Здесь и кроется подлинная причина того, почему классическая литература до сих пор составляет основу гуманитарного образования во всем христианском мире. Молодежь знакомят с простейшими формами науки и искусства, с образцами чистого, гармоничного стиля, а также с высшими достижениями интеллектуальной и художественной культуры, которых человечество добилось своими силами, и вместе с этим молодых людей обучают научному пониманию христианской религии, возникшей в тот момент, когда греко–римская цивилизация достигла своего наивысшего расцвета и уже начала увядать. Греческий и латинский языки, подобно санскриту и еврейскому языку, умерли в пору своей молодости — их сохранили и уберегли от исчезновения бессмертные сочинения классиков. Эти языки по–прежнему обеспечивают лучшими терминами каждое новое изобретение и каждое направление в науке и искусстве. Первоначальные документы христианства были защищены от неопределенности, свойственной постоянно меняющимся живым языкам.
Но если не считать неизменной ценности греческой литературы, слава самой Греции к моменту рождения Христа уже безвозвратно ушла. Гражданские свободы и независимость были уничтожены внутренними раздорами и разложением. Философия выродилась в скептицизм и утонченный материализм. Искусство деградировало, став служанкой ветрености и сладострастия. Безверие и суеверия пришли на смену здоровой религиозности. Нечестность и распутство господствовали среди людей всякого звания.
Эта безнадежная ситуация не могла не убедить наиболее искренние и благородные сердца в суетности всяких наук и искусств, а также в полной неспособности этой естественной культуры восполнить глубинные потребности души. Она должна была наполнить души жаждой новой религии.
Римляне были самой практичной и политичной нацией античности. Их призванием было воплотить на практике идею государства и гражданского права и объединить народы мира в колоссальную империю, простирающуюся от реки Евфрат до Атлантического океана и от Ливийской пустыни до берегов Рейна. Эта империя охватывала самые богатые и цивилизованные страны Азии, Африки и Европы, а ее население насчитывало примерно сто миллионов, что к моменту возникновения христианства составляло, наверное, одну треть всего человечества.[78] Историческое значение империи вполне соответствовало ее внушительным размерам. Нибур утверждал, что история любого древнего народа заканчивается историей Рима, а история любого современного народа начинается с истории Рима. Таким образом, история этого государства имеет всемирное значение, она представляет собой огромную сокровищницу античного наследия. Если греки обладали глубочайшим среди всех народов умом, а в области литературы диктовали законы даже своим победителям, то римляне обладали самым сильным характером и были рождены для того, чтобы править миром. Эти различия затрагивали и религиозную, и нравственную жизнь обоих народов. Греческая мифология была художественным вымыслом и опоэтизированной религией, римская была создана с точным расчетом и приспособлена к политическим и утилитарным задачам государства, но при этом оставалась впечатляющей, искренней и деятельной. «В отличие от греков, римляне не любили красоту. В отличие от германцев, они не жили в общении с природой. Их единственной идеей был Рим — не древний, легендарный, поэтический Рим, а Рим воюющий и побеждающий; и "orbis terrarum domina. S. P. Q. R." начертано почти на каждой странице их литературных произведений».[79]
С самого начала римляне верили в свое призвание править миром. В отличие от образованных греков, римляне смотрели на всех иностранцев не как на варваров, а как на врагов, которых нужно победить и обратить в рабство. Их высшие представления о человеческой славе и счастье были связаны с войной и триумфом. Слова «Tu, regere imperio populos, Romane, memento!» были их девизом, причем задолго до того, как Вергилий облек их в данную поэтическую форму. Само название urbs ceterna[80] и характерный миф о его основании предрекали будущее Рима. В самых тяжелых обстоятельствах римляне никогда, ни на минуту не теряли надежды создать государство. Они претворяли в жизнь свои амбициозные планы с неистощимой энергией, мудрой политикой, непоколебимым постоянством и звериной ненасытностью и, конечно, стали повелителями, а заодно, как пишет их величайший историк Тацит, и жадными грабителями мира.[81]
