– А раз в доме никаких следов посторонних, зачем тогда проверять, не пропало ли чего? – Был шанс, что Зайцев на меня обидится, но я готова была рискнуть – если разобраться, толку от него все равно никогда не было и вряд ли он мог быть в обозримом будущем. – Я, между прочим, вам пытаюсь помочь, Иван Петрович, – вот «Сенсация» на вас сейчас насядет, и другие скандальные газеты за ней, понапишут такого, что в пьяном бреду не придумаешь. А вам потом начальство предъявит – вы же за работу с прессой отвечаете. А так расскажете мне, что там на самом деле произошло и какие версии есть у следствия, я напишу быстро – и кто им потом поверит?

Зайцев посмотрел на меня внимательно, словно идея ему понравилась. А потом перевел взгляд на телефон, кажется, собираясь кому-то позвонить и решая судорожно, стоит ли это делать. Но трубку так и не снял – и после растянувшейся на пару минут паузы прокашлялся весомо.

– Юль, так это и есть все! – Голос, может, и убедительно звучал, но я ему уже не верила. Все больше склоняясь к тому, что что-то не так с этим банкиром. Но понимая, что без разрешения начальства Зайцев рассказывать мне ничего не станет – а из-за собственной трусости к этому самому начальству не обратится. – Нет никаких версий и следствия нет – раз установили, что сам умер, какое еще следствие? Ну почему ты поверить не можешь, что все тут нормально?

Мне было что ответить на этот вопрос – «потому что вы так себя ведете».

Но это мне ничего не давало, кроме прямого конфликта и прекращения беседы, – и я предпочла иной путь, оставлявший мне шанс что-то выведать.

– Разве я могу вам не верить, товарищ майор? – Слова, произнесенные с максимальной откровенностью, которую я способна изобразить, кажется, подействовали, потому что Зайцев убрал с лица напряженную озабоченность. – Умер и умер. Просто подумала, что слишком молодой, чтобы самому умереть, – вот и спросила. Я ведь не из «Сенсации» – дешевку писать не буду, вы же знаете. Да, а охрана и соседи ничего интересного не рассказали? Это я так, для себя…

– Толком не опросили – эти там из банка под ногами мешались. – Майор поморщился недовольно – все, кто был обеспеченнее его, ему активно не нравились. Настолько активно, что, когда в свое время я с ним разговаривала об убийствах разных бизнесменов, мне постоянно казалось, что он одобряет действия тех, кто их убил. – Они за репутацию свою трясутся – вот и лезут везде. Свою службу безопасности подключили, и в министерстве нашем у них связи. Даже повторное вскрытие из-за них не сделали…

Зайцев спохватился вдруг, кидая на меня подозрительный взгляд, – но я продолжала задумчиво кивать, затягиваясь «житаниной», показывая ему, что думаю о другом. Радуясь про себя, что мне удалось его расслабить настолько, что он сболтнул лишнее, – и хотя пока это самое лишнее ни о чем не говорит, но возможно, окажется зацепкой.

– Такой молодой – и от сердца умер, – произнесла, как бы не услышав, что он говорил. Стараясь выглядеть максимально абстрактной, чтобы следующий вопрос не вызвал подозрений. – А ведь, наверное, врагов у него хватало – и смерти ему кто-то желал. У них же так всегда, у тех, кто на больших деньгах сидит, – правда, товарищ майор? А умер сам…

– А то! – поддакнул майор. – Все под Богом ходим, Юль, – банкир ты или кто…

Я ждала, признаюсь, совсем другого. Но Зайцев замолчал, тоже закуривая, глядя в окно, куда утекал выпускаемый нами дым.

– А ведь наверняка и с бандитами связан был, и недоброжелатели имелись, – продолжила все так же философски. – Как думаете, Иван Петрович?

– Да кто его знает? – Зайцев пожал плечами. – У нас таких данных нет. С законом не сталкивался, ни в чем таком замечен не был. А и был бы – не наша компетенция, министерство бы занималось или прокуратура. Но между нами – чисто все у него. Проверили наши на всякий случай – все чисто. И по налоговой тоже.

Я сказала себе, что, значит, на Петровке к версии смерти от острой сердечной недостаточности отнеслись скептически – отсюда и проверка эта насчет отношений между господином Улитиным и законами Российской Федерации. Отсюда и попытка произвести повторное вскрытие. И еще это значит, что Зайцев точно что-то недоговаривает.

