Жолио тяжело сглотнул.

— Какого типа утечки?

Альер пожал плечами.

— Чем меньше вы знаете, тем лучше. Но уверяю вас, очень вероятно, что кто-то из вашего персонала — кто-то со знаниями и степенью ответственности — систематически предает вас. Я думаю, мы можем назвать несколько имен, да? Тот русский, Лев Коварски. Австриец, Ганс фон Галбан. Возможно, простите меня, вы сами или ваша жена. У вас обоих есть профессиональные интересы и, кроме того, вы симпатизируете коммунистам.

— Фон Галбан должен взять уран, — сказал Жолио твердо, — можете послать ищейку, если хотите, езжайте сами, мне нет никакого дела. Но позвольте дать ему шанс проявить себя. Беспочвенные подозрения убьют его, они повиснут над его жизнью, как облако ядовитого газа. Я не поступлю так с Гансом. Он слишком хороший физик.

— Я сомневаюсь, что министр на это пойдет.

Губы Жолио скривились.

— У министра нет выбора. Говорю вам, лейтенант Альер, передайте Дотри, что я буду устанавливать свои правила.

Когда банкир ушел, Жолио понял, что должен позвонить Ирен.

Они разлучались только в исключительных случаях, и общались обычно письмами. Однако ему нужен был телефон, а в здании был только один, в деревянной будке в главном холле. Чтобы сделать звонок, нужно было продиктовать номер национальному оператору, который переводил звонок на Арквест, который потом перезванивал ему в ответ, уже держа на линии Ирен. Голос его жены удивил его: безжизненный, ослабленный туберкулезом, голос пожилой женщины.

— Прости, что Альер побеспокоил тебя прошлой ночью, дорогая.

Он был рад, что она не видела его лица.

— Ничего, — сказала Ирен покладисто. — Я не спала. Я знала, что ты, наверно, пошел прогуляться. Я знаю твои привычки. Ты совсем не отдыхаешь, когда дети и я далеко.

Как легко она решила проблему за него, подумал он. Он уже заранее придумал лживую историю: немецкий бомбардировщик неожиданно появился в небе, завыли сирены воздушной тревоги, он отправился в общее бомбоубежище под булочной у дома Антони, все они сидели плечо к плечу в темноте, вдыхая запах теплого хлеба. Ирен бы это понравилось, она бы рассказала детям, как их папа сохранял спокойствие, когда бомбы падали с неба, но в конце его воображение иссякло, его намерение не понадобилось, он просто отправился прогуляться в полночь.

— Я забыл о времени, — сказал он. — Работал.

Она закашляла так сильно, что, будь она меньше, ее разорвало бы пополам. На ее носовом платке выступила кровь. Лицо было мертвенно бледным.

— Возвращайся домой, — быстро сказал он. — И привези детей. Я скучаю по нашей жизни.

Он просидел в пустой лаборатории еще около часа, уточняя свои планы. Потом он позвонил Нелл в отель Крийон.

Те, кто видели Мемфис Джонс в «Фоли-Бержер» или часами стояли на входе в клуб «Алиби», были обречены на разочарование. Мемфис была сама не своя. Прошлую ночь она провела одна дома.

По клубу ходили слухи, что Рауль убил партнера своей жены и сбежал на юг Франции, опередив полицию, нацистов или и тех и других. Мотив был неясен, потому что никто не думал, что Жако будет крутить шашни с Мемфис — все знали, кем он был, но можно было предположить, что pede[62] пришел к Раулю, и убийство явилось следствием самообороны. Парижский морг выдал тело Жако в среду утром, за ним никто не пришел. Блистательный garson[63] из boite de nuit[64], похоже, мог оказаться на кладбище для нищих.

Мемфис узнала все это от Ан Ли, вьетнамского шофера. Он принес ей поднос в постель в десять часов утра в среду: пенистое горячее молоко, кофе, фарфоровую тарелку с дольками апельсина. Утреннюю почту, в которой не было ничего, кроме счетов.

Мемфис равнодушно просмотрела почту, грудь прикрывала лишь батистовая простыня, словно она не замечала присутствия Ан Ли; но она заметила в его неподвижности какой-то новый тип молчания, внимательный и суровый. Он напомнил ей большую кошку, ягуара, спавшего на краю ее кровати, они оба были, готовы к атаке.

