— У меня пусть лапы отсохнут, если к чужому прикоснусь,— подтвердил и кот, танцуя на чемодане, чтобы умять в него роман.

— Все это хорошо,— заметил Воланд,— но, Маргарита Николаевна, куда прикажете девать вашу свиту? Я лично в ней не нуждаюсь.

И тут дверь открылась, и вошли в спальню взволнованная и голая Наташа, а за нею грустный, не проспавшийся после бала Николай Иванович.

Увидев мастера, Наташа обрадовалась, закивала ему головой, а Маргариту крепко расцеловала.

— Вот, Наташенька,— сказала Маргарита,— я буду жить с мастером теперь, а вы поезжайте домой. Вы хотели выйти замуж за инженера или техника. Желаю вам счастья. Вот вам тысяча рублей.

— Не пойду я ни за какого инженера, Маргарита Николаевна,— ответила Наташа, не принимая денег,— я после такого бала за инженера не пойду. У вас буду работать. Вы уж не гоните.

— Хорошо. Сейчас вместе и поедем,— сказала Маргарита Николаевна и попросила Воланда, указывая на Николая Ивановича,— а этого гражданина я прошу отпустить с миром. Он случайно попал в это дело.

— То есть с удовольствием отпущу,— сказал Воланд,— с особенным. Настолько он здесь лишний.

— Я очень прошу выдать мне удостоверение,— заговорил, дико оглядываясь, Николай Иванович,— о том, где я провел упомянутую ночь.

— На какой предмет? — сурово спросил кот.

— На предмет представления милиции и супруге,— объяснил Николай Иванович.

— Удостоверений мы не даем,— кот насупился,— но для вас сделаем исключение.

И тут появилась пишущая машинка, Гелла села за нее, а кот продиктовал:

— Сим удостоверяется, что предъявитель сего Николай Иванович Филармонов провел упомянутую ночь на балу у сатаны, будучи привлечен в качестве перевозочного средства, в скобках — боров, ведьмы Наташи. Подпись — Бегемот.

— А число? — пискнул Николай Иванович.

— Чисел не ставим, с числом бумага станет недействительной,— отозвался кот, подписал бумагу, вынул откуда-то печать, подышал на нее, оттиснул на бумаге слово «уплочено» и вручил ее Николаю Ивановичу. И тот немедля исчез, и опять стукнула передняя дверь.

В ту же минуту еще одна голова просунулась в дверь.

— Это еще кто? — спросил, заслоняясь от свечей, Воланд.

Варенуха всунулся в комнату, стал на колени, вздохнул и тихо сказал:

— Поплавского ^{271} до смерти я напугал с Геллой… Вампиром быть не могу, отпустите…

— Какой такой вампир? Я его даже не знаю… Какой Поплавский? Что это еще за чепуха?

— Не извольте беспокоиться, мессир,— сказал Азазелло и обратился к Варенухе:

— Хамить не надо по телефону, ябедничать не надо, слушаться надо, лгать не надо.

Варенуха просветлел лицом и вдруг исчез, и опять-таки стукнула парадная дверь.

Тогда, управившись наконец со всеми делами, подняли мастера со стула, где он сидел безучастно, накинули на него плащ. Наташа, тоже уже одетая в плащ, взяла чемодан, стали прощаться, выходить и вышли в соседнюю темную комнату. Но тут раздался голос Воланда:

— Вернитесь ко мне, мастер и Маргарита, а остальные подождите там.

И вот перед Воландом, по-прежнему сидящим на кровати, оказались оба, которых он позвал.

Маргарита стояла, уставив на Воланда блестящие, играющие от радости глаза, а мастер — утомленный и потрясенный всем виденным и пережитым, с глазами потухшими, но не безумными. И теперь, в шапочке, закутанный в плащ, он казался еще худее, чем был, и нос его заостренный еще более как-то заострился на покрытом черной щетиной лице.

— Маргарита! — сказал Воланд. Маргарита шевельнулась.

— Маргарита! — повторил Воланд.— Вы довольны тем, что получили?

— Довольна и ничего больше не хочу! — ответила Маргарита твердо.

Воланд приказал ей:

— Выйдите на минуту и оставьте меня с ним наедине.

Когда Маргарита, тихо ступая туфлями из лепестков, ушла, Воланд спросил:

— Ну, а вы?

Мастер ответил глухо:

— А мне ничего и не надо больше, кроме нее.

