– У могучего ученика великого Хорру нет своих учеников. Быть может, он решится проверить того, кто пришел к нему сам? Мой дар… Пусть могучий Колдун его рассмотрит: он сделан без наставлений. У молодого охотника не было наставников – в этом.

Колдун уже понял. Насечки. Сон и пробуждение Небесной Старухи. И – что-то умело связанное с этим. Для неподготовленного – очень умело! Но Колдун до сих пор не замечал в Сэмми скрытой силы. И брать ученика сейчас, когда все так смутно, так непонятно… Но и отвергнуть такой дар невозможно!

– Донго, сын Эрема! Колдун принимает твой дар – условно! Сейчас – я не могу стать настоящим наставником; и не спрашивай почему. – Колдун усмехнулся. – Вы, охотники, сами говорите: «Колдовские дела – не наши дела!» Вот и не спрашивай – пока! Но если ты твердо решил встать на нашу тропу, ты должен знать…

(Они сидят так, что Донго может рассмотреть лицо Колдуна до деталей. А Колдун лица собеседника не видит: оранжевый свет бьет ему в спину. И ведь это не нарочно: Донго всего лишь занял положенное место… Быть может, ЗНАК?)

– Ты должен знать: послушание наставнику – беспрекословно! Я смогу стать твоим наставником не раньше, чем убежусь: годишься ли ты в ученики? Приходи чаще; Колдун будет тебя спрашивать. О разном. Ты должен отвечать. Порой, нечасто, можешь спрашивать и ты. Но я отвечу не на все вопросы… А сейчас…

(Пусть мой старший собрат будет осторожен и смотрит в три глаза на все: и на людей, и на Мир. Боюсь, это еще не конец. Особенно для детей Мамонта.)

– А сейчас скажи: о чем в эти дни говорят между собой сыновья Мамонта? Не замечал ли ты в их разговорах чего-то странного?

Донго задумался. Он был и удивлен, и смущен.

– Странного? Не знаю; ведь я – молодой охотник… И не говорун. Разве что одно… Я не думал, что взрослые охотники так много говорят об этом.

– Об этом?

– Ну… О черном колдовстве, о нежити… И еще говорят: появился громадный черный летун. Крылан. Его многие видели. Говорят, он понимает и по-нашему!

– Крылан? Понимает по-нашему? А что ты сам об этом думаешь?

– Не знаю. Крылана и я видел, а вот понимает он по-нашему или нет, не знаю. Только… Летуны – они ведь не опасные, а тут… Мне стало страшно!

Да, ему стало очень страшно, когда эта тварь сделала беззвучный круг над жилищем вождя и на миг зависла над жилищем Йома, перед тем как скрыться в сторону покинутого стойбища детей Серой Совы. В первый момент ему даже показалось, это их тотемная птица, только очень большая; но тут же он понял: нет! Летун, только гигантский; он и не знал, что такие бывают! И хотя была ночь и цветов не различить, Донго был уверен: черный! Понял и другое: тот самый, о ком говорят. Кому и прозвище дали «Крылан». Донго любил всякую живность. С детства любил, и общую неприязнь к летунам совсем не разделял; они ему, скорее, нравились. Интересовали: надо же, зверюшки – а летают! Во время своих одиноких вылазок Сэмми-лягушонок понял давно: эти зверюшки не только безобидны, не только пугливы, – они ценят ласку! Много раз маленькие летуны чувствовали себя на его ладони или плече в уюте и безопасности. Но сейчас!.. Донго представил, как этот черный Крылан спускается к нему на плечо, и… и его затрясло от ужаса и омерзения! А тот, словно подслушав его мысли, делая прощальный круг, посмотрел молодому охотнику прямо в лицо. Никогда, ни у одного летуна Донго не видел таких глаз – красных, светящихся не от костра, не от Одноглазой, изнутри, излучающих нечеловеческий ум и нечеловеческую злобу.

Оставшись в одиночестве, Колдун долго размышлял об услышанном. Крылан! Что это такое? Колдун был бы рад посчитать эти россказни плодом слишком буйного воображения некоторых охотников, таких, как Айм. Но Дон-го – не таков! Если он говорит, что видел, – значит, видел! И если он, к кому льнет даже полевка, испугался увиденного, – значит, это не просто большой летун.

