— И я добьюсь! — быстро сказал Алексей.
Батманов стиснул руку Ковшова, сунул ему записку и отошел к окну.
— Передай ей... Мучаюсь я, жду ее. Может быть, она сумеет приехать. Хоть на месяц пусть приедет. Расскажи, что думаешь обо мне, что знаешь. Скажи про Генку Панкова, что я усыновил его — это главное. Очень надо бы встретиться втроем!..
Взволнованный просьбой и силой тоски, с какой она была высказана, Алексей невольно шагнул к Батманову. Василий Максимович, не оборачиваясь от окна, предостерегающе поднял руку:
— Ступай, Алексей... Ни пуха тебе, ни пера. Полной удачи...
На пороге Алексей все-таки обернулся и решительно сказал:
— Она приедет со мной, Василий Максимович!
До конца дня Ковшов прощался с товарищами, принимая поручения в Москву. Их набиралось немало. Муза Филипповна просила съездить на дачу и написала памятку, что там нужно посмотреть. Кобзев передал посылочку брату. Либерман вручил письмо жены — переправить из Москвы в Ленинград. Гречкин наказывал купить игрушек для ребят, дал целый список. Таня хотела, чтобы он привез подарок для ее бородача, по своему вкусу.
Алексей хватился Жени и не нашел ее. Оказалось, она с утра уехала на четвертый участок. Он так огорчился, что готов был вернуть девушку. Очевидно, она скрылась намеренно.
На прощанье Алексей еще раз поговорил по селектору со своим участком. Беридзе просил кланяться Зине и Москве.
Все напоминали о Зине, все просили кланяться ей, будто знали ее лично, — это было очень приятно Алексею.
— Паря, какой же ты непрактичный! — кричал Карпов. — Соболичьих шкурок бы прихватил у меня для жены.
— У меня есть для нее подарок, Иван Лукич, — отвечал Алексей. — Мне Максим Ходжер подарил большую связку беличьих шкурок на шапку и на воротник.
Разговор давно окончился, но Алексей все стоял и слушал неясный сложный шум трассы, в котором отрывисто звучали человеческие голоса.
Последнюю ночь перед отъездом он провел у Залкинда. Михаил Борисович увез его к себе прямо из управления. Несмотря на поздний час, Полина Яковлевна не спала и что-то писала. Залкинд быстро подошел к ней и, не дав подняться, тихо обнял жену и прижался лицом к ее лицу.
— Трудишься все? — сказал он мягко, заглядывая на листы бумаги, лежавшие на столе.
— Статья в городскую газету о столовой для ребят фронтовиков. В городе не торопятся подхватить наш почин, — объяснила Полина Яковлевна и застенчиво отстранила мужа: только сейчас она увидела Алексея.
Поздоровавшись с ним за руку, она с лаской посмотрела на него своими темными грустными глазами.
— Полгода не видела Алексея Николаевича. Время не прошло даром. Возмужал, окреп. Такой нигде не подведет, — она обращалась к Залкинду, как бы продолжая с ним разговор об Алексее.
— Не подведет, — убежденно подтвердил Залкинд. — Вот ведь как получилось, друг Алеша: на фронте ты получил солдатское боевое крещение, а здесь, на стройке, война по-настоящему тебя опалила, и ты стал офицером, военачальником...
— И вы, по-моему, изменились, Полина Яковлевна, — сказал Алексей, смущенный словами Залкинда, всматриваясь в ее пополневшее лицо, с выражением умиротворенности.
Она едва слышно счастливо рассмеялась и вышла из комнаты. Инженер понял: в семье Залкинда ожидался новый наследник.
— В секрете держишь, не скажешь ничего. Вот приехал бы из Москвы без подарка, — укоризненно сказал Алексей.
— Ну, какой уж тут секрет: все на виду, — улыбнулся Залкинд.
Алексей настроился на долгую беседу, но после ужина Залкинд твердо заявил:
— Ложись-ка спать, свет — Алеша, в шесть утра — на аэродром. Не отдохнешь, будешь потом мучиться. Лететь не меньше пяти суток. На разговоры даю ровно столько времени, сколько нужно для того, чтобы выкурить папиросу. Есть вопросы ко мне?
Алексей выложил ему то, что не решился сказать Батманову: свои опасения, сумеет ли он выполнить задание.
