– Ну есть кое-что, – произнесла неуверенно, не зная точно, чем закончится фраза. – Не по телефону, конечно…
– Юлька, мне из-за тебя голову открутят – а она мне нужна, между прочим.
В голосе Наташки был дружеский укор, а не начальнические нотки. И я выхватила из хаоса первое, что попалось под руку, – понимая, что попалось совсем не то. Нечто совершенно неконкретное, просто кусок информации, который вчера показался мне любопытным – но не более того.
– В общем, это расследование, – ляпнула решительно, говоря себе, что тему потом можно перезаявить, ничего страшного – а сейчас главное, чтоб меня оставили в покое. – Тут вчера информация проходила, что банкир один умер.
Ума-тов, Улетов… нет, Улитин. Вот хотела покопаться…
– А что тут копаться – ну умер и умер. – Наташка была разочарована и недовольна, кажется, справедливо подозревая меня в желании от нее отвязаться. – Ладно если бы убили – а то…
– Во-первых, ему было всего тридцать три – а не мне тебе говорить, как банкиры пекутся о своем драгоценном здоровье, – выговорила медленно и весомо, стремясь придать своим словам как можно больше убедительности. – А во-вторых…
Ты слышала, чтобы хоть один банкир умер сам?
– Да вроде нет, – после некоторого раздумья выдавила из себя Наташка, кажется, сраженная вескостью моего довода – хотя надо признать, что я была сражена не меньше ее, не ожидала от себя столь глубокого афоризма. – Так ты думаешь…
– Да что тут думать?! – уронила категорично. – Банкиры сами не умирают.
А теперь отстань…
Когда я забралась обратно в постель, на губах у меня была все та же дебильная улыбка – которую я хранила как пропуск в тот сладкий сон, из которого меня вырвали. И стоит его предъявить, как. меня тут же впустят обратно – туда, где нет планерок, летучек и сенсаций, где нет торговцев воздухом и бандитов, врущих политиков и проворовавшихся чиновников. И покойных банкиров, кстати, тоже. И еще там нет предложений взять деньги за отказ от темы или рекламную статью, нет угроз по телефону и в лицо, нет недвусмысленных намеков на неприятные последствия.
В общем, это тот мир, который совсем не похож на мой – который девственно-наивен, розово-чист, по-детски невинен. И потому, несмотря на всю свою приятность, ужасно скучен. И может, по этой причине я сдала пропуск и, сев рывком, вернулась обратно в реальность.
Потому что тут куда веселее…
Стрелка весов замерла на отметке шестьдесят пять. Заставив меня непонимающе покачать головой.
Я оглядела себя удивленно – а потом и их. Сломались, что ли? Я ведь только после душа, голая, и нет на мне одежды, которая могла бы весить пять кило – если такая тяжеловесная одежда вообще существует, водолазный костюм и бронежилет не в счет, естественно. А украшения – достаточно скромные и немногочисленные – тянут граммов на сто, может, и то вряд ли.
Ну конечно – вода! Я только вылезла из ванны, а так как всегда ненавидела вытираться, я мокрая вся насквозь, на мне ж черт знает сколько воды!
Мысль успокоила на мгновение, и я решительно стащила с никелированной сушилки полотенце и, вытершись яростно, встала обратно на белый плоский квадратик. С недоумением отмечая, что вешу по-прежнему шестьдесят пять килограммов.
Ну просто хамство – пытаться с самого, можно сказать, утра испортить мне настроение! Ничего, что уже двенадцать – раз я только встала, значит, еще утро. И тут такой пассаж. Не то чтобы я жутко расстроилась – к внешности я отношусь не слишком трепетно, некогда мне особо ей внимание уделять, она сама о себе заботится. Занимается, так сказать, саморегулированием. Но все же немного неприятно. Совсем чуть-чуть.
Рост у меня ровно сто шестьдесят восемь сантиметров. И кто-то шибко умный – кто всегда представлялся мне неимоверно худым, комплексующим по поводу своей худобы человеком, ненавидящим тех, кто не гремит костями при передвижении и кому мягко сидеть благодаря слою жирка в соответствующем месте, – высчитал, что при таком росте весить я должна пятьдесят восемь кило. Меньше можно, больше нельзя. Две недели назад я, кажется, весила шестьдесят один с половиной – и это тоже ничего. Но шестьдесят пять…
Я презрительно покосилась на лживые весы. Обещая им, что если они обманут меня и завтра, я выкину их и заменю на новые, которые окажутся поумнее и не будут меня гневить. А потом босиком пошла в прихожую, к большому, во весь мой рост, зеркалу. И удовлетворенно отметила, что вроде все как всегда.
