— Нет, кэп, но ты слышал, Орлов вызывает. Надо что-то делать! Того и гляди эти появятся, — растерянно сказал Матвеев, — люди в черном.

— «Наша служба и опасна и трудна», — немелодично промычал он какую-то древнюю цитату.

— Верно, что-то Данилы не видно, — мысль о том, что шефу службы безопасности космопорта пора было бы лично нарисоваться на горизонте, посещала и капитана. Все-таки альтаирцы. Да и история со сбежавшим штурманом требовала прямого вмешательства главы управленческих безопасников.

Партнеры обменялись задумчивыми взглядами. Двое космонавтов были разительно несхожи. Сандр по-прежнему казался сошедшим с экрана персонажем какого-нибудь бесконечного альфа-телесериала о любовных драмах первопроходцев. Из-за обилия мускулов, на первый взгляд, он производил впечатление безмозглого качка, но приветливый взгляд светло-карих глаз и доброжелательная улыбка легко располагали окружающих. Впечатление несколько портила появившаяся после неудачного рейса привычка настороженно оглядываться по сторонам и вздрагивать при неожиданных громких звуках. Впрочем, популярности Саньки это ничуть не умаляло.

Бывший боксер, немало повидавший в жизни, Матвеев заслуженно слыл надежным парнем, а среди космонавтов торгового флота нередко встречались и никого не удивляли ребята, поседевшие после пережитых приключений и странно реагировавшие не только на громкие голоса, но и на очень тихие шорохи.

После бегства с Денеболы-5 капитан помог другу оформить нужные документы, и к новой фамилии инженер уже привык, как будто всю сознательную жизнь был Матвеевым.

Самого Одинцова, капитана ястребка, долговязого и неуклюжего, со светлыми нестриженными патлами, вообще трудно было принять за космонавта. Унылое выражение бледного лица, рассеянный взгляд голубых глаз, неухоженная шкиперская бородка наводили скорее на мысль о поэте, музыканте или художнике. Впечатление портила только простоватая речь. Картину довершала сидевшая на плече хозяина Врушка — купленная три года назад на птичьем рынке Альгамбры говорящая попугаиха — болтушка, знавшая неимоверное количество историй, песен и сказок на множестве языков галактики, но неизменно все перевиравшая.

Наслушавшись разговоров экипажа, в последнее время птица предпочитала общаться по-русски, но иногда выдавала перлы, недоступные даже альтаирскому автолингвисту, не справлявшемуся с переводом.

Напарники снисходительно относились к болтовне живого талисмана, но многие космонавты, например, тот же Ванюшин, вполне серьезно считали птицу разумной.

Сейчас, переместившись на стол, Врушка, привыкшая к постоянству условий корабельной жизни, молча страдала от жары и избыточной гравитации и время от времени широко разевала клюв и взмахивала крыльями.

Алексей, одетый не по погоде в серые шерстяные форменные брюки и плотную клетчатую рубашку с длинными рукавами и наглухо застегнутым воротом, казался совершенно не восприимчивым к царящей в зале духоте.

Ему было все равно — привык. На его нелепую манеру одеваться давно перестали обращать внимание.

— Ну и что? Пойдешь? — вновь не выдержал Матвеев.

— Куда? — Алексей с трудом отвлекся от мыслей о жизненной несправедливости.

— Так ведь по селектору вызывали. Три раза. К Орлову, — повторил Матвеев, — Может, просто ругать будет? За Шнобеля? Мол, не усмотрели, недовоспитали, продался фроггсам и т. п.?

— Нет. Точно, альтаирцы. Да и жара. Не хочу. Ненавижу, — Одинцов решительно помотал головой.

— Все равно придется. Да и порт работает, шагнул — и на месте, — продолжал настаивать партнер.

— Не спешу! — еще бы ему спешить! Интересно, насколько быстро Орлов заговорит об Альтаире? Одинцов мог поспорить на валюту любой торговой планеты, что в первую же минуту.

— Все равно зеленые до тебя доберутся. От тебя зависит судьба родной планеты! — Матвеев негромко хохотнул.

Сам того не сознавая, Сандр сказал чистую правду. И с этим не стоило шутить!

— Тише говори! — Одинцов кивнул в сторону соседнего столика, откуда привстал Корнилов.

— Слышал, Лех, — лениво бросив несколько слов оставшимся за столиком дружкам, Степан подошел к капитану «Вездесущего», — Орлов тебя вызывает?

