— Выходит, вещь серьезная, — сказал Зятьков. — Будем, значит, забивать сваи. Давайте, ребята, и сами мозговать, как облегчить эту работу.

— Со своей стороны я обещаю вместе с другими инженерами что-нибудь придумать.

Тополев предложил пробивать гнезда для свай паром.

— Я думал об этом, — сказал Беридзе. — Где взять пар? Его много надо.

— А «Камчадал»?

— Какой «Камчадал»?

— Да тот пароходик, что летом, говорят, потерпел аварию. Полищук приводит его в порядок и уверяет, что котел там вполне исправный.

Дня через три в котлован к землекопам спустились Беридзе и Кузьма Кузьмич. У старика в руках была длинная железная, полая внутри труба с острым наконечником. За трубой тащился змеей присоединенный к ней шланг.

— Встаньте сюда, — показал Кузьма Кузьмич Зятькову и передал ему трубу. — Начинайте, пожалуйста.

Зятьков с силой воткнул трубу в землю.

— Дайте пар! — зычно крикнул наверх Беридзе.

Пар, гудя, наполнил шланг и трубу, с шипеньем и свистом ударил в мерзлоту. Тополев засек время по часам. Грунт оттаял и забурлил, труба сравнительно быстро погружалась в разжиженную землю. Работавшие возле землекопы не выдолбили и полметра земли, а «паровая игла» (так называл свое приспособление Тополев) уже пробуравила скважину на четыре метра. В нее вогнали сваю — толстое, пятиметровой длины бревно.

— Одобряете? — спросил Беридзе Зятькова.

— Очень ловко, ничего не скажешь.

— Товарищи, ручную забивку свай отменяю, — заявил довольный Беридзе. — Будем работать «паровыми иглами».

Старик Тополев еще недавно чурался Беридзе, но на проливе привык к нему и не однажды нахваливал его Алексею. Как-то, проведя с Георгием Давидовичем почти целый день на постройке насосной, Кузьма Кузьмич, к удовольствию Алексея, сказал несколько высокопарно:

— В нашем главном инженере есть нечто моцартовское. У него щедрый и легкий талант — самые трудные задачи решаются им как бы сами собой, на ходу. Характер у него счастливый, позавидуешь. Он без треволнений отдается потоку жизни, и поток несет его, не ударяя о рифы и берега. Знает ли Беридзе колебания, сомнения, тревоги?

Старик не говорил бы так, если б мог заглянуть в душу Беридзе. Любовь к Тане пришла внезапно, как удар. Он как хмельной ходил первые дни и сразу, не таясь, открылся Тане. Само признание в любви делало его счастливым. Таню напугала внезапность этого признания, она не поверила в моментальную, по ее выражению, и, следовательно, непрочную любовь. Георгий Давыдович дал слово быть терпеливым, он затаил чувство в себе. И теперь, скрытое ото всех, оно неудержимо в нем разрасталось. Порой «пожар сердца» бушевал с такой силой, что он едва владел собой.

Ему все труднее было обходиться без Тани, все сильнее тянуло к ней. Как он ни боролся с собой, он не мог запретить себе приходить к ней. И он приходил к ней чаще, чем это требовало дело, благо и жили они в одном доме. На остров он послал не ее, а Чернова, и не только из-за того, что на ее плечи легло более сложное задание по прокладке кабеля под проливом, но также из-за нежелания отпускать Таню от себя.

Однако, встречаясь с Таней, он не обнаруживал своих чувств. Его отношение к ней, прежде такое ясное, открытое, изменилось. Он больше не выказывал своего откровенного и несколько наивного любования и восхищения ею. И тут дело было не в том, что он сумел обуздать себя, а просто он уже не мог говорить Тане о своей любви. В ее присутствии им овладевала настоящая юношеская робость, и он лишь старался не показаться смешным ей и окружающим. Оставаясь с ней наедине, он решался было сказать, что не может больше таить в себе чувство. Но если раньше он легко воспринимал ее отповеди, то сейчас страшился их услышать.

Васильченко скоро заметила в нем перемену. И если прежде ее коробила и подчас даже возмущала легкая непосредственность, с какой он проявлял свои чувства, то теперь она, тоже по-настоящему полюбив, хотела и ждала этих проявлений. В растерянности она пыталась представить себе: что же с ним произошло, почему он переменился? Обычно проницательная, тут она оказалась неспособной понять его состояние.

