— Ваше Превосходительство…

— Вам не задавали вопросов, Капитан. Вам отдали приказ. Вы будете подчиняться приказам. Дальнейшие любого рода споры со мной или моими представителями будут считаться изменой. Можете идти.

Капитан Хан Притчер снова поклонился, затем вышел, медленно пятясь.

Мэр Индбур, третий носящий это имя по прямой и второй в истории Фонда мэр по праву рождения, снова пришел в равновесие и взял очередной лист бумаги из аккуратной стопки слева от себя. Это был рапорт об экономии фондов благодаря уменьшению количества металлических нашивок по краям униформы полицейских войск. Мэр Индбур вычеркнул лишнюю запятую, исправил неверно написанное слово, сделал три пометки на полях и положил лист в аккуратную стопку справа. Он взял следующий лист бумаги из аккуратной стопки слева…

Капитан Хан Притчер из Службы Информации, вернувшись в казармы, обнаружил дожидавшуюся его персональную капсулу. Она содержала приказы, скупые и наискось подчеркнутые словом «СРОЧНО», каждый из которых начинался с четкого заглавного «Я».

Капитану Хану Притчеру предписывалось отбыть «на мятежную планету Гавен» в кратчайшие сроки.

Капитан Хан Притчер на своем легком одиночном быстроходном корабле тихо и спокойно взял курс на Калган. Этой ночью он спал сном удачливого упрямого человека.

Если с расстояния в семь тысяч парсеков отголоски падения Калгана перед полчищами Мула вызвали интерес у старого торговца, то опасения упрямого Капитана и раздражение педантичного Мэра на самом Калгане не имели никаких последствий и никого не заинтересовали. Это наглядный пример всему человечеству: расстояния как во времени, так и в пространстве добавляют веса событиям. К сожалению, нет свидетельств тому, что этот урок был когда-нибудь выучен как следует.

Калган всегда был Калганом. Он единственный во всей той области Галактики, казалось, не знал, что Империя пала, что Стэннелы больше не правят, что величие ушло безвозвратно и что покоя больше не будет.

Калган был роскошным, несмотря на рушащуюся доктрину Человечества, он сумел сохранить свою целостность как производителя развлечений, покупателя золота и продавца отдыха.

Он сумел избежать самых страшных превратностей истории, когда победитель мог бы уничтожить или нанести серьезный ущерб миру, до краев набитому наличными деньгами, на которые можно было бы купить даже то, что не продавалось.

И все же Калган стал штаб-квартирой военного правителя, и его мягкость была подчинена запросам военного времени.

Его прирученные джунгли, мягко очерченные побережья и ослепительно блестящие города жили в унисон с поступью наемников из других миров и удивленных граждан. Его же провинции были вооружены, и их деньги инвестированы впервые за всю историю не на взятки, а на военные корабли. Его правитель без колебаний доказал, что намерен защищать то, что принадлежит ему, и готов захватить то, что принадлежит другим.

Он был величайшим в Галактике, повелителем войны и мира, строителем Империи, основателем династии.

А какой-то безвестный выскочка с идиотским прозвищем покорил его, его войска и его цветущую Империю, даже не сразившись на поле боя.

И вот Калган зажил как обычно, и его одетые в униформу граждане спешили вновь вернуться к нормальному образу жизни, в то время как наемники с других планет легко вливались во вновь создаваемые отряды.

Снова, как и всегда, проходили роскошные охоты в джунглях на специально разводимых для этих целей животных. Такие забавы были безопасны для жизни людей, как и птичьи охоты, фатальные лишь для Великих Птиц.

В городах беглецы из Галактики могли предаваться различным удовольствиям в соответствии с возможностями своего кошелька везде — от легких, воздушных, полных выдумки дворцов, открывающих массам свои двери со звоном колокольчика, где все идет в полцены, до невыразительных, незаметных, но часто посещаемых мест, где только сказочно богатые признавались знатоками и ценителями.

К этому мощному потоку Торан и Бэйта не добавили ни ручейка. Они зарегистрировали свой корабль в огромном общем Ангаре на Восточном полуострове и влились в соединение средних классов, где развлечения были доступными и даже респектабельными, а толпы не очень многочисленными.