— Позвольте,— возразил Воланд,— так нельзя. А мечтания, вдохновение? Великие планы? Новые работы?

Мастер ответил так:

— Никаких мечтаний у меня нет, как нет и планов. Я ничего не ищу больше от этой жизни, и ничто меня в ней не интересует. Я ее презираю. Она права,— он кивнул на Маргариту,— мне нужно уйти в подвал. Мне скучно на улице, они меня сломали, я хочу в подвал.

— А чем же вы будете жить? Ведь вы будете нищенствовать?

— Охотно,— ответил мастер.

— Хорошо. Теперь я вас попрошу выйти, а она пусть войдет ко мне.

И Маргарита была теперь наедине с Воландом.

— Иногда лучший способ погубить человека — это предоставить ему самому выбрать судьбу,— начал Воланд,— вам предоставлялись широкие возможности, Маргарита Николаевна! Итак, человека за то, что он сочинил историю Понтия Пилата, вы отправляете в подвал в намерении его там убаюкать?

Маргарита испугалась и заговорила горячо:

— Я все сделала так, как хочет он… Я шепнула ему все самое соблазнительное… и он отказался…

— Слепая женщина! — сурово сказал Воланд.— Я прекрасно знаю то, о чем вы шептали ему. Но это не самое соблазнительное. Ну, во всяком случае, что сделано, то сделано. Претензий вы ко мне не имеете?

— О, что вы! Что вы!

— Так возьмите же это на память,— и Воланд подал Маргарите два темных платиновых кольца — мужское и женское.

— Прощайте,— тихо шепнула Маргарита.

— До свидания,— ответил Воланд, и Маргарита вышла.

В передней провожали все, кроме Воланда. На площадку вышли Маргарита и мастер, Наташа с чемоданом и Азазелло.

Маргарита сделала знак Азазелло глазами — «там, мол, агент»… Азазелло мрачно усмехнулся и кивнул — «ладно, мол».

Шелковые плащи зашумели, компания тронулась вниз. Тут Азазелло дунул в воздух, и, когда проходили мимо окна на следующей площадке лестницы, Маргарита увидела, что человека в сапогах там нету.

Тут что-то стукнуло по полу, никто не обратил на это внимания, спустились к выходной двери, возле которой опять-таки никого не оказалось. У крыльца стояла темная закрытая машина с потушенными фарами. Стали садиться в нее, и тут Наташа горестно вскрикнула:

— Ай! Коробочку потеряла…

— Подождите минутку,— сказал Азазелло и вышел обратно в парадное.

Дело же было так: за некоторое время до выхода Маргариты из квартиры, находящейся под квартирой Воланда, вышла на лестницу сухонькая женщина с бидоном и сумкой в руках. Это была та самая Аннушка, что пролила в среду постное масло. Чем вообще занималась эта женщина, мы не знаем. Известно о ней было, что видеть ее можно было, и всегда почему-то с бидоном, то на рынке, то в нефтелавке, то под воротами дома, то на лестнице, то в кухне квартиры № 48.

Кроме того, было известно, что где бы ни появлялась Аннушка, тотчас начинался скандал, а кроме этого еще, что вставала она удивительно рано, когда многие только ложились, часа в два утра.

А на сей раз что-то подняло ее совсем уже ни свет ни заря — в начале первого.

Высунув нос из-за двери, Аннушка затем высунулась и вся целиком, дверь за собою закрыла и уж собиралась тронуться куда-то, как наверху грохнула дверь, кто-то покатился вниз по лестнице и налетел на Аннушку так, что она ударилась головой об стенку.

— Куда ж тебя черт несет в одних подштанниках? — завизжала Аннушка.

Человек в одном белье, с чемоданом в руках и в кепке, с закрытыми глазами ответил ей сонным диким голосом:

— Во Владивосток! — шарахнулся дальше и вдруг вылетел в открытое окно во двор.

Аннушка ахнула, подбежала к окну, легла животом на подоконник и стала глядеть вниз, ожидая увидеть на асфальте двора чемодан и насмерть разбившегося человека.

Но ровно ничего на асфальте, освещенном дворовым фонарем и высоко плавающей луной, не было. Оставалось предположить только одно, что неодетая и спящая личность улетела, как птица, не оставив по себе никакого следа.

Аннушка покрестилась, поахала. К чести ее надо сказать, что любознательностью она отличалась очень большой. Свою экскурсию она решила отложить и подождать, не будет ли еще каких чудес.