На этом список обрывался.

Херст продолжал сидеть за столом молча, в руках у него были записи Стилвелла. Он почти ничего не понимал в физике, но помнил только, что как-то не так давно Буллит рассказывал об Альберте Эйнштейне. Этого человека выгнали из Принстона, и он был козлом отпущения во всех смыслах. Несмотря ни на что, он написал письмо прямо Рузвельту, предупредив его о том, что немцы работают над созданием атомной бомбы. Фунт или два этого взрывчатого вещества могли уничтожить такой город, как Нью-Йорк.

Как сказал Буллит, Рузвельт не знал, стоит ли серьезно относиться к заявлению Эйнштейна. Большинство ученых, с которыми консультировался президент, сказали, что способа создания такой бомбы не существует.

Пока Филипп Стилвелл и французы не нашли его.

— Макс Шуп способен на убийство, — спокойно сказал Буллит, когда Херст поймал его у него в кабинете. — Думаешь, в заявлениях Морриса есть доля правды?

— Пока ничего, что можно было бы доказать. Но документы полны записей об исследованиях атома. Французских исследованиях.

— Это, должно быть, Жолио-Кюри? — Буллит налил себе стакан воды. Он весь день уничтожал ненужные документы, выбрасывая их в мусорную корзину, так что у него двоилось в глазах.

— Вы его знаете?

— Немного, по-моему, он получил Нобелевскую премию за свое обаяние. Симпатизирует чертовым коммунистам. У него в лаборатории работает русский.

— И собирается сделать бомбу, — сказал Херст, — которая в состоянии сравнять с землей Берлин. Или Нью-Йорк.

— Это невозможно, — Буллит поставил стакан на стол. — Мы проверяли.

— Жолио-Кюри не согласился бы. И поскольку немцы на пути в Париж…

Кабинет посла был полон сигаретного дыма, и Херст мог едва различать Буллита сквозь густой туман: куполообразная голова, безупречный костюм, ухоженные пальцы и ногти, Буллит не был дураком, но его запросы были бесконечны. Он не спал целыми сутками, так что его нельзя было обвинять, думал Херст, в невежестве в области науки, такой абстрактной, что в ней разбирались человек десять.

— Немцы уже захватили Чехословакию — главный источник урана в Европе, — продолжил он. — Норвегия тоже в их руках, а это единственное место в мире по добыче тяжелой воды. Теперь они идут на Париж. У Жолио имеется единственный циклотрон на всем континенте, и только его мозги могут создать бомбу. Думаю, нам стоит побеспокоиться, сэр. Думаю, нам нужно сообщить президенту.

Буллит вновь наполнил стакан.

— Расскажи это британцам, Джо. Мы даже не участвуем в войне.

— Полагаешь, Рузвельт видит это в таком же свете?

— Рузвельт больше обеспокоен отступлением союзных войск на реке Мез, — ответил посол, — и тем фактом, что Уинстон Кровавый Черчилль прилетает в Париж на конференцию в четверг. Он думает, что сможет снова отправить французов сражаться. Он еще не знает, что на границе дыра шириной в сто километров, и немцы просачиваются через нее, как дерьмо в канализацию. Никто их не остановит.

— Французское контрнаступление…

— Это полная ерунда, — Буллит достал пачку писем и бросил их в огонь. — Я видел премьер-министра Рейно час назад. Он уже почти сдался. Завтра я отсылаю весь персонал и семью в Бордо. Оттуда ты сможешь заказать билеты в Англию, даже в Нью-Йорк.

Херст ожидал этого.

— Я могу заказать билет, сэр?

— Я хочу, чтобы ты был в Бордо, Джо, — рявкнул Буллит. — Здесь мне будут нужны Кармел Оффи и Мерфи, а также пара охранников и телеграфистов. А ты, Стив Тарноу и остальные должны уехать. Бессмысленно погибать тут.

— Но мы даже точно не знаем, является ли Париж целью немцев? — взорвался Херст. — С фронта нет точных отчетов. Танки могут двигаться на запад, в сторону Ла-Манша.

