Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Что-то тяжелое обрушилось ему на затылок. Его окутали боль и темнота.

Боль и темнота были первыми ощущениями Роджера, когда он очнулся. Боль в затылке, а темнота такая, будто глаза замазаны чем-то едким. Он не двигался, лежал там, где был, не думая ни о Гиссинге, ни о Шоуне, вообще ни о чем. Легче не становилось, но постепенно в мозгу стали проклевываться мысли…

Сначала возникло слабое воспоминание о пережитом ужасе, опасности, затем — о перестрелке, потом он вспомнил, что стрелял. Вспомнил Гиссинга и то, что не видел, выстрелил ли он. Может быть, в него попала пуля? Но нет, удар в затылок — это не пуля. Кто-то был в столовой и вошел, когда он слушал разговор Шоуна с Гиссингом, вероятно, подкрался вплотную к нему и затаился.

Боль не уходила, она завладела им полностью. Он чувствовал под пальцами ворс ковра, но это не обязательно тот дом — «Рест». Он вытянулся на полу и стал размышлять и вспоминать.

Он должен осторожно встать, если свободны руки и ноги. Значит, нужно повернуться на бок, опереться на одну руку и приподняться. Он подвигал руками и ногами, стиснув зубы от нового приступа боли. По крайней мере, его не связали.

Роджер медленно повернулся на левый бок, подтянул правую ногу. Это заняло много времени. Он знал, что если будет спешить, то снова потеряет сознание и потеряет бесценное время. Он должен добраться до телефона.

Может быть, его заперли в комнате. Но все по порядку.

Он стиснул зубы, казалось, что разбиты и голова, и шея. Когда он опустил голову, опять накатила невыносимая боль, так что не было сил подняться.

Медленно, все делать медленно…

Правой рукой упереться в пол, правое колено перекинуть через левую ногу и достать им до пола. Постепенно перевернуться, опираясь на правую руку и правое колено. Они впивались ему в голову эти острые, терзающие, отвратительные когти. Лицо и голова горели в каком-то пламени. Он поднимался; он не должен упасть; когда встанет на ноги, ему станет лучше.

Он стоял, покачиваясь. Приступы боли накатывали как волны на дырявую лодку, он не мог им сопротивляться, надо терпеть.

Он не упал.

Через некоторое время Роджер стоял уже не качаясь, широко расставив ноги. Он не знал, где находится и на что смотрит из-за окутавшей его темноты. Это была полная темнота. Он вытянул правую руку, медленно пошел вперед и стал меньше думать о боли. Его пальцы коснулись стены. Он повернул направо, держась за стену, налетел на что-то и понял — нужно быть осторожнее. Пальцы нащупали шкаф, он дотронулся до чего-то легкого. Упал стакан, разбившись об пол.

Правой ногой он наступил на осколки и услышал, как они хрустнули.

Он снова нащупал стену, коснулся картины, почувствовал ее колебание и услышал, как она трется о стену. Он двинулся дальше и коснулся чего-то маленького и гладкого. На мгновение застыв, он, ощупав пальцами, убедился, что это выключатель. Надо надавить — и загорится свет. Он хотел этого и боялся за свои глаза. Он закрыл их и с опаской нажал на выключатель, — что если света не будет.

Свет зажегся.

Его было достаточно, чтобы осветить что-то бледно-красное сквозь закрытые веки. Он тихо постоял, затем неуверенно открыл глаза. Свет был тусклым и не мешал смотреть.

Это была столовая. Он все еще находился в «Ресте».

Где телефон?

И сколько сейчас времени?

11. ЧЕЛОВЕК В РОЗЫСКЕ

Роджер посмотрел на часы. Одиннадцать двадцать пять. Шоун приехал в десять часов, когда кончили бить часы. Прошло около часа, пока они разговаривали в гостиной. У Гиссинга в запасе было по меньшей мере двадцать пять минут, возможно, что и сорок пять.

Что с полицейскими наблюдателями?

Если бы они знали, что тех, за кем они наблюдают, уже нет здесь, то давно бы ушли. Так что Гиссинг, Шоун и тот, кто напал на него, проскользнули мимо них.

Роджер открыл дверь и вышел в квадратный вестибюль. Потом посмотрел назад, в столовую. Телефона там не было, не было его и в вестибюле. Он включил свет в гостиной.

Он дышал с трудом и дергал головой. Боль пронизывала его; начинаясь от плеча, она перекидывалась на спину. От малейшего движения все болело.