На Бэйте были солнцезащитные очки и белое тонкое платье, спасавшее от жары. Теплого золотистого цвета руками она обхватила колени и задумчиво уставилась на вытянувшееся тело мужа — почти блестящее в ослепительных лучах белого солнца.

— Смотри не переборщи, — сразу сказала она ему, но Торан был уже красен как рак. Несмотря на три года, проведенные в Фонде, солнечный свет продолжал оставаться для него роскошью, и вот уже четыре дня на его теле, предварительно смазанном противоожоговым составом, не было ничего, кроме шортов.

Бейта приютилась рядом с ним на песке, и они заговорили вполголоса.

Голос Торана был мрачен и резко контрастировал с его спокойным лицом:

— Нет, я признаю, что мы ни к чему не пришли. Но где он? Кто он? Этот сумасшедший мир ничего не знает о нем. Может, его вообще нет?

— Он есть, — ответила Бэйта так, что ее губы не пошевелились. — Он умен, вот и все. И твой дядя прав. Он как раз тот, кого мы можем использовать, если еще есть время.

После короткой паузы Торан прошептал:

— Знаешь, чем я занимаюсь, Бэй? Я просто мечтаю, лежа на солнышке. Вещи становятся отчетливыми, так сладко. — Его голос почти затих, потом снова набрал силу. — Помнишь, что в колледже говорил д-р Эманн, Бэй? Фонд не может проиграть, но это не означает, что правители Фонда не могут проиграть. Разве настоящая история Фонда не началась с того момента, когда Сэлвор Хардин разогнал всех Энциклопедистов и воцарился на Терминусе как его первый Мэр? А затем, в следующем столетии, разве Хобер Мэллоу не пришел к власти с помощью таких же крутых мер? Таким образом, уже дважды правители были побеждены; значит, это возможно. Тогда почему же они не могут быть побеждены нами?

— Это устаревший книжный довод. Что за пустые мечты!

— Да? Давай пойдем дальше. Что такое Гавен? Разве это не часть Фонда? Это лишь часть наших людей, так сказать. Если мы станем крупными шишками, то Фонд снова выиграет, и лишь нынешние лидеры останутся в проигрыше.

— Но это большая разница — между «мы можем» и «мы будем». Ты просто несешь вздор.

Торан поежился.

— Да нет же, Бэй, это просто у тебя снова кислое настроение. Зачем ты хочешь мне испортить настроение? Я тогда пойду спать, если ты не возражаешь.

Но Бэйта подняла голову и вдруг внезапно, непонятно с чего, захихикала. И, сняв очки, посмотрела на берег, прикрывая глаза ладонью.

Торан тоже поднял голову, встал и обернулся, глядя в том же направлении, что и она.

Бэйта, похоже, смотрела на тщедушную фигуру, которая, задрав ноги вверх, ходила на руках на потеху толпе случайных зрителей. Это был один из нищих акробатов побережья, чьи гибкие суставы выворачивались и хрустели ради брошенных монет.

Охранник пляжа приказал ему идти своей дорогой, но, балансируя на одной руке вниз головой, клоун показал ему нос. Охранник угрожающе приблизился и тут же откатился назад, получив удар ногой в живот. Клоун выпрямился, поглядывая в сторону только что нанесенного удара, и был таков, пока явно доброжелательная толпа сдерживала кипятившегося охранника.

Клоун, петляя, пошел по берегу дальше. Он проходил мимо множества людей, часто колебался, идти ли дальше, но нигде не задерживался. Толпа, которая наблюдала за ним, рассеялась. Охранник удалился.

— Он странный парень, — сказала с удивлением Бэйта, и Торан безразлично согласился. Клоун был уже достаточно близко, чтобы его можно было хорошо рассмотреть. Его худое лицо постепенно сужалось книзу, а нос, с массивными крыльями и мясистым кончиком, тем не менее не выглядел хищно. Его длинные стройные конечности и паучье тело, еще более подчеркиваемое костюмом, двигались легко и грациозно. Но все же не покидало ощущение, что всего его собрали вместе совершенно случайно.