Самое лучшее, если это – только оборотень. Тогда нужно лишь узнать: кто и что ему нужно? Колдун не сомневался в том, что справиться с оборотнем сумеет. Но, хотя такое предположение, казалось бы, подтверждается тем, что Крылан явно его избегает (боится!), Колдун в глубине души почему-то не верил в такую возможность. Слишком уж все совпадало: нарушение Закона крови, казнь и появление этого Крылана! И еще: теперь Колдун был уверен – в предостережениях духов что-то говорилось и о черном летуне! Ясно одно: это – не живой мертвец; они не меняют обличья, они – пустая оболочка, подчиненная чужой воле… И если Крылан не оборотень, то… Остается самое страшное – нежить! Об этом много болтают, но и сам Колдун с нежитью не сталкивался ни разу. Только слышал, немногое от Хорру и многое, но бесполезное – из болтовни общинников…

Так или иначе, его нужно увидеть! Увидеть и постараться понять, что это такое. А до того оставалось одно – ждать! Ждать уже совсем недолго: Одноглазая засыпает, ее почти закрытый глаз появляется только утром, уже при свете. Никто не подскажет точный день Третьего Срока? Что ж, он сам будет смотреть в три глаза. И Донго ему поможет.

Наступили темные ночи, на одну из которых должен прийтись Третий Посмертный Срок. После заката Колдун все чаще спускался в стойбище, к общим очагам, и подолгу там оставался. Говорил с охотниками, а больше слушал. И, вернувшись к себе, еще дольше сидел у входа в полной тьме теплой ночи. Смотрел вниз, на багровые отблески засыпающих костров, вверх, на далекие звезды, на полет ночной птицы… Но в стойбище детей Мамонта Крылан больше не появлялся.

А у охотников дела шли как нельзя лучше. Запасы сушеного и подкопченного мяса велики, хватит надолго, не говоря уже о шкурах, костях и прочем. Со второй Большой охотой можно подождать – до тех времен, когда стада начнут готовиться к кочевью на юг. Пока же пусть спокойно пасутся, пусть жир нагуливают, люди их будут тревожить редко, понемногу, ради свежего мяса. Тем более на левом берегу появились северные олени, больше, чем обычно! Это удача – такое вкусное мясо, такие тонкие, мягкие шкуры и такие замечательные рога!

Дрого все же посетил Колдуна, но разговор дал очень мало. Почти ничего. Дрого понял только то, что тот, черный колдун, наведший такую ужасную порчу, недосягаем. Но, видимо, и не так уж страшен, если порчу свою может навести только с согласия самой жертвы. Но почему же Мал сделал такую глупость? Или это он, Дрого, чего-то не понял?

Колдун и это пытался объяснить. Рассказывал о двух могучих духах. Прислужники одного из них и отцу его, и другим вождям помогают – на свадьбах. Они соединяют людей, от них – и домашний очаг, и дети. А вот второй…

Колдун говорил: «Тот, кого коснулось черное крыло Аймос, на кого упал его взгляд, чье сердце задело его копье, может стать самым счастливым человеком. Редко и не навсегда. Чаще – самым несчастным. Для него весь мир сужается до той, на кого указал Аймос, так, что он может забыть обо всем остальном, даже о Законе. И становится доступным Злу, хотя сам Аймос не зол и не добр. Своенравен и мрачен».

Дрого это не касалось. Ни из-за своей Нату, ни из-за чужой Туйи, ни ради кого бы то ни было он не собирался ничего нарушать, никого убивать, – что за нелепость! В общем, получалось так: «Соблюдай Закон – и все будет хорошо!» Дрого это вполне устраивало, тем более такой же, в сущности, совет он получил и от старого Гора. Только тот говорил понятнее.

Гор, конечно, заметил, куда ходил Дрого. Отметил и то, что от Колдуна тот вернулся не скоро, и на следующее утро сам подошел к молодому охотнику.

– Ты вот что, сын Арго, – заговорил Гор, по обыкновению насупившись. – Послушай старого: держись от Колдуна подальше, без нужды не якшайся! Не болен? Жену не увели? Духи по ночам не насмешничают, не допекают? Ну и нечего там делать! Мы – охотники; колдовские дела нас не касаются. И о том, что случилось, думай поменьше. Было и было. Прошло. Спасибо твоему брату Йому: разобрались в срок, как надо, честь по чести… Будешь много думать – чего доброго, и сам на кривую тропку собьешься. А ты – по своей, по охотничьей, – и все будет как надо. И без советов. Глянь, я старый, сколько пожил, а к колдунам уж и не помню когда обращался! И ничего; хорошо живу! А у тебя, сын Арго, вижу, и чутье есть, и смекалка, и терпение… И удар верен, – как ты тогда, на Большой охоте!.. Молодец! Давай-ка сплаваем с тобой на ту сторону, за олешком! Мне, старому, одному несподручно, сыновья ушли, а ты, слышал, еще и пловец.