Шоун был все еще здесь.

Он откинулся на спинку того кресла, в котором сидел, когда Роджер увидел его руку, потянувшуюся за билетами. Он не двигался, рот был открыт. Нет, он не мертв. Роджер издал звук, похожий на свист. Не мертв, хотя Роджер ожидал этого. Почему? Он не стал искать ответа. Времени думать не было. Ему нужно позвонить в Ярд.

Телефон был в углу гостиной — он вспомнил. За углом около окна. Он двигался к нему и смотрел на огромную фигуру человека в кресле. До телефона было далеко. Десять футов, восемь футов. Двигаться было трудно, хотя голова болела уже не так сильно, перед глазами все плыло, и комната кружилась. Он прислонился к стене, тяжело дыша, постоял, прежде чем двинуться дальше.

Шесть футов, четыре.

Он наклонился и, схватив трубку, посмотрел на нее как на врага. Прижавшись к стене, поднял трубку к уху и сунул палец в наборный диск. Палец делал какие-то вращательные движения. Надо его крепче держать. Он набрал «У», первую букву Уайтхолла, 12‑12, самый знакомый из всех номеров, прежде чем понял, что перед набором не было гудка. Он напряг остаток сил, постучал по рычажку и попытался снова.

Телефон молчал.

— Этого следовало ожидать, — сказал он. Слова, казалось, звучали громко. — Провода перерезаны.

Он тупо посмотрел на аппарат, закрыл глаза и попытался справиться с новым приступом головокружения. Открыв их, он увидел перед собой несколько бутылок на подносе. Виски, джин, содовая. Ему нужно выпить, чтобы собраться. Ничто не поможет лучше, чем спиртное. Но его голова! Спиртное подействует сразу же, боль станет еще сильнее. Это может сбить его с ног. Бутылки сияли цветом соломы и меда. Цвет чистого меда. Где он видел этот чистый мед недавно? Ах да! Глаза Лиссы.

Бутылки стояли как злые духи. Он повернулся спиной и к ним, и к фигуре Шоуна с открытым ртом и искаженным лицом. Тогда он понял, почему сначала принял Шоуна за мертвого: глаза были закрыты, а вся его жизнь сосредоточена в глазах.

Нужно выйти наружу, свежий воздух сделает больше, чем глоток виски. По дороге идти не так далеко. Что такое сто ярдов, три сотни футов. Он размышлял как пьяный, хотя не принял ни капли спиртного. Он контролировал себя. Виски — нет.

Он открыл рот.

«Перестань думать как идиот!»

Ему казалось, что слова отскакивают от стен как эхо. Он осторожно подошел к двери, ни на что не опираясь, повернул к парадной двери. Конечно, прохладный ночной воздух освежит его, а отдохнуть он сможет, когда будет идти к главной дороге, к полицейским, наблюдающим за домом.

Он уже взялся за ручку входной двери, когда услышал шум приближающегося автомобиля.

Он задержался на какое-то время, пытаясь преодолеть новый приступ боли. Кто это был? Полиция? Гиссинг? Или кто-нибудь из его людей? По-видимому, Гиссинг. Беда в том, что он не мог быстро двигаться. Роджер направился к убежищу в столовой. Кто бы это ни был, нет никакой необходимости выключать свет, его могут заметить.

Он уже вошел в столовую и стоял спиной к двери, когда услышал шаги. Спрятаться негде. Увидев гардероб, он решил, что тот опять мог бы служить убежищем.

Роджер медленно прошел через зал, когда на крыльце прозвучали шаги. Он прислушивался к ним с большим вниманием, склонив голову, и пришел к удивительному выводу.

Шла женщина.

Женщина? Почему женщина?

Раздался звонок, потом — стук в дверь. Оба звука вызвали у него очередной приступ головной боли. Он пошарил в кармане, но это было ни к чему. Пистолета не было. А трезвон и стук попеременно продолжались, наконец все смолкло. Опять послышались шаги.

Она ушла? Была ли это женщина Гиссинга? Или это Белле пришла за Шоуном. Раздался звон разбитого стекла в гостиной. Он услышал звук падающих осколков, огляделся и увидел клюшку для гольфа, стоящую в углу. Он решил вооружиться ей и медленно двинулся в ту сторону. Каждый шаг, каждая попытка вызывали стреляющую боль. Схватив клюшку, он вошел в зал, снова услышал звон стекла и рассерженный возглас:

17
{"b":"198597","o":1}