Залкинд незаметно улыбается, он доволен совещанием. Либерману, конечно, обидно, недаром он так надулся. И еще кое-кому обидно. Но если спросить начистоту того же Либермана или Федосова: так ли уж недовольны они Батмановым, не хотят ли они другого начальника строительства — помягче, поделикатнее, не такого беспокойного и острого на язык, как Батманов?

Да, Василий Максимович крут. Он резок, иногда беспощаден. И однако ни один из них от Батманова не отступится. Они не променяют его, скажем, на Сидоренко. С Батмановым они познали то, что сам Василий Максимович любит называть большевистским организационным творчеством.

— Какие люди у нас работают на трассе, товарищи! — говорит Батманов с чувством. — Очень умно назвал их Пущин в газете гвардейцами тыла. Мы обязаны о них так же хорошо рассказать в своем отчете, как это делают армейские политработники во фронтовых донесениях об отличившихся в боях солдатах и офицерах. — Василий Максимович усмехнулся. Глаза его блеснули.— А вот наш отдел кадров! Могу поручиться: товарищи, ведающие кадрами, преподнесут листы бумаги со словами и цифрами — сколько у нас мужчин и женщин, сколько в том числе с высшим образованием и сколько со средним и низшим. Будет у них и такая продукция — я как-то уже видел нечто похожее — охват соревнованием в процентах в разрезе месяцев. И пропадет, товарищи, в этом словесно-цифровом скрежетании главное — душа людей. Тут уж не найдется места рассказу о том, как у нас не было связистов, и комсомольцы, под началом Тани Васильченко, сделались ими; как у нас нехватало сварщиков, и Умара Магомет один заменил четверых; как бригада дорожников тащила на себе машину шофера Махова, чтобы он не сдал первенства; как люди гибли, ибо дело для них было дороже собственной жизни. Имеем ли мы право забыть инженера Тополева, десятника Гончарука, тракториста Силина?

...В раздвоенном сознании Ковшова одна половина взволнована речью Батманова и живет происходящим на совещании. Другая — на покинутом боевом участке. Как все бурлит там сейчас! Беридзе стоит перед глазами: «Будь покоен, Алеша. Надейся на меня — не подведу!» Нет, он не стоит, Беридзе! Он распоряжается, хозяйничает на его участке. Вот он быстро обходит показавшуюся ему сомнительной секцию трубопровода, сапоги его вязнут в рыхлом грунте, вынутом из траншеи. Георгий Давыдович мокрый от пота и вытирает лицо рукавом уже серой от пыли рубахи. В трубопровод тем временем продолжают нагнетать воду. Насосы гонят и гонят ее без конца. Люди ждут, волнуются. Один Беридзе спокоен, он не имеет права волноваться. Он даже сумел умиротворить Умару Магомета, который не утерпел и приехал к испытательной установке. Беридзе ему говорит: «Не будем волноваться, давай лучше покурим — я тебе, кстати, одну смешную историю расскажу».

Вокруг Беридзе и Умары толпа, главный инженер беззаботно рассказывает, как. однажды, в ранней молодости, он познакомился в море, далеко от берега, с хорошей девушкой. Толпа смеется, и никто не разоблачает Беридзе, хотя многие знают, что плавать он почти не умеет. Алексей едва вытащил его из пролива...

— Что скажет нам наше бюро изобретательства? — слышит Алексей вопрос начальника строительства, обращенный к аккуратному, всегда подчеркнуто любезному инженеру Полозкову.

Полозков поднимается:

— Я думаю дать товарищу Ковшову две диаграммы: динамику поступления рацпредложений по месяцам и сумму условной годовой экономии, полученной от изобретательства.

Совещание хохочет. Батманов смотрит сердитыми глазами на Полозкова.

— Не нужна ваша «динамика» и «условная экономия»! Вы дайте нам живое человеческое сообщение о безусловном творчестве наших инженеров и рядовых строителей. На участках мы видели изобретательство на каждом шагу. Вся левобережная трасса Беридзе и Карпова — что это такое? А способ развозки труб «на себя» Ковшова и Махова? А премиальный ларек Рогова и Кучиной? Или силинский бульдозер, подминающий тайгу? Или взрывной метод рытья траншей Кузьмы Кузьмича Тополева? А сварка труб в зимних условиях? А передвижка по льду стальных плетей длиной в километр? Товарищи дорогие, ведь все это новаторство!

