Спешно прибывшие к заводу городовые и пожарные разогнали «бунтовщиков».

Поздним вечером того же дня при участии Бабушкина была составлена листовка о случившемся. Бабушкин сам переписал её, потом текст был оттиснут на самодельном мимеографе и сшит в маленькие тетрадочки. Бабушкин той же ночью разбросал их в мастерских завода.

Утром рабочие читали понятные всем, простые слова листовки: «Возьми стальную пружину, надави её разок да отпусти — она тебя же ударит, и больше ничего. Но всякий из вас знает, что если постоянно, неотступно давить эту пружину, не отпуская её, то слабеет её сила и портится весь механизм… Это надо написать каждому рабочему в своём мозгу… Давить-то нужно, но уж давить, так давить дружней, всем в одну сторону и не отпускать, а то опять ещё больней ударит».

Несмотря на то, что после «бунта» за Невской заставой прокатилась волна полицейских преследований, рабочие уже знали, что где-то в подполье появились надёжные защитники их интересов.

К осени 1895 года разрозненные рабочие кружки были объединены в Петербургский «Союз борьбы за освобождение рабочего класса» — прообраз Коммунистической партии. Одним из выдающихся деятелей «Союза» стал Иван Васильевич Бабушкин.

В декабре 1895-го и в январе 1896 года по Петербургу прокатилась волна жандармских набегов и арестов. В тюрьме оказались более 80 деятелей «Союза борьбы», в том числе Владимир Ильич, Бабушкин, Кржижановский и другие.

Однако ни одиночка, ни полная оторванность от внешнего мира не могли поколебать духа и твёрдости Ивана Васильевича. На допросах он держался стойко, ни единым словом не обмолвился о рабочей организации и её руководителях. Бабушкин знал, что под одной крышей с ним, в камере № 193 петербургской «предварилки», находится и «Николай Петрович». И это придавало бодрости и сил.

Стремясь как-то дать знать о себе на волю, Бабушкин — уже понаторевший в искусстве конспиратора — написал заявление о том, чтобы его личные вещи, оставшиеся на квартире после ареста, были переданы сестре Марии. Так родные узнали, что он жив.

Миновал 1896 год. 29 января 1897 года последовало «высочайшее повеление» о высылке арестованных по делу «Союза борьбы» без суда. Владимира Ильича выслали на три года в село Шушенское Енисейской губернии. Бабушкин получил возможность выбрать себе место высылки, и он назвал Екатеринослав (с 1924 года — Днепропетровск). Выбор был отнюдь не случайным. Ещё в «предварилке» по тюремному «телеграфу» кто-то передал ему совет (уж не Владимира Ильича ли?) выбрать местом высылки этот город. Так Бабушкин очутился в молодом, быстро растущем промышленном центре Юга России.

А дальше было всё так, как учил Ильич: создание кружков, Екатеринославского «Союза борьбы», печатание листовок, выпуск газеты «Южный рабочий» и, конечно, тяжкая, полная опасностей и лишений жизнь профессионального революционера… Все тяготы этой жизни делила с Иваном Васильевичем и его жена — Прасковья Никитична.

Зимой 1900 года Бабушкины, скрываясь от преследования полиции, уезжают из Екатеринослава.

Пятнадцатого июля того же года Бабушкин встретился с Владимиром Ильичём Лениным в Смоленске.

Владимир Ильич приехал в Смоленск 14 июля и остановился в Европейской гостинице. Бабушкин к тому времени уже обосновался в городе, живя здесь на нелегальном положении.

В Смоленске Бабушкин получил от Ильича весьма важное задание — стать «искровским» агентом. В скором времени Иван Васильевич уехал во Владимирскую губернию для ведения подпольной работы среди текстильщиков этого края, прозванного «Русским Манчестером». Бабушкин создавал кружки, распространял «Искру», сам активно сотрудничал в ней. Но «товарищ Богдан» (одна из партийных кличек Ивана Васильевича) был выслежен полицией и 23 декабря 1901 года арестован, а затем отправлен этапом в Екатеринослав.

Здесь его посадили в тюрьму при 4-м полицейском участке. Бабушкину удалось связаться с волей. Он получил спрятанную в колбасном круге пилочку. Перепилив решётку в окне камеры, Иван Васильевич в ночь на 29 июля 1902 года совершил побег. Он решил добраться до Лондона, где жил в то время Ленин. По дороге, в Германии, Бабушкин едва отбился от вербовщика рабочей силы на американские сахарные плантации; и на этот раз спасла находчивость конспиратора: подписав контракт (разумеется, не своей, а чужой фамилией) и получив деньги на дорогу, Бабушкин, не теряя ни минуты, перебрался во Францию, а оттуда в Лондон, где находилась тогда редакция «Искры».

