— Что случилось, Ольга Федоровна?

— Мне позвонил один знакомый, Хмара. Приятель мужа. Я его знаю по Рубежанску. Темный, плохой человек! — Ольга поежилась. — Он мне передал, что муж мой Константин Родионов... умер по дороге на фронт... скоропостижно...

Она взяла себя за горло. Ковшов отвел ее руку.

— Спокойнее, Ольга Федоровна... Вы же сильная...

— Нет, нет. Я не знаю, умер он или...

— Но вы сами говорите...

— Когда Хмара мне сказал, я растерялась. Он раз пять окликнул меня, пока я опомнилась. Потом у нас начался бестолковый разговор. Я твержу: «Не может быть!» А он: «Что не может быть? Все люди смертны...»

Алексей слушал ее, волнуясь и не выпуская ее руки из своей.

— Я не верю, что он умер. Тут что-то странное. Странное и страшное! Ужасно, если он умер, но еще ужаснее, что я не верю в это! Хмара должен придти ко мне поздно вечером.

Подошел Филимонов.

— Я непременно буду у вас вечером,—сказал Алексей Ольге.

Трактористы в замасленных полушубках ждали Ковшова и Филимонова возле мастерской.

— Двигай! — крикнул Филимонов. — «Улитки» пойдут потом, когда проверим их.

Визжали полозья тяжело нагруженных, укрытых брезентом санных прицепов. Тракторы один за другим, скребя гусеницами, трогались с места и выходили на ледовую дорогу. Им предстояло дотащить груз на участки, покрыв расстояние в сто-двести километров.

Остались четыре «улитки» — так называли на Старте большие крытые деревянные прицепы-домики на полозьях. В каждом была дверь и два маленьких окна, над крышей торчала труба с колпаком.

По мысли тракториста Силина, «улитка», приданная к трактору, предназначалась для обслуживания ледовой трассы. Тракторист и его напарник должны были поддерживать дорогу в проезжем состоянии, оказывать помощь автомашинам в случае аварии. Домик мог служить и мастерской, и жильем, и складом.

У одной из «улиток» Ковшова и Филимонова поджидал Силин — плотно сбитый парень с открытым лицом и маленькими хитроватыми глазами.

— Ну, готовы ваши дома-передвижки, — сказал ему Ковшов. — Посмотрим, каковы они на ходу. Сморчкова отправляем сегодня, потом уж и ваша очередь.

— Я готов в путь хоть сейчас...

Предложение Сморчкова и Силина о сквозных рейсах на автомашине и тракторе по всей трассе было принято, и несколько дней шофер и тракторист тщательно готовились к трудной поездке.

— Показывай свою квартиру, Силин, — сказал Филимонов.

Тракторист взбежал по деревянной стремянке внутрь «улитки». Следом за ним, наклоняясь, чтобы не стукнуться о притолоку, вошли инженеры. В домике пахло свежеоструганным тесом, железом и щами. Втроем здесь было не повернуться. Тесное пространство занимали два спальных места — одно над другим, по вагонной системе, железная печка с коленом трубы, верстак и тиски, два табурета, ящики с продовольствием, уголь и дрова, разный железный хлам, ящики с инструментами и запасными частями.

Силин, опередивший инженеров, старался прибрать свою тесную квартирку: запихнул ногой под нары какой-то мешок, снял с верстака миску и хлеб, поправил одеяло на койке.

— Извините, не знал, что поинтересуетесь внутренностью, — оправдывался тракторист.

— Что же ты для нас наводишь порядок? Его и для себя не мешает соблюдать, — усмехнулся Филимонов. — Мы тут посидим, провези-ка нас до технической базы.

Силин выбежал, и через минуту трактор затарахтел. Домик дрогнул, заскрипел, дернулся раз-другой — и двинулся. Ковшов и Филимонов едва не свалились от толчка. Присев на табуреты возле печки, где пламенел уголь, они смотрели друг на друга, как еще не познакомившиеся соседи в поезде. За короткое время инженеры подружились и, часто сталкиваясь по работе, привыкли многое делать вместе или советуясь друг с другом. «Улитка» была одним из многих технических усовершенствований, которые вводились на строительстве. Сейчас, по существу, шло ее испытание.

— Правильная вещь, — сказал Алексей. — Сделаем таких еще несколько штук. Только нужно хорошенько продумать размещение барахла внутри. Все свалено как попало.