— У меня нет времени ждать новостей, которые могут и не прийти, — Буллит глубоко закашлялся, как заядлый курильщик. — Рейно ищет пути отступления для правительства, куда-нибудь в Оверн, и если он эвакуирует своих людей, то и я должен это сделать.

— Оверн?

— Виши, если быть точным. Премьер-министр уверен в том, что немецкие танки не смогут преодолеть горы Центрального Массива.

— А как же защита города, улица за улицей, как он заявлял?

— Это работа для армии, а не для чиновников, — глаза посла, плоские и твердые, как стекло, посмотрели на Херста. — Найди Пети. Возьмите консульские машины и организуйте сопровождение по дороге на Бордо. Уезжайте не позже завтрашнего вечера, самое позднее — в четверг утром. Защитите женщин и детей, если сможете. Дорога займет много времени.

Херст прикинул в уме. Ему придется заботиться о почти пятидесяти женщинах и детях, плюс большое количество надоедливых помощников, каждый из которых будет пререкаться насчет вещей и привилегий и того, какой корабль будет ждать их в Бордо. Им будет нужна еда. Перерывы на то, чтобы умыться. Бензин, которого сейчас в Париже не найти.

— А что с Филиппом Стилвеллом? — спросил он. — Он все еще лежит в парижском морге.

Буллит неопределенно махнул рукой.

— Шуп забронировал место для его тела на корабле, который уходит из Шербура в четверг. Он сказал мне это сегодня днем.

— Господи Иисусе, — пробормотал он, — А Салли?

— Почему бы тебе не пригласить ее в романтическую поездку? — предложил посол. — Я слышал, винный край прекрасен в это время года.

Он взял «бьюик» и поехал прямо на Рю Сент-Жак, надеясь застать ее дома. Но консьержка уже легла спать, и когда он бросил камешком в первое попавшееся окно, это оказалась Таси, соседка, которая появилась в передней.

— Салли так и не вернулась из больницы, — сказала она, щуря сонные глаза.

— Ее выписали сегодня днем.

— Тогда она, может быть, уехала из города.

— Без вещей?

Таси пожала плечами, ее утомляла назойливость этого мужчины.

— На нее напали, месье. Она напугана. И потом, pauvre Philippe[41], его фото было во всех газетах…

— Она не сказала ни слова?

Таси положила свою тонкую руку ему на плечо и поежилась.

— Так холодно на улице, месье, хоть и весна. Хотите зайти? Я приготовлю вам настоящий русский чай…

— Вы знаете кого-нибудь из друзей Салли? Женщин или… мужчин, например, у кого она может находиться?

— Ее единственным другом был Филипп, понимаете? Peut-etre[42], она поехала в отель.

— У нее нет денег, — сказал он резко, его раздражение росло.

Чего же ищут эти глупые женщины, убегая одни и без защиты? Дейзи сделала то же самое — выпорхнула из двери со смехом, дрожавшим на губах. Никакого поцелуя на прощание, ни адреса для писем. Его вина, конечно, его тяжкий грех, что его жена сбежала в пропасть жестокости, без надежд на спасение. Он потерял ее. И он терял Салли. Расстроенную, напуганную, раненую Салли…

Тогда, в больнице для иностранцев, по ее щекам текли слезы. Человек, который схватил ее за шею…

Херст оставил Таси записку и триста франков. Но у него не было уверенности, что Салли их получит.

Когда Жолио поймал ее взгляд в Люксембургском саду где-то около пяти вечера, она резко повернула на дорожку, ведущую к бульвару Сен-Мишель. Он подумал, что увидел привидение — или, скорее, злой дух: воплощение всех его желаний.

Это не могла быть Нелл. Нелл во плоти, в Париже…

Он остановился на мгновение, прищурил глаза, следя за ней, пока она шла под сводами молодых вязов. Ее талия, тонкая и изящная, могла принадлежать любой женщине, как и ноги; но две детали словно прокричали ее имя сквозь годы разлуки и недоверия: шейные позвонки, такие хрупкие под широкополой шляпой, и та решительность, с которой она шагала по тротуару. Ее каблуки стучали в такт: свет, тень, свет, тень. Из фонтана струилась вода, и все мысли вылетели у него из головы в ту секунду, когда он узнал ее.