Завоевав мир мечом, римляне навели в нем порядок при помощи закона, перед величием которого пришлось склониться каждому народу, и украсили его мирными искусствами. Философия, красноречие, история и поэзия переживали свой «золотой век» в лучах заходящего солнца республики и восходящего солнца империи и простирали свое цивилизующее влияние до пределов варварских земель. Не склонные к самостоятельному творчеству в литературе и изобразительных искусствах, римские писатели и художники талантливо подражали греческим философам, ораторам, историкам и поэтам. Август превратил Рим из города кирпичных лачуг в город мраморных дворцов.[82] Из Греции везли самые красивые картины и скульптуры, на площадях воздвигали триумфальные арки и колонны, и богатства изо всех уголков света приносились в дань гордости, красоте и роскоши столицы. Провинции, заражавшиеся духом усовершенствования, вырастали в многолюдные города, а величественный Иерусалимский храм был перестроен в соответствии с амбициозным и экстравагантным замыслом Ирода. Права личности и частная собственность строго охранялись. Покоренные народы зачастую справедливо жаловались на жадность губернаторов провинций, но в целом меньше страдали от внутренних междоусобиц и нападок извне, наслаждались относительным общественным спокойствием и поднялись на более высокую ступень светской цивилизованности. С помощью заботливо устроенных дорог, следы которых сохранились в Сирии, Альпах, по берегам Рейна, от окраины до окраины империи было налажено военное, торговое и почтовое сообщение. Путешествовать при Цезарях было удобнее и безопаснее, чем в любой последующий период вплоть до начала XIX века. От Рима к дальним окраинам империи протянулись пять главных дорог, которые в морских портах смыкались с водными путями. «Мы можем путешествовать, — говорит римский писатель, — в любое время и плавать от востока до запада». Торговцы везли на берега Тибра, как в наши дни — на берега Темзы, бриллианты с Востока, балтийский янтарь, драгоценные металлы из Испании, диких животных из Африки, произведения искусства из Греции и всевозможные предметы роскоши. Провидец и автор Апокалипсиса, рисуя пророческую картину падения империи, властвующей над миром, особо упоминает о ее обширной торговле: «И купцы земные восплачут и возрыдают о ней, потому что товаров их никто уже не покупает. Товаров золотых и серебряных, и камней драгоценных и жемчуга, и виссона и порфиры, и шелка и багряницы, и всякого благовонного дерева, и всяких изделий из слоновой кости, и всяких изделий из дорогих дерев, из меди и железа и мрамора, корицы и фимиама, и мира и ладана, и вина и елея, и муки и пшеницы, и скота и овец, и коней и колесниц, и тел и душ человеческих. И плодов, угодных для души твоей, не стало у тебя, и все тучное и блистательное удалилось от тебя, — ты уже не найдешь его».[83]
Языческий Рим просуществовал после этого предсказания довольно продолжительное время, но причины упадка появились уже в I веке. Бесконечная экспансия и внешнее процветание привели к пренебрежению семейными и общественными ценностями, которые сначала так выгодно отличали римлян от греков. Нация патриотов и освободителей, которые оставили свои орала ради служения обществу, а затем вновь покорно вернулись к земле и на кухню, вымерла. Поклонение богам, составлявшее основу их добродетели, выродилось в простую формальность, то обрастая самыми нелепыми суевериями, то сменяясь полным безверием, — дошло до того, что сами жрецы, встречаясь на улице, смеялись друг другу в лицо. Неверие и суеверия, уживающиеся в одном человеке, — не такое уж редкое зрелище, если истинно изречение, что противоположности притягиваются. Человек должен во что–то верить и поклоняться либо Богу, либо сатане.[84] Колдуны и некроманты расплодились во множестве и пользовались щедрым покровительством. Простота и довольство древности уступили место беспредельной алчности и расточительству. На смену нравственности и целомудрию, прекрасным символом которых было семейное служение девственницы Весты, пришли порок и распутство. Римляне начали искать развлечения в варварских боях животных и гладиаторов, которые нередко уносили по двадцать тысяч человеческих жизней в месяц. Низшие классы утратили всякое представление о благородстве, не заботясь ни о чем, кроме partem et circenses[85] и превратили гордую столицу империи на Тибре в последнюю из рабынь. Огромная империя Тиберия и Нерона была всего лишь медленно, но верно разрушающимся гигантским бездушным телом. Некоторые императоры были жестокими тиранами и беззаконными чудовищами; тем не менее решением Сената их приравнивали к богам, и для поклонения им возводили алтари и храмы. Начало этому типично римскому обычаю положил Цезарь, которого даже при жизни почитали как «Divus Julius» за его выдающиеся победы, хотя они обошлись Риму более чем в миллион убитых, а еще миллион был взят в плен и обращен в рабство.[86] Мрачный образ язычества, нарисованный апостолом Павлом в Послании к римлянам, полностью подтверждается Сенекой, Тацитом, Ювеналом, Персием и прочими языческими писателями той эпохи и указывает на безусловную необходимость искупления. «Мир, — гласит известное высказывание Сенеки, — полон преступлений и пороков. Их больше, чем можно исправить силой. Невинность не просто редко встречается, ее нет нигде».[87]