Объяснение произошло у них случайно.

Таня, в конце концов, сумела уговорить старшего водолаза Смелова и после предварительной тренировки ежедневно и по нескольку раз в день вместе с водолазом и еще двумя связистами, крепкими и опытными работниками, занималась прокладкой кабеля под водой. Она сознательно не говорила Беридзе о своем решении изучить водолазное дело. Без ведома главного инженера она впервые надела водолазный костюм. Смелов проводил ее на дно. Беридзе, узнав об этом, прибежал к майне. Он приказал немедленно вернуть Васильченко на берег. Не дав Тане придти в себя после еще не привычного путешествия в скафандре по дну пролива, Беридзе гневно обрушился на нее.

— Какого черта вы лезете туда, куда вас не просят! — кричал он и топал ногами.

Таня еще никогда не видела его таким и не сумела догадаться, что его состояние выражает глубину его любви к ней. Она не знала, что за несколько минут, пока Беридзе ждал ее, возбужденно бегая возле майны, он понял: жить без Тани он не может.

Накричавшись, Беридзе устыдился и не мог смотреть ей в глаза. А Таня, не сдержавшись, спросила с обидой и горечью:

— Почему вы так переменились, Георгий Давыдович? Значит, права была я, когда сомневалась в искренности и надежности вашего чувства? Так и есть — молниеносно возникло и мигом пропало.

Он не думал, что Таня может все истолковать подобным образом, и нежность затопила ему сердце. От недавнего гнева не осталось и следа. Оглянувшись на смущенного Смелова и его товарищей, он сказал:

— Пойдем отсюда, на нас глазеют, — и, забыв обо всем, они побрели по берегу.

Георгий Давыдович решился высказаться до конца и потребовать от Тани решительного и окончательного ответа. Но, едва начав говорить, он подумал, что ее отрицательный ответ положит конец всему, и вместо горячей искренней речи выжал из себя несколько сбивчивых и неуверенных слов. Сердясь на себя, он умолк. Она не выдержала молчания и остановилась.

— Теперь вы мне ничего и никогда не говорите о своей любви, — чуть слышно сказала Таня, не имея сил говорить громче, и посмотрела на него так, словно прощалась навсегда.

Наконец Беридзе выбрал день для штурма острова. Накануне было проведено совещание руководящего состава участка и в деталях обсужден план действий. Осуществить его помешал буран, прозванный строителями «врагом номер один».

Ветер на проливе почти никогда не утихал. Он поднимал с земли снег и песок, хозяйничал на площадке, переметал дороги, свистел в пустых коробках построек, глухо и уныло гудел в металлических резервуарах. Строители привыкли к постоянной работе на ветру, но редкие безветреные дни они почитали за праздник. Ветер, перешедший в бурю, был для них бедствием, несчастьем.

В бурю срывались все графики. От активной наступательной позиции люди переходили к обороне. Когда буран кончался, немало времени приходилось тратить на исправление повреждений. Хорошо, если они оказывались не столь большими. Иногда эти повреждения были очень чувствительны, особенно на проливе.

Очередной буран мог вызвать передвижку льдов, и тогда выведенный на поверхность конец последней опущенной в пролив секции трубопровода рухнул бы на дно. Гигантская сила изломанных льдов способна была изуродовать или бросить в пучину лежавшие на льду еще не опущенные секции. Неизбежно уничтожилась бы ледовая дорога на остров — объезженная, как мостовая города, благоустроенная, с обогревательными пунктами, диспетчерскими и колонками для горючего.

При первых же признаках наступающей бури Беридзе сколотил аварийные бригады, и они кинулись навстречу урагану.

Из Новинска Батманов и Залкинд требовали главного инженера к проводу, но он находился на проливе. Разговор вела оставленная им у аппарата Таня Васильченко.

— Беридзе передайте... Любой ценой надо спасать переход через пролив... Любой ценой... Слышите? — голос Батманова рокотал. Таня представила себе, как жалеет сейчас начальник строительства, что он не с ними. — Все остальное поправимо... Доложите, что уже предпринято главным инженером?