— Закусим? — спросил Филимонов и вынул из кармана полушубка завернутые в газету ломти хлеба.

Они энергично жевали холодный хлеб с отвердевшей кетовой икрой и говорили о зимней сварке труб. Бывший главный инженер Грубский, ссылаясь на технические авторитеты, доказывал, что сварка труб зимой недопустима. Будто бы стыки, сваренные зимой при низкой температуре, в летнее время будут сильнее испытывать внутреннее напряжение в металле вследствие разницы температур. От этого прочность трубопровода понизятся, и могут быть разрывы стыков под высоким давлением перекачиваемой нефти.

Алексею доводы показались убедительными. Он предложил, не отказываясь от зимней сварки, смягчить ее условия. Не поговорив предварительно с Беридзе, он разработал технологию смягченной зимней сварки. Чтобы избежать воздействия на металл низкой наружной температуры, Ковшов решил делать сварку в особых полуразборных переносных камерах с внутренним обогревом воздуха. Эта идея понравилась и Филимонову.

Результат получился неожиданный. Беридзе сразу забраковал сварку в камерах, легко доказал, что она технически и экономически нерентабельна. Соображения Грубского он назвал инженерской заумью, так как сварка зимой, по его мнению, практически не влияла на прочность стыков. В довершение всего он отчитал Ковшова за трату времени на бестолковые проекты. Алексей без огорчения, даже с видимым удовольствием передавал теперь Филимонову свой разговор с главным инженером.

Скрип и содрогания «улитки» прекратились. Инженеры вышли. Блеск солнца на снегу, нестерпимый после полутьмы, заставил их зажмуриться.

Подошел Силин, ждал оценки. Алексей сказал:

— «Улитка» хороша. Готовьтесь к отъезду.

На технической базе шла погрузка труб. Они лежали штабелями на приподнятых над землей стеллажах, протянувшихся на километр вдоль берега. Автомашины с санными прицепами подкатывали к стеллажам и становились под погрузку. Двое рабочих откидывали толстые стойки прицепа. Двое других, зацепив трубу с обеих сторон крючьями, тащили ее по наклонным рельсам к спуску. Похожая на дуло большого орудия труба со скрежетом и визгом скользила по рельсам и плавно скатывалась на раму прицепа. На каждую машину нагружали до четырех труб.

— Теперь другое дело: три минуты — и готово, — сказал Алексей, следя по часам за погрузкой. — И совсем легко, а то на горбу таскали этакую тяжесть!..

— Пойдем к Сморчкову, он здесь, — предложил Филимонов.

Шофер, с озабоченным лицом, обстоятельно и, видимо, не в первый раз осматривал прицеп, стойки, удерживающие груз пяти труб, сцепление прицепа с автомашиной.

Вокруг стояли в ожидании другие шоферы — товарищи Сморчкова. Они переговаривались.

— Ехать ему до самого пролива. Туда и дороги нет.

— Неужели трубы до конца потащит?

— Нет, зачем же! Трубы он разгрузит на седьмом участке и там возьмет в кузов обычный груз.

— Рискованное дело!

— «Рискованное»! У нас среди шоферов есть такие орлы, что боятся на две сотни километров в рейс идти. Разные предлоги выдумывают, чтобы только не ехать. Пусть попробуют отказаться, когда Сморчков сделает свой прогон по всей трассе!

— Ну как, товарищ Сморчков? — спросил Филимонов, подойдя к машине.

— Готов, жду вашей команды, — ответил шофер.

— Если готовы — отправляйтесь.

— Желаю удачи, от всей души! — Алексей протянул шоферу руку. — Надеюсь встретиться на проливе.

Сморчков распрощался с инженерами и с товарищами, забрался в кабину, подозвал напарника и мягко нажал на рычаг. Машина мгновение преодолевала тяжесть прицепа, потом с заметным усилием стронула его с места. Перед инженерами проплыл профиль Сморчкова, смотревшего прямо перед собой. В своей шапке-ушанке он походил на пилота.

Ближайший путь по Адуну, как и говорили на Старте, был вполне проходим. Машины с колонной Гончарука к ночи добрались до третьего участка, куда ехал Залкинд. В дороге парторг не терял времени даром: пересаживаясь на машины в машину, он знакомился с попутчиками, рассказывал о строительстве, отвечал им на бесчисленные вопросы.