— Не опрометчиво ли я взялся за это? Все совершилось так быстро. Все-таки надо бы лететь самому Батманову.
— Об том не думай. Случись такая надобность полгода назад, мы вряд ли послали бы тебя. Слышал, что сказала Полина Яковлевна? Правда, обнадеживать тебя не буду: настраивайся на трудную встречу в главке да и в наркомате. Там не все работники, думаю, правильно оценивают здешнюю обстановку. Найдутся и такие, что будут говорить про нас: «Глубокий тыл, мирные условия, не перестроились». Конечно, надо уметь отличать справедливую критику от несправедливой. И еще скажу... — Залкинд приблизил свое лицо к лицу Алексея. — Может быть, придется тебе выступать перед большими людьми. Перед очень большими людьми. Есть у меня такое предчувствие. Вот так... А сомнения свои оставь здесь, не бери их с собой. Ты же знаешь стройку, как говорится, съел соли пуд. Сумей рассказать, какой он теперь, нефтепровод! — Залкинд широко раскинул руки. — И о будущем поговори, о новом задании. Закинь удочку, может еще не скажут, так хоть намекнут.
Они разошлись. Алексей уже лег, когда Залкинд, полураздетый, снова пришел к нему:
— Батманов ничего не поручил тебе? Ну, в отношении жены своей? Мне казалось, что он...
— Я привезу ее, Михаил Борисович, вот увидишь.
...Проходил час за часом, близился рассвет, а Ковшов все не спал. Он вспоминал наставления Батманова и Залкинда, думал о том, как будет выполнять свою миссию. И над всеми мыслями торжествовала одна, как самый высокий голос в хору, мысль о встрече с Зиной. «Дать ей телеграмму или не надо?» — спрашивал он себя и решал: «Лучше не давать. Она будет ждать, томиться, а так я внезапно нагряну...»
Утром Алексей и Залкинд поднялись вместе с солнцем и заторопились. Машины, чтобы ехать на городской аэродром, еще не было, и Залкинд предложил идти ей навстречу.
Ночью прошумел дождь. Чистое небо блестело. В прозрачном воздухе четко вырисовывались синие дали. Промытая трава была ярко-изумрудной. На листьях и в хвое деревьев сверкали крупные дождевые капли. Утреннюю сонливую тишину нарушало лишь стрекотание птиц за палисадами домов да стук сапог Залкинда и Алексея по деревянному тротуару. Парторг жадно вдыхал настоенный на хвое сочный воздух.
— Мне, Алексей, подумалось сейчас вот о чем, — сказал Михаил Борисович. — Эта неожиданная поездка в Москву — как награда тебе... За то, что работал хорошо, что не убегал от трудного, что жил всей душой.
Он посмотрел на серьезное лицо Ковшова и, положив руку ему на плечо, уже другим тоном продолжал:
— Только забудешь ты в Москве про нас, свет — Алеша. Уже сейчас душа твоя — там, одно бренное тело вышагивает рядом со мной по улицам скучного Новинска.
— Нет, Новинска забыть невозможно! — горячо сказал Алексей. — Если примениться к твоей шутке, то половина моей души остается здесь, а вторая едет в Москву, и ей грустно...
Навстречу из-за поворота выскочила легковая машина. Шофер увидел их, резко затормозил. На заднем сидении широко расположился Гречкин с чемоданами Ковшова.
— Тебя Женя искала, — шепотом сообщил Гречкин Алексею.
— Она вернулась? Что же ты ее не взял с собой? — с огорчением спросил Алексей. — Так мне и не удалось с ней попрощаться!
— Хотел я ее захватить, да она как сквозь землю провалилась. Девка как помешанная была...
Выехали на широкое мощеное шоссе — оно вело к заводскому району города и к аэродрому. Алексей оглянулся на большое здание управления и сразу увидел: оттуда в их сторону бежала девушка в белом платье. Она размахивала над головой чем-то красным. Алексей угадал: Женя. И попросил остановить машину.
— Хорошо, что увидел тебя, — сказал Алексей, подойдя к девушке и взяв ее за обе руки.
Женя задыхалась от бега и не могла говорить. Она заметно похудела за последнее время. Лицо ее, загоревшее за лето, стало строже, утратило детскую округлость.
— Искал тебя везде. Эти дни такая сутолока была, мы и не поговорили с тобой хорошенько...
Он звал ее с собой на аэродром. Женя отказалась.