…Миссис Йо, хозяйка меблированной квартиры на Холфорд-сквер, 30, удивилась, услышав стук дверного молотка. Её жильцы — мистер Якоб Рихтер с женой — уехали с утра осматривать Лондон, обещав вернуться не скоро.

Она открыла дверь. На пороге стоял молодой, худощавый человек. Помятый костюм, странная блинообразная фуражка, надвинутая глубоко на лоб…

Бабушкин стоял перед англичанкой, переминаясь с ноги на ногу. Во рту пересохло. Молчаливое обоюдное разглядывание длилось бы неизвестно как долго, если бы Иван Васильевич не решился заговорить первым. Едва переводя дух от волнения, он произнёс:

— Ульянова мне… Владимира Ильича… То есть, мистера Рихтера!

— Йес, мистер Ритчер…

— Значит, здесь?! — воскликнул Бабушкин. Он готов был пуститься в пляс уже от одной мысли, что все злоключения позади, что он на пороге квартиры, где живёт Владимир Ильич! — Где же он? Можно ли видеть его? Сейчас же, сию минуту? Дома нет? Когда будет?..

Миссис Йо жестом пригласила Бабушкина войти. Он очутился в комнате, видимо, столовой, и осмотрелся. Чисто. Уютно. Множество книг, журналов, газет. Посреди комнаты большой овальный стол, у стены диван. Правее дверь в соседнюю комнату.

Иван Васильевич с трепетом и благоговением оглядывал комнату. Так вот он, «искровский» центр, святая святых партии!

Бабушкин присел на краешек дивана. Мерно тикали старинные бронзовые часы. Чистый хрустальный звон наполнил квартиру, словно звучала басовая серебряная струна. Иван Васильевич и не заметил, как склонился на жесткий валик дивана. Журнал выпал из рук…

Проснулся он оттого, что кто-то энергично тряс его за плечи.

— Иван Васильевич, дорогой! Вставайте! Ба-ба, да ты, Надюша, погляди только на него! Он же весь малиновый! Батюшки-светы!

Звонкий, искристый смех и весёлые возгласы привели, наконец, Бабушкина в себя. Секунду-другую он глядел сонными глазами на двух хохочущих людей. Владимир Ильич присел рядышком на диван. Бабушкин не выдержал и тоже расхохотался. Даже невозмутимая миссис Йо, показавшаяся в дверях, и та улыбнулась.

Надежда Константиновна сквозь смех проговорила:

— Ну и уморил, Иван Васильевич! Ай-да причёска, ну и цвет волос!

— А это меня так выкрасили, чтобы полиция не выследила. Да краска-то вылиняла, — смущённо объяснил Бабушкин.

Владимир Ильич, обняв Бабушкина за плечи, подвёл его к окну.

— Дайте разглядеть вас получше, Иван Васильевич. Возмужал… Гм… Морщины возле глаз… А ведь вам нет ещё и тридцати, кажется?

— И похудел, — добавила Надежда Константиновна.

— Отобедаем, Надюша. Баснями соловья не кормят.

Когда с едой было покончено, Владимир Ильич сказал:

— Ну-с, дорогой Иван Васильевич, теперь мы будем внимательно слушать вас. Пожалуйста, как можно подробнее рассказывайте о России. — Ленин придвинул к себе поближе толстую тетрадь в клеенчатом переплёте и вооружился карандашом. — Нам необходимо, архинеобходимо знать о положении в России на месте, из верных рук, именно лично от вас!

За беседой не заметили, как наступила ночь.

— Вот время-то бежит! — ахнула Надежда Константиновна. — Уже четверть второго! Спать, спать, и никаких больше разговоров!

Не скоро уснул в ту ночь Иван Васильевич. Лёжа с закрытыми глазами, он услышал, как Владимир Ильич и Надежда Константиновна на цыпочках подошли к дивану.

— Он ли это? — шёпотом спросила Надежда Константиновна. — Тот ли это Бабушкин, рядовой слесарь Семянниковского завода в Петербурге, ещё совсем недавно ходивший в воскресную школу, а теперь ставший подлинным партийным деятелем?