...Алексей реально представляет себе: подходит критический момент испытания. Беридзе теперь уж не покидает опрессовочного аппарата. Сотни внимательных и настороженных глаз строителей прикованы к манометрам. Давление в нефтепроводе неуклонно поднимается. Либо оно достигнет красной черты — семидесяти атмосфер, и тогда загремят аплодисменты и многоголосое восторженное «ура!», Беридзе с Умарой, подхваченные сильными руками, взлетят над толпой. Либо уплотнённая вода разорвет стыки — и тогда... «Они увлеклись там, как бы не случилось несчастья?» — беспокоится Алексей и в ответ явственно слышит, как голосом Грубского непрерывно передается по тридцати километровой трассе предостережение: «Отойти от траншеи — опасно! Отойти от трубопровода — высокое давление, опасно! Товарищи, осторожно! Внимание!»

— Вы смело и честно, товарищ Ковшов, говорите в Москве о наших недостатках, промахах, неудачах и ошибках! — гремит голос Батманова. — В наш коллектив пробрались предатели — мы не сразу их раскусили. В нашей среде нашлись дезертиры, шкурники и трусы — не замалчивайте этого. У нас были и такие, которые не верили, что можно построить нефтепровод за год. Были и такие, что не считали строительство стоящим делом и подавали рапорты об отправке их на фронт.

Гречкин толкает Алексея в бок:

— Про тебя речь. Чувствуешь?

— Расскажите все, как было, товарищ Ковшов, — заглушает Гречкина Батманов. — Мы сначала неправильно поняли режим военного времени, не занимались бытом. Инженеры мерзли у нас в обледенелых каморках, в столовой кормили одной картошкой. «Что ж поделаешь — война!»

...Алексей в уме отсчитывает секунды и еле сидит на месте. «Пора бы... Почему Беридзе молчит? Неужели катастрофа?» В кабинет торопливо входит секретарша и, покосившись на Алексея, что-то шепчет начальнику строительства. Тот протягивает руку к отставленному в сторону селекторному аппарату. Алексей вскакивает...

...Шум врывается в кабинет, как вода в пустой шлюз. Сначала ничего нельзя разобрать, чувствуется лишь, что шум этот означает нечто огромное и значительное: не то бушующее море, не то грохот большого сражения. Все напряженно вслушиваются. В оглушающем хаосе звуков вдруг отчетливо звучат отдельные человеческие голоса, восклицания: «Это Сталину нашему подарок!», «Качать Умару Магомета!», «Где товарищ Ковшов? Где наш начальник? Качать товарища Ковшова!», «Ура главному инженеру Беридзе!» И снова голоса растворяются в усиливающемся шуме, теперь понятном. Это рукоплескания, овация тысячной толпы строителей.

Алексей, не дыша, стиснув зубы, прильнул к селектору. Он словно впитывал в себя отголоски жизни своего участка.

Наконец буря звуков начала утихать. Возник голос Беридзе:

— Управление! Управление!

— Я управление! — ответил Батманов.

— Докладывает главный инженер Беридзе. Испытание головного участка прошло блестяще! Трубопровод в тридцать километров не дал ни одного разрыва даже при максимальном давлении в семьдесят атмосфер! Поздравляю вас, товарищ начальник строительства, и прошу передать поздравление товарищу Ковшову и всему коллективу управления.

— Вас от души поздравляю, товарищи! — ответил с жаром Батманов.— Работа строителей головного участка заслуживает самой высокой оценки. Красное знамя управления оставляем за участком. Немедленно же сообщим о вашей победе в Москву и Рубежанск.

— Начальник, хорош моя сварка? — вмешался Умара Магомет. — Помнишь, говорил: «Быстро варишь, брак не сделай». Ни один стык не порвался. Премия давай сварщикам, обещал!

— К ночи получите приказ с премиями, — взволнованно сказал Батманов.

...Вспыхивают аплодисменты — и теперь в кабинете Батманова. Все стоя хлопают в ладоши и смотрят на Ковшова. Он никого не замечает, напряженно пригнулся к селектору, губы у него шевелятся, глаза часто-часто моргают. Парторг кивком показывает на него Батманову, сам придвигается к микрофону, кричит: