Это я к тому, что не рассчитывала, что он расскажет мне нечто феноменальное. И не поможет ни наше долгое знакомство – в 89-м я в течение какого-то времени вела колонку происшествий в газете, ходила на всякие брифинги и с ним регулярно общалась, да и позже не раз приходилось встречаться, – ни то, что он знает, что мне можно верить, и если я получу от него конфиденциальную информацию, то никогда не скажу, откуда я ее получила.
Так что я просто на всякий случай к нему приехала. Потому что настоящий журналист при подготовке материала обязан встретиться со всеми, кто может хоть что-то сказать по интересующему его вопросу, – никогда не знаешь, где и что услышишь. А мне обязательно надо было что-то услышать – просто необходимо.
В маленьком кабинете было жутко накурено – и так как я не выношу запаха дыма, если не курю сама, то пришлось извлечь из кармана пачку «Житана». И, щелкнув зажигалкой, прикурить и уже потом подойти к окну, раскрывая его пошире, выглядывая на залитую ярким весенним солнцем улицу.
Часы показывали почти полчетвертого. Пять минут растянулись уже до двадцати пяти – подтверждая, что майор Зайцев совсем не торопится насладиться моим обществом. А заодно сообщить мне, что известно правоохранительным органам о смерти господина Улитина. И может, и о жизни заодно. О которой я, увы, знала очень и очень мало.
Женькино досье оказалось на удивление скромным – настолько, что я, прочитав его дважды, все запомнила наизусть. И могла выдать, не заглядывая в бумаги, что Андрей Дмитриевич Улитин родился в июне 1964 года в крупном областном центре, закончил школу, отслужил в армии, поступил в педагогический институт на исторический факультет, на вечерний, занимался бизнесом, а в 1991 году стал активным членом предвыборного штаба одного молодого бизнесмена, решившего баллотироваться в мэры.
Предвыборный штаб сработал на славу – и, видимо, в благодарность господин Улитин в том же году стал вице-президентом имевшейся в городе топливной компании. А два года спустя – когда мэр возглавил область – юный бизнесмен, в свою очередь, возглавил крупнейший в городе банк. А еще через два года благодетель был приглашен в Москву в правительство – и, естественно, потащил за собой самых верных соратников, в том числе и банкира Улитина, получившего в столице должность президента новой финансовой структуры с громким названием «Нефтабанк»: «Нефтяной акционерный банк» в расшифровке.
В экономике я несильна – но Женька все объяснил более-менее доходчиво.
Что улитинский благодетель, он же член клана молодых реформаторов Василий Васильевич Хромов, по прибытии в Москву развернул бурную деятельность, подтверждающую его реформаторскую сущность. В частности, начал борьбу с олигархами и всякими монополиями. И именно по его инициативе и был создан «Нефтабанк», по сути, контролирующийся государством и образованный для того, чтобы разрушить монополию банков олигархов, жиреющих на прокручивании бюджетных средств. И большую часть этих средств пустили как раз через «Нефтабанк» – чтобы не обманывал никто дорогое государство и его граждан.
Однако бурная деятельность явившегося из провинции реформатора олигархам пришлась не по вкусу – так что Василия Васильевича, считавшегося чуть ли не наследником престола, в конце 96-го года из правительства попросили.
Он правда, в родную провинцию не вернулся, в Москве остался, ударившись в политику – в ранге героя, пытавшегося обустроить Россию, но пострадавшего невинно от рук злодеев капиталистов.
А вот протеже его, господин Улитин, продолжал спокойно работать на своем месте. Что, в принципе, меня удивило – раз с покровителем разобрались, то и его должны были попросить, чтобы посадить кого-то своего. Но тем не менее молодой банкир Улитин – согласно Женькиной фактуре, самый молодой президент крупного банка – оставался на своем посту еще десять месяцев. А в октябре 97-го, прошлого то есть года, этот самый пост покинул – по неизвестной Женьке причине. И переместился в заместители председателя правления другого крупного банка, на сей раз частного. И там и трудился до самого дня своей преждевременной кончины.