— Скажи работникам морга, что мы хотим похоронить Жако по высшему разряду, расходы значения не имеют, а чек отошлите мистеру Раулю, — сказала она. — Потом позвони в клуб и вели всему персоналу прийти на похороны. Когда бы они ни состоялись.

— Мадам придет? — спросил Ан Ли.

— Конечно. Убедись, что они пройдут днем, а теперь мне нужно кое-куда поехать сегодня утром. И еще, Ан Ли, пришли Мадлен. Я хочу принять ванну после завтрака.

— Мадлен уволилась вчера.

Она с опаской посмотрела на него: в его черные глаза, которые она никогда не могла разгадать. Рауль уехал, а теперь и Мадлен. Сколько времени назад он оставил и ее? Но она только сказала:

— Глупая сука. Думаешь, Мемфис не может сама принять ванну или одеться. Зачем мне нужна Мадлен? Дерьмо.

— Теперь, когда хозяин уехал, Мадлен сказала, что денег больше нет, и никому из нас платить не будут. Она уехала, чтобы работать fille de joie[65] в борделе, в одном из закрытых домов в Клиши. В «Сфинксе», кажется. Когда прибывает столько немецких солдат…

— Она будет прозябать там до конца своих дней. Глупая Мадлен. Она думает, быть проституткой — это так здорово, что ее жизнь станет мечтой? Увольте. А ты, Ан Ли, иди и выгуляй Роско.

Роско был ягуаром. В своей гибкой скользящей манере он подобрался к его ногам, свернув хвост и сложив тяжелые лапы. Он не смотрел на Мемфис, не искал ее внимания, для него она уже умерла. «Отдам его в зоопарк, — решила она, откусывая дольку апельсина, сок тек по ее губам. — Я не могу взять кота на юг в Марсель, в Северную Африку, на корабль в Штаты».

Роско спрыгнул на пол на мягких лапах и начал важно расхаживать возле Ан Ли. Им обоим были небезразличны ее планы. Но они скорее умрут, знала она, чем позволят ей управлять ими.

Час спустя она выходила из такси у консульства Соединенных Штатов. Она не позволила бы Ан Ли отвезти ее, не позволила бы ему догадаться, что она уже отчаялась получить билет домой и найти кого-нибудь, кто сказал бы ей, что все будет хорошо. Она боялась потерять его, последний голос в пустом доме, где в комнатах и коридоре царило эхо, ее стильные каблучки стучали по полу. Она думала, что Ан Ли исчезнет, когда она вернется с Рю де Труа Фрер. Она велела ему отвезти Роско в зоопарк. Взглядом шофер дал понять, что он считает это обычной изменой — обмен одного создания на другое — пахнувшей рабством и смертью. У нее не было времени на его глупости. Она боролась за выживание.

— Я хочу видеть посла, — сказала она громко француженке, которая принимала посетителей на входе в консульство. — Скажите мистеру послу, что к нему пришла Мемфис Джонс.

Женщина повернула свой французский нос в направлении ее платья, великолепное изделие из бисера и шелка, более подходящее для вечернего выхода и сидевшее на ней плотно, как банановая кожура. Платье не произвело на нее впечатления, она вышла и вернулась с человеком, который, к сожалению, не был послом.

— Роберт Мерфи, — сказал он, протягивая руку. — Посол сейчас в Елисейском дворце на консультации с французским правительством.

Мемфис была непреклонна. Она не позволила Роберту Мерфи проводить ее в свой кабинет, подальше от любопытных глаз посольских служащих. Она стояла посреди мраморного вестибюля и требовала билета домой. Безопасный переезд. Билет в каюту первого класса на следующий океанский лайнер из Франции.

— Океанские лайнеры больше не ходят, — учтиво сказал Мерфи. Только транспортники и торговые суда.

— Вы хотите знать, что случится, мистер, если Мемфис Джонс поймают нацисты? На улицах Канзас-сити вспыхнут восстания. Пламя вспыхнет в каждом доме самых престижных кварталов Нью-Йорка. На ваших руках будет кровь, мистер, ваших и вашего прекрасного посла, и весь мир будет спрашивать, какого черта вы делали в Париже, когда величайшая джазовая певица Европы пришла просить помощи. Понимаете?