В общем, он только пялился и ничего не говорил – а я делала вид, что ничего не понимаю. Меня это устраивало – а его, похоже, нет. Тем более что он был в курсе, что кое с кем из редакции у меня что-то было и есть. Так что он как-то даже отважился пригласить меня в бар – а потом и в ресторан. И я бы, наверное, отдалась ему в благодарность за настойчивость – но он и там ни слова не сказал, только руку мою гладил своей вспотевшей ладонью, мялся и жался. И когда притормозил потом у моего подъезда – а я уже тогда жила одна, спасибо маме с папой, – не попросился зайти. Хотя я бы пустила. Но он не отважился – потому и уехал ни с чем.
Напрямую предложить мне заняться сексом Димка не мог, мешало что-то, – зато родил коварный план. Как бы невзначай предложив мне поехать в двухнедельный круиз вместе с музыкальной тусовкой – Греция, Италия, Испания, Франция.
Я посомневалась только для вида – на самом деле сомнений не могло возникнуть. Я никогда не была за границей, а тут сразу куча стран; я ни разу не плавала на теплоходе, а тут все по высшему разряду плюс компания известных людей. И я была готова заплатить за это двумя неделями секса – отчетливо понимая, что придется делать это каждую ночь, потому что Димка сказал, что каюта двухместная. Тем более я все равно собиралась вознаградить его за столь долгое ухаживание и за проявления столь несвойственной ему щедрости – безо всяких круизов.
Я даже не исключала, что Каверин разошелся настолько, что оплатил мою поездку – самому-то, понятно, все проплачивали герои его статей, – хотя это было очень маловероятно. Но все равно я оценила жест – и тем же вечером, когда он, устав ждать, позвонил мне домой, потому что якобы ответ был нужен срочно, сказала ему «да».
Следующие четыре недели Димка не ходил, а парил – я даже удивилась, что чувства могут так изменить человека.
Желание, точнее. Желание, которое должно было осуществиться вот-вот. И ради осуществления которого он готов был свернуть горы. Даже когда я на следующий день после данного ему согласия сообразила, что у меня нет загранпаспорта, побледневший и утративший дар речи Каверин дрожащим голосом произнес, что я срочно должна дать ему свой советский паспорт и фото – остальное не мое дело. И загранпаспорт мне таки оформили – всего за две недели, по тем временам несбыточное чудо.
Кажется, о том, что у нас намечается медовый месяц, знала вся редакция – хотя я никому не сказала ни слова, и Димка, естественно, тоже. Но по его виду можно было догадаться, что его мечта близка к осуществлению – а заранее поданные главному заявления на отпуск подтверждали догадку. Димку в редакции не очень любили, и все четыре недели он был объектом для смешков за спиной и в лицо – но похоже, их не замечал. И ко мне не приставал – хотя попроси он, так сказать, аванс, я бы пригласила его к себе в тот же день.
Заодно догадалась о том, что что-то неладно, и жена Каверина – она заезжала как-то в редакцию, и я ее видела, тридцатилетнюю худосочную тетку, некрасивую и выглядящую на все сорок. Вряд ли она знала о его симпатии ко мне – и вряд ли подозревала в том, что он ей уже изменял, – но тут что-то заподозрила. Видно, витавший в эмпиреях Димка продолжал витать в них, возвращаясь из редакции домой и вызывая подозрения чересчур счастливым видом.
В итоге согласно разработанному им плану в Одессу мы должны были вылетать порознь. Я на день раньше, с нашими загранпаспортами и обмененными официально долларами на двоих – видно, Димка не хотел, чтобы супруга устроила ему обыск перед отлетом, – и в сопровождении одного певца и его жены, коим Каверин доверял и не сомневался, что на мою честь они покушаться не будут. А он должен был прилететь на день позже – перед самым отплытием.
Отплытие намечалось на десять утра, а накануне вечером Каверин в Одессе так и не появился. Я, впрочем, не особо беспокоилась – и даже, если честно, о нем забыла, тем более что приятно провела время в баре и рано легла спать. А часов в шесть утра меня разбудил телефонный звонок. И убитый Димкин голос поведал мне очень тихо – видимо, боялся, что жена может услышать, – что по независящим от него причинам в круиз он поехать не может.
Не могу сказать, что я тоже была убита, – хотя в силу порядочности какое-то время чувствовала себя неловко. Несколько часов примерно – до того момента, как вскоре после отплытия веселая круизная компания устроила грандиозную пьянку. Точнее, даже дольше – до момента, когда ко мне, скромно сидевшей за столиком в углу и наблюдавшей, как кумиры публики напиваются с фантастической быстротой, подсел высокий крепкий мужчина с сильным волевым лицом. И мне сразу стало легко и весело.
Как выяснилось позже, Каверин позвонил тем утром и тому певцу с женой, с которыми я летела в Одессу, – и слезно молил держать меня под контролем и даже, если есть возможность, поселить в своей каюте. Но они, не удержавшись, напились в первый день вместе со всеми – а утром, вспомнив Димкину просьбу, спохватились и сказали себе, что просто обязаны следить за мной и меня опекать.
Но когда этим самым утром они зашли в мою каюту, я была там не одна. Опоздали они, в общем.
По возвращении я сказала уже все знавшему от своих друзей Димке искреннее спасибо – не став добавлять, что благодарю не только за поездку, но и за фантастический теплоходный роман. Кстати, затянувшийся на пару месяцев и едва не закончившийся браком. Однако Каверин сделал вид, что меня не замечает, – и только протянутые мной доллары, которые он менял лично для себя, заставили его лицо чуть просветлеть. Но только чуть-чуть – что показало мне, что он и вправду страдает.
История, облетевшая всю редакцию, сделала Димку полным посмешищем. И только Антонова меня упрекнула – ей больно было, видите ли, оттого, что Димка переживает. А я в тот момент была жутко увлечена другим – хотя несколько месяцев спустя согласилась с тем, что Наташка была права, и пообещала себе, что если подвернется шанс, то я сделаю то, чего он так хочет. Однако больше шансов у Димки не было – или я их не замечала. А потом вовсе выкинула его из головы.
– Сучка ты, говорю, Ленская, – подвела итог моим воспоминаниям Антонова. – Столько лет мужик страдает – а тебе все до одного места. Так правда его не пустила – или все-таки было что? Мне-то можешь сказать. Ну не темни – а еще подруга называется!
– Да не было, не было, Наташ! – Болезненный интерес Антоновой порой начинал выводить меня из себя. – Одна я спала – понимаешь?
– Да ладно, одна – небось у дома-то уже мужик ждал, вот Димку и отшила.
– Слезать со своей любимой темы Наташка, похоже, не собиралась. – Уж не Вайнберг ли? А то он вчера что-то больно быстро соскочил – такой любитель махнуть, а тут часок посидел и смотал. И все на тебя косился – я видела, – а ты на него. Да ладно, Ленская, было ж у вас, все знают. Так он?
Я тяжело вдохнула, качая головой, и решительно размяла в пепельнице сигарету. А потом посмотрела на часы – показывая, что мне пора.
– Да ладно, ладно – я ж по дружбе! – Антонова поняла, кажется, что переборщила. – Ты мне не чужая – вот и спрашиваю. И девочку из себя, пожалуйста, не строй – знаю же, скольких мужиков ты тут перетрахала. Не Ленька – значит, не Ленька. Он, смотрю, на новую девку из отдела писем глаз положил – может, потому вчера и смотал быстро, что с ней в койку намылился…
Личной жизни у Наташки нет – но личные жизни других ей жутко интересны.
Она всегда была в курсе, кто с кем и где трахнулся. Правда, точно так же она знала, кто с кем и сколько пьет, у кого проблемы в семье, а кто собирается семью создавать. Кто-то даже пошутил, что еще только думает, кого бы послать в ближайший винный магазин, а Наташка уже знает, что в его кабинете намечается пьянка.
Ее всегда все интересовало, Наташку, – мне кажется, она с самого момента своего прихода сюда решила, что поднимется максимально высоко и это будут ее владения. А значит, ей надо знать все про всех – чтобы быть в курсе слабостей и пороков тех, кто эти владения населяет. И надо сказать, ей это всегда удавалось – хотя своя агентурная сеть у нее появилась только со временем, когда она кое-какой вес обрела в редакции.