Невысокий, но мощный и неожиданно гибкий, Корнилов был удачливым торговцем и заслуженно считался одним из лучших капитанов торгового флота. Он всегда держался нагло, как человек, которому не откажут. Вчерашняя неудача с пиратами заставила капитана «Астарты» поумерить гонор, но с Одинцовым Степан, как обычно, разговаривал с позиции силы. Двенадцать лет назад вместе с Ванюшиным и Орловым на Альгамбре все они входили в экипаж «Наутилуса».

— Все слышали, — осторожно ответил Одинцов. К Степану он испытывал сложные чувства: между ними существовала не то, чтобы дружба, но взаимоуважение. Независимый, склонный к риску и авантюрам, Корнилов пользовался репутацией храбреца, но не слишком считался с интересами окружающих и, по мнению Алексея, очень часто переступал за грань, разделявшую «хорошо» и «плохо».

— Ну, так вот, — Степан заговорил шепотом, — что бы тебе ни предлагали, откажись, понял? Иначе, ты знаешь…. — Корнилов демонстративно потянулся к застегивающей воротник Алексея пуговице, потом, наткнувшись на холодный взгляд Одинцова, отдернул руку и закончил: — Пожалеешь!

— Дур-р-рак! — громко каркнула белая птица, вспорхнув над столиком. — Пожалеешь! Возьмешь — пожалеешь, не возьмешь — пожалеешь!

Корнилов отшатнулся. Огромный клюв попугаихи, зависшей в нескольких сантиметрах от его лица, выглядел опасным. Попятившись, капитан споткнулся о табуретку и с грохотом приземлился на пятую точку.

Правая рука Одинцова, сжимавшего в пальцах бутылку с яблочным соком, непроизвольно дернулась помочь, и содержимое бутылки резко выплеснулось, залив липкой жидкостью лицо и летный комбинезон упавшего. С любопытством наблюдавшие официантки весело прыснули, а недовольная птица, возмущенно ворча, уселась на протянутую хозяином руку.

Ошеломленный Корнилов поднялся, медленно утер с лица яблочный сок, ожег Одинцова взглядом и, развернувшись, выскочил из столовой.

— Ну, а ты чего влезла? — укоризненно спросил Алексей, успокаивая марширующую по руке и продолжающую бормотать Врушку. Было стыдно за глупую водевильную сцену, тем более что ему вовсе не хотелось ссориться с капитаном Астарты.

— Пожалеешь! — ехидно передразнил Сандр, внимательно прислушивавшийся к разговору. В отличие от Алексея, Матвеев относился к Корнилову с откровенной неприязнью. — Шкурник. Смотри, чтоб тебе самому не пожалеть!

— «Лучше взять — пожалеть, чем не взять — пожалеть, — сказал Серый конь», — невнятно откомментировала птица.

— Серый конь, это кто же такой у нас будет? — невольно заинтересовался Александр.

— Серый Волк, наверное? Или Конек-Горбунок. Разве у нее разберешь? Да и конь, вроде, в сказке какой-то был, но почему серый?

— Ну и пес с ним, с конем! — подытожил Матвеев, невольно скаламбурив. — Все равно, правильно сделала, девочка. Простая птица, а чувствует гада. Однако не ожидал от тебя, — сокрушенно помотал головой Сандр. — И что теперь будет?

— Что будет, то будет, — Алексею все вдруг стало безразлично. Он мысленно проклинал альтаирцев, не вовремя встрявшего Корнилова, июльскую жару, загубленную из-за минутной слабости жизнь. Как ни крути, вина лежала на нем.

Наблюдавшие стычку ребята с «Непобедимого» зааплодировали, окликая ястребков, опять позвали к себе, но Одинцов, дружески помахав рукой, не поддался. Искушение было сильным — напиться и обо всем забыть. Не выйдет. Нельзя. В другое время он и сам охотно подсел бы к общему столу послушать рассказ об удачной охоте и поставить победителям заслуженную бутылку «сока», но сейчас ни общаться, ни пить не стоило — предстоял трудный разговор с Орловым.

— А давай сбежим! Еще в один внеплановый рейс. На Раздольную. Вчера Иванов предлагал, почти договорились, — Матвееву хотелось положить конец неопределенности.

— Не говори-ка! Из Космофлота вылететь хочешь, на частные хлеба? Не нахлебался еще? Уж тебе-то следовало знать, поработал, — лицо капитана непроизвольно сморщилось в брезгливую гримасу. — От себя не убежишь. А альтаирцы? Везде найдут.