– А с тем, кто проверял, – с ним можно встретиться? – Вопрос, конечно, был слишком прямой – но у меня не было места для маневра. – Так, на всякий случай – вдруг что интересное…

– Да ты что, Юль, – я же сказал, что это между нами. – Зайцев посмотрел на меня с укоризной. – Да и неофициальная была проверка, понимаешь? Банк этот везде лезет со связями своими – так что все неофициально было. Да и повода-то нет – сам же умер…

– А вот, например, распечатку получить с телефонной станции и с сотовой сети, кто ему звонил на домашний и мобильный, а кому он? – Я предприняла последнюю попытку, чувствуя, что больше сегодня ничего не узнаю. – Представляете, выяснится, что он перед смертью с женой разговаривал или с матерью, – для статьи красивая концовка будет. Жил порядочный человек, герой, так сказать, нашего времени, поднялся высоко своим трудом, честно зарабатывал деньги, умер молодым. А потом концовка – «за пять минут до того, как у него остановилось сердце, он позвонил той, которая помогла ему подняться на самый верх, – своей жене. Но какими были его последние слова, мы уже не узнаем…»

Как вам?

– Красиво… Я и не знал, что такое писать можешь – человеческое… – Я чуть не сплюнула от той дешевой патоки, которую выдавила из себя только что, а вот Зайцеву она, похоже, пришлась по вкусу, и он посмотрел на меня уважительно, кажется, поверив моим неискренним речам. – Не то как читаешь тебя – тот взяточник, этот вор, третий с бандитами связан. Да не, шучу – про гаишника тогда была хорошая статья, которого ни за что посадили. И про опера, который бандита застрелил, а его чуть за решетку не упрятали. Шучу, в общем. Просто не думал, что ты про покойника писать будешь, раз ничего такого за ним нет и умер сам. Но вообще звучит. Только про распечатку забудь – дела нет, следствия нет, какие там распечатки? Ты с банком да с женой его свяжись – тебе же положительное про него надо?

– Есть пословица одна – римская, кажется, – начала не спеша, судорожно думая, о чем еще его спросить, пытаясь потянуть время, пока не придет в голову что-нибудь ценное. – О мертвых или хорошо, или ничего. Как вам, товарищ майор?

– Неплохо. – Зайцев, кажется, забыл, что о мертвых я писала не раз – но правду, которую далеко не всегда можно было охарактеризовать словом «хорошо». – А что – неплохо…

– Или хорошо – или ничего, – задумчиво повторила, маскируя этой самой задумчивостью ту лицемерность, с которой цитировала древних римлян. – Что ж, спасибо, что помогли, Иван Петрович, – не буду вас больше задерживать…

– Всегда рад! – столь же лицемерно откликнулся Зайцев, кажется, жутко довольный тем, что я уезжаю, и даже не собирающийся мне напоминать про обещанную чашку кофе. – Если что – звони. Да, и это – ты, если писать будешь, на меня не ссылайся, ладно? Не то начальству потом втык сверху сделают – пообещали этому банку, что информации никому и никакой. Да и чего тут вообще писать? Ну умер и умер – мало, что ль, народу умирает? Давай я тебе лучше какую-нибудь статью аналитическую подготовлю – по борьбе с оргпреступностью, скажем. Цифры, факты, истории про бандюков всяких, авторитетов да воров – зачитаешься. Давай?

– Это интересно, – ответила вежливо, зная, что вся фактура Зайцева – не третьей даже, а десятой свежести. А истории про бандитов взяты из книг, которыми завалены все киоски и лотки. А якобы аналитическая статья – неграмотно написанный доклад о несуществующих успехах родной милиции. – Я ребятам скажу из отдела расследований…

– Вот и ладненько! – Развеселившийся Зайцев приобнял меня так по-дружески, подвел к вешалке, хотя и не притронулся, к счастью, к моему пальто – одеваться я люблю сама, как и раздеваться, впрочем. – А о банкире покойном и писать нечего – чего их воспевать, банкиров-то?

Я кивнула ему на прощание и медленно пошла вниз по лестнице, анализируя все, что услышала недавно. С тоской думая, что, несмотря на то что Зайцев что-то скрывает, писать тут, похоже, нечего – да и скрывать он может какую-то ерунду. Типа того, что пока банкир лежал мертвый, дом его обокрали. А кажущееся поначалу подозрительным поведение банка, в общем, вполне оправданно – потому что имя Улитина ассоциируется именно с ним, а упоминание в печати в связи с покойником в банке вряд ли считают хорошей рекламой.