— Уговорил, — ответил Гречкин и действительно приободрился, повеселел. У него манера: усомнившись в чем-нибудь, проверять свои сомнения на том, кому он верит.

Оборвав беседу, Гречкин, как ни в чем не бывало, продолжал работу. Алексей тоже склонился над докладом.

Пять дней, отведенных Батмановым на подготовку материалов для Москвы, остались позади. Они прошли без сна, в нервных хлопотах. Наконец все было готово — альбомы с таблицами, карты, диаграммы, графики. В третий раз, после переделок и правки, доклад перепечатан и прочитан Алексеем вслух Батманову и Залкинду. Подписывая его, Батманов подтрунивает над Ковшовым и Гречкиным:

— Не то, конечно, что я хотел бы получить. Но лучше, чем то, что я получил бы, если бы не накрутил вам всем хвоста на совещании.

— Зря хаете, Василий Максимович, — окает Гречкин. — Солидный, честный доклад, солидные материалы.

Теперь, когда Алексею оставалось только собраться в дорогу, он вдруг почувствовал себя не готовым. Пока он писал доклад, верилось: именно это и есть настоящий отчет перед Москвой. А сейчас аккуратные, с канцелярским лоском оформленные бумаги вызывали в нем сомнение. «Только искусство с его волшебными средствами способно в музыке, в красках, художественным словом повторить ушедшие в прошлое яркие картины жизни, — размышлял Алексей, снова и снова перелистывая доклад, просматривая разные справки и таблицы. — Где, в каких ведомостях отразились радости и горести, вложенные нами в нефтепровод? Покойный Кузьма Кузьмич Тополев как-то сказал о своем «пае в товарищество». Какими цифрами выражен его пай или пай Сморчкова, Беридзе, Силина?..»

Чем дальше, тем все более ответственной представлялась ему эта поездка в Москву. Раздумывая о строительстве, Алексей не отвлеченно, а картинно представлял себе весь ход его, до самого окончания. Ему вспомнилось, как однажды на проливе, в лихой январский буран, они с Беридзе провели хороший вечер в бараке строителей. Пылала железная печь, люди сидели вокруг нее. Зятьков попросил Беридзе рассказать, как будет пущена нефть по готовому трубопроводу. Еще и первую секцию трубопровода не уложили в пролив, работа только настраивалась, и в ней пока было очень много неудач и мало успехов, но люди верили, что нефть придет в Новинск точно в срок. Они даже утверждали: нефть придет в Новинск раньше срока, хоть на день, да раньше!

— Попробуем? — загораясь, спросил Беридзе и начал: — Прошло несколько лет...

— Война осталась позади, — подхватил Алексей. — Мы победили, и по всей стране развернулась гигантская стройка...

— Мы все находимся на большом строительстве, — продолжал Беридзе. — Предположим, на Каспии...

— Прокладываем нефтепровод по дну моря... — развивал его мысль Алексей.

— Приближается тридцать вторая годовщина Октября, и мы решили вспомнить, как воевали...

— Лучше так: молодые рабочие, комсомольцы попросили рассказать, как это было у нас здесь, — поправил, широко улыбаясь, Зятьков.

— Говори, Георгий Давыдович! — крикнул Умара Магомет.

— Товарищи! — поднялся Беридзе. Лицо у него было серьезное, голос взволнованный. — Мы пустили нефть за три дня до срока, накануне двадцать пятой годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. Вот как это было...

...Умара Магомет лег в канаву под трубопровод, чтобы сварить последний стык. Когда он поднялся и снял шлем, все увидели, что сварщик плачет и смеется.

— Черт знает, попал в глаз какой-то штука — пробормотал Умара. Сердясь на себя, он сказал инженеру Ковшову: — Что глядишь, не видал меня никогда? Лучше смотри, какой надпись сделал я на трубе. Рапорт...

Инженер присмотрелся и вслух прочитал слова, написанные огнем на металле: «Товарищ Сталин! Нефтепровод готов. Это наш удар по Гитлеру. Мы ждем ваших новых заданий. Октябрь 1942 года».

Только не пришло еще время рапортовать — самое трудное было впереди. Всегда так бывает у людей, которые строят, борются: самое трудное у них еще впереди.

