— И это вещество можно легко найти на любом шоссе и в любом городе мира. Так зачем же покупать его в таких объемах?

Она пожала плечами.

— Что еще у вас есть?

— Нечто, похожее на официальный меморандум, — сказал он, доставая еще один лист бумаги, — из Министерства внутренних дел Германии. Датировано августом 1939 года. Оно о чем-то, что называется… как бы это перевести? Комитет рейха по научному изучению наследственных и врожденных заболеваний. В общем, если у вас рождается ребенок с любым типом дефекта, вы должны зарегистрировать его там. Так говорится в письме.

— И?

— И я не имею понятия, что общего оно имеет с письмом Ламона. Кроме того, что в конце стоит подпись «От Юргена». Может, документ «Юргена», находящийся у Ламона.

— Дальше, — сказала Салли, допивая коктейль.

— Список больниц, насколько я могу судить. «Штутгартское самаритянское учреждение: Замок Графенек. Центр медицинской помощи: Бернбург-на-Зале. Линц: Замок Хартхейм. Центр медицинской помощи: Зонненштайн-бей-Пирна». Вам о чем-нибудь говорит?

— Филипп никогда о них не упоминал, если вы это имеете в виду.

— И, наконец, — Херст взял в руки четвертый листок, похожий на копию счета. — Заказ на покупку парка автобусов от имени «Благотворительного общества транспортировки больных». Генеральный штаб, Берлин.

— Это все?

Херст помахал пустым конвертом.

— Но Филипп просил Альера держать эти бумаги в безопасности вместе с остальными, что означает, что есть что-то еще, — возразила Салли. — Недостающие части головоломки.

— Думаете, дополнительные части помогли бы?

— Вряд ли Филиппа убили из-за автомобильного выхлопа.

— Похоже, что кое-кого убили именно из-за этого.

Херст протянул вырезку выцветшей газеты из одной из папок. Квадрат, старательно вырезанный ножницами. Это была фотография человека со спокойным лицом, ни молодого, ни старого, в черных очках инженера.

«Юрген Гебл, — гласила подпись. — Управляющий «Ай Джи Фарбениндастри», Людвигсгафен. Убит 25 августа 1939 года».

Тем вечером никому не хотелось есть: ни Жолио, ни молодому Моро, бледному от волнения и с тенью усталости на лице, ни фон Галбану, ни огромному русскому, которого они называли Леу (произносится как Лев). Они стояли под светом лабораторных огней вокруг карты, которую Жак Альер расстелил на столе для экспериментов.

Альер принес свежего хлеба и пару кусков хорошего сыра из магазина рядом с министерством. Еще он принес несколько бутылок белого бургундского и привел с собой двух военных полицейских с оружием, которые внимательно разглядывали физиков, пока он говорил.

— Вы, месье Моро, знаете Оверн, я так понимаю?

— Когда я был маленьким, у дедушки с бабушкой был там дом.

Моро был моложе остальных. С торчащим подбородком и растрепанными волосами он казался крайне взволнованным, на грани истерики.

— Дороги, я боюсь, лучше не стали, — продолжил Альер. — Следуйте по основным магистралям. Сначала через Орлеанские ворота — в Орлеан, а там поворачивайте на Бурже и Лимож. Из провинции Лимузен вы сможете проехать на восток к Клермон-Ферран. Тогда вы доберетесь до Центрального массива к рассвету.

— Мой папа обычно пользовался дорогой на Дижон, — возразил Моро. — Дальше на Лион и потом на запад…

— Но при той мощи, с которой немецкая армия продвигается в этой части страны, — мягко сказал Жолио, — разумнее будет сделать так, как говорит Альер.

— Мы не вернемся? — Коварски с вызовом посмотрел на них из-под своих густых черных бровей.

— Это риторический вопрос, мой дорогой Леу, или вы действительно хотите это знать? — спросил фон Галбан с иронией.

Русский пожал плечами.

— Как хочешь. Я лично уверен, что чертовы немцы не остановятся, пока не доберутся до Атлантики. Раз дейтерий в Оверне, найдем ли мы хорошее место для временного жилища? Найдем ли место для диффузионной камеры Жолио?