Маленькие жирненькие грудки совсем не выросли и торчат себе довольно дерзко для моих почти двадцати восьми лет. Попка, по-прежнему смотрящая вверх, не обрюзгла и не опала к пяткам. Может, ляжки стали чуть потолще, так это нестрашно – я все равно ношу обтягивающие джинсы, а раз в них влезаю, значит, все в порядке. И намек на животик, похоже, появился – такой легкий, но предметный намек. И складки имеются, если нагнуться. А так все очень ничего.
«Да не очень ничего, а просто супер!» – поправила себя с улыбкой. Для моего возраста да с моим образом жизни – действительно супер. Ну вены на ногах проступили кое-где – так это значит всего лишь, что у меня кожа тонкая, мне это в плюс опять же. Да и под джинсами не видно никаких вен, и в постели тоже – в последнее время я начала надевать чулки перед сексом. Партнеры мои, кстати, от этого в полном восторге – им кажется, что я специально этакий декадентски-порочный образ роковой женщины создаю.
Так что все супер. Ну а то, что поправилась – так никто пока этого не замечал, кроме чертовых весов. Тем более, если честно, вес у меня все время гулял и худобой я никогда не отличалась. Я всегда такой была – жирненькой, плотненькой, пухленькой, не знаю, как точно сказать. И всегда пользовалась вниманием – может, не повышенным, но с меня хватало.
И тот, кто уехал от меня сегодня утром – кажется, ему не показалось, что я слишком много вешу, кажется, он пребывал в жутком восторге. По крайней мере об этом свидетельствовало его поведение – и ночью, и утром, что еще важнее. Я, правда, пребывала в полубессознательном состоянии – но отметила наличие эрекции, от которой не стала его избавлять, притворившись крепко спящей. Потому что не хотела, чтобы он меня видел с размазанной косметикой. А то, что мужчина желает тебя еще и утром, – это лучший комплимент, на мой взгляд. Хотя он его и словами подкреплял – но для меня эрекция куда более весома.
Так что я сказала себе, что черт с ними, с лишними килограммами. Хотя все равно хамство – если учесть, что диета моя в основном состоит из кофе и сигарет. Ем-то один раз в день – редко когда два. И поздно вечером притом, соорудив что-нибудь быстро из того, что есть дома. А дома есть запас пасты – итальянское название того, что по-русски некрасиво именуют макаронными изделиями, – закупила в прошлом месяце сразу три пятикилограммовых упаковки в своем любимом итальянском оптовом магазине. И для соуса всякие компоненты – маслины, оливки и консервированные помидоры в гигантских банках. И оливковое масло, разумеется, – какое же итальянское блюдо без оливкового масла? И еще есть дома круг итальянского же сыра пармезан, которым положено эти самые спагетти посыпать. Дорогой, гад, – но концепция превыше всего.
Вкусно поесть я всегда любила —" хотя до того, чтобы готовить долго и вдумчиво, руки не доходят, это я на будущее отложила. Но за полчаса приготовить соус из консервированных помидоров с луком и чесноком и базиликом, сварить спагетти и потереть кусочек сыра – это мне вполне по силам. Равно как и изредка побаловать себя чем-нибудь более сложным типа лазаньи или домашней пиццы.
Да, еще в мою диету входит вино – оно, как и кофе и сигареты, одна из главных ее составных частей. Красное итальянское вино в пятилитровых упаковках, которое я закупаю все в том же итальянском супермаркете – там куда дешевле, чем в магазине, и есть стопроцентная гарантия, что вино качественное и не испорченное неграмотным хранением. Конечно, может, это не очень престижно – пить дешевое молодое вино из пакета, втиснутого в картонный прямоугольник, – но меня устраивает. И опять же по средствам – что при моей скромной зарплате немаловажно. И опять же не надо бегать по магазинам, чтобы гарантировать себе к обеду традиционный бокал вина.