Прежде всего надо было засыпать нефтепровод землей. Этим пришлось заняться всем: и чернорабочим, и сварщикам, и шоферам, и начальникам. На помощь пришли жители Адуна — нанайцы, русские. Сплошной шеренгой, длиной в несколько сотен километров, подступили они с лопатами в руках к траншее. И тут опять показал себя Зятьков, никто с ним не сумел сравняться...

Однако впереди была задача потруднее: быстро испытать, промыть и пустить нефтепровод. Морозы могли испортить все дело. Если б вдруг грянули они, пришлось бы откладывать пуск нефти до весны. Нельзя при низкой температуре опрессовать сооружение и промыть его — вода замерзнет, лед разорвет стыки... Обязательно надо до холодов выгнать из трубы воду и заполнить ее нефтью. Инженеры твердили на все лады одно и то же: «Пока не стукнули морозы, необходимо внутри нефтепровода создать диктующую среду. Чтобы не воздух диктовал свои условия нефтепроводу, а наоборот...»

На остров прилетела правительственная комиссия во главе с уполномоченным Государственного Комитета Обороны Писаревым. В Кончелане пустили насосы — они мощно погнали воду по трубе на острове. Одновременно заработали насосы на Чонгре — вода понеслась вдоль Адуна, навстречу его потоку. Быстро текла вода по трубе, но на ее пути встретилось немало препятствий, и только через неделю она прибежала в Новинск! За это время людям пришлось переживать и волноваться больше, чем они волновались и переживали, пока строили нефтепровод.

Каждую минуту могло что-нибудь случиться. По техническим условиям допускается при испытании один процент разорванных стыков. Если этих стыков в трубопроводе десятки тысяч, то лопнуть могут сотни! Но недаром Умара Магомет и его товарищи дали слово работать без брака — под давлением в семьдесят атмосфер разорвалось всего двенадцать стыков. И сколько крови испортили строителям эти двенадцать стыков! Когда разрывался стык, насосы по сигналу из ближайшего блокпоста прекращали работу, приходилось раскапывать траншеи, обнажать нефтепровод и заменять новым непрочное звено. Так случилось двенадцать раз! На двух участках обнаружили закупорки. Долго мучились, чтобы найти их — в нескольких местах разрезали нефтепровод, пока не вытащили изнутри... толстое бревно и пробку из сена.

Председатель правительственной комиссии распорядился пустить нефть. Кончеланские насосы завертелись, и нефть из огромных резервуаров устремилась в трубопровод. Она двигалась, и ее сопровождали на автомашинах члены комиссии и представители строительного коллектива. Здесь были и Батманов, и Зятьков, и Беридзе, и Умара, и Таня Васильченко, и Петя Гудкин, Грубский, и Карпов, и Генка Панков, и Филимонов, и Алексей Ковшов — пятьдесят человек. Вели эти праздничные машины Сморчков и Махов. У Махова в кабине за напарника сидела Муся Кучина. Поездка была радостная и очень беспокойная.

Уже на материке, неподалеку от Нижней Сазанки, где рыбаки, односельчане Карпова, торжественно встречали строителей, внезапно разорвался стык! Нефть хлынула в брешь, выбросила из траншеи слой грунта и взлетела выше тайги, облила, забрызгала желтые деревья, сухую траву, яркие осенние цветы. Машина, в которой ехал Умара Магомет, оказалась ближе остальных к месту аварии. Сварщик выпрыгнул из кабины и побежал туда, где из земли бил нефтяной фонтан.

— Нефть! Нефть! Смотрите, нефть! — радостно восклицал Умара, зачерпывая в горсть маслянистую жидкость и жадно ее нюхая.

На сварщика налетел рассерженный Беридзе: тут авария, а он, чудак, танцует. Но Умара протягивал главному инженеру выпачканные нефтью руки и продолжал кричать:

— Нефть! Нефть!

Беридзе взглянул на него внимательнее и ничего больше не сказал.

— Иван Лукич! Немедленно поезжай на блок-пост! — распоряжался тем временем Ковшов. — Пусть звонят на Чонгр, чтобы остановили насосы. Как только остановят — перекрывайте задвижками поврежденное место.

Спустя четыре часа нефть снова пошла, и машины двинулись дальше.

— Что ты развеселился, паря? — спросил Карпов Умару. — Нефти сколько потеряли, а ты ликуешь.