Альер с облегчением протер очки. Он боялся какой-нибудь сцены — что Коварски начнет беспокоиться о безопасности своей семьи, поднимет вопрос об интернировании; что Коварски и фон Галбан откажутся подчиняться. По поводу судьбы этих иностранцев решение еще не было принято — министр был очень обеспокоен наступлением танков и настойчивой рекомендацией Рейно поберечь свои драгоценные самолеты на случай более мощного наступления немцев. У него не было времени на этих двух ученых. Однако Альер подозревал измену.

— Министр Дотри разрешил арендовать подходящую виллу, где вы можете разместить свой персонал и оборудование, — ответил он. — Временно, конечно. Как только обоснуетесь на месте, можете привозить свои семьи. Но сначала вода. Филиал Банка Франции, подвал которого мы собираемся использовать, находится здесь, на Рю Грегуар де Тур, — он указала ручкой на карту Клермон-Ферран. — Управляющий — месье Бойе. Вы должны обозначить воду как Продукт Z. Бойе понятия не имеет о том, что это на самом деле.

— Я беру свою собаку, — вдруг сказал Коварски. — Борзую. Он горло порвет любому немцу, который приблизится к грузовику. Вы любите собак, Моро?

— Если ты его вымоешь.

— А вы, Жолио? — Коварски повернулся к нему. — Что вы будете делать, пока мы с риском для жизни будем пробираться по сельским дорогам?

— Я буду упаковывать лабораторные приборы, — ответил Жолио. — Выбирать, что оставить, а что отправить.

— Циклотрон?

— Это невозможно.

Коварски смачно выругался. Он любил циклотрон Жолио так же, как кто-то любит женщин или машины.

— Вы и месье Моро большую часть пути проделаете сегодня вечером, — взгляд карих глаз Альера был сосредоточен на лице русского. — Будете подменять друг друга за рулем. Жоффрой и Мелез, — он кивком указал на вооруженных охранников — поедут в кузове грузовика вместе с канистрами с водой. У них есть приказ убивать каждого, кто попытается украсть их. Если врагов будет больше, они уничтожат канистры.

— У меня тоже будет персональная защита? — спросил фон Галбан банкира.

— Насчет этого существует небольшое разногласие.

— Я сказал лейтенанту Альеру, что не могу нести ответственность за вредное воздействие радиации, — сказал Жолио мягко. — Ты знаешь, Ганс, что мы, работающие с ураном каждый день, — уже мертвецы, но эту цену мы платим во имя науки. Но можем ли мы просить невинных солдат, таких, как эти, — театральным жестом он указал на Жоффроя и Мелеза, — разделить нашу участь? Провести ночь по соседству с ядом в замкнутом пространстве? Взять на себя ответственность уничтожить его, и как, ради бога, они будут это делать без смертельного ущерба для своего здоровья, в случае захвата нацистами? Я не хочу пачкать кровью свои руки. И не хочу взваливать это бремя на тебя, Ганс. И это все, что я сказал лейтенанту.

Он был искренен, несмотря на жесты и возвышенность слов, и он хотел, чтобы бедный Ганс смог увидеть за искусственностью его речи желание защитить его. Желание полного доверия. Ради Ганса и его права ехать одному на юг, делать все, что он считает нужным с ураном, Жолио был готов на все. Он не мог бы оказать фон Галбану большего доверия, даже если бы вверил его заботам своего сына, позволил бы ему отправить Пьера одного на корабле из Марселя. Он хотел, чтобы фон Галбан знал это, сегодня, стоя в окружении незнакомых людей. На случай, если, как сказал Коварски, никто из них не вернется назад.

— Сколько урана нужно перевезти? — спросил банкир.

Они уставились на него в удивлении, думая, что он знает.

— Четыреста килограммов. Мы приобрели его около шести месяцев назад в Америке.

— Не природный уран?

— Металл, — поправил фон Галбан. — Это относительно новый процесс — производство высокоплотной формы, что означает, что нейтроны перемещаются по меньшей траектории.

— А они перемещаются?

— По цепной реакции, — Жолио смотрел на фон Галбана, а не на банкира. — Тебе понадобится еще один грузовик. Альер достанет.