Признаюсь, мне это показалось странным – что человек по своей воле ушел из президентов одного банка в члены правления другого. Я, конечно, в банковском деле несильна – но такие вещи понимаю. Женька, однако, в ответ на мой вопрос, не кажется ли это странным ему, просто пожал плечами – там, мол, почти госструктура была, а в частной конторе оно куда приятнее и спокойнее. Тем более что за два года на президентском посту заработал господин Улитин, должно быть, немало – вот и ушел на должность более спокойную и совсем безответственную. А может, и сняли его – вспомнили спустя десять месяцев, чей ставленник занимает хлебное место, вот и исправили ошибку. Но в любом случае все произошло тихо, без скандалов и разборок – полюбовно, так сказать. Будь по-иному – Женька бы об этом знал.
Вот и вся история – если не считать мелких деталей типа того, что господин Улитин был женат и имел дочь, проживал в элитном подмосковном поселке, а заодно владел квартирой в престижном районе Москвы. И вполне понятно, что история эта не внушала мне никакого оптимизма. Будь в ней хоть намек на причастность покойного к аферам и махинациям – мне бы было веселее. Но Улитин, похоже, был кристально чист – точнее, свою нечистоту умело скрывал.
Лично я не верю, что можно занимать такой пост и не замараться ни в чем. «Человек зачат в грехе и рожден в мерзости и путь его – от пленки зловонной до смердящего савана» – это мой некогда любимый писатель сказал, Роберт Пени Уоррен, написавший книгу «Вся королевская рать», которую у нас экранизировали даже.
Любовь к нему давно прошла – а вот фраза осталась. И я ее часто повторяла, и сейчас повторила, чтобы напомнить себе, что за каждым что-то есть – в том числе и за хозяином этого кабинета, и за Женькой Алещенко, и даже за мной. И уж тем более за господином Удитиным, имевшим отношение к очень большим деньгам. Если он, конечно, не святой и не вознесется на собственных похоронах, которые были назначены на субботу, то есть на завтра.
– А я уж думал, ты ушла! – Голос вернувшегося наконец Зайцева был довольно скучен – видно, он озвучил тайную свою и несбывшуюся надежду. – Я начальству говорю – корреспондент у меня, а все равно час продержали почти.
Сижу там и думаю – вот ведь неудобно получилось, ведь точно ушла, не дождавшись. Думаю, раз ничего такого срочного у тебя нет – ничего ведь не стряслось нигде такого? – значит, точно уйдешь. А ты дождалась, видишь. Ну так что, Юль, зачем пожаловала? Что за вопрос такой серьезный, раз почти час ждала?
Я помнила, что, будучи молоденьким лейтенантом, нынешний майор строил мне глазки, пытался неумно острить и проявлял прочие знаки милицейского внимания. Довольно кондовые и странные, с моей точки зрения. Например, подарил мне наручники на Восьмое марта – и густо покраснел, когда я заметила, что пока мазохистских наклонностей в себе не замечала. Тем не менее на следующее Восьмое марта он подарил мне милицейскую дубинку – и я чудом удержалась, чтобы не сказать, что в секс-шопе можно купить вибратор и поудобнее. А живой половой орган я предпочитаю имитации. И сдержалась-то только потому, что подумала, что органу Зайцева, каким бы он ни оказался, предпочла бы все же дубинку.
Но Зайцев не знал о моем отношении к его подаркам, и пусть относился ко мне не так, как раньше – что по прошествии стольких лет вполне понятно, – но все же с симпатией. И потому я улыбнулась ему кокетливо.
– А что, разве я просто так не могу заехать? Мы с вами, товарищ майор, столько лет знакомы – разве не можем без повода пообщаться? Вот хотела вас на чашку кофе пригласить. Может, в саду «Эрмитаж» бар какой-нибудь есть – нам же с вами только дорогу перейти. Посидели бы в приятной обстановке – все равно ведь пятница, не работать же рам, в самом деле…
Я знала, что Зайцеву это польстит – и мое обращение к нему на вы, и мое приглашение. Он маленький такой, щупленький, и мне всегда казалось, что у него комплекс неполноценности по этому поводу, – по крайней мере в день нашего знакомства представился он мне по имени-отчеству, что было очень комично, и в дальнейшем ни разу не предложил перейти на ты. Хотя сам перешел – в одностороннем порядке. И держаться всегда старался очень важно и начальственно.
