– Вероятно, Кано и его люди встанут на свою тропу раньше, чем мы. Пусть зайдет перед этим – проститься.

– Арго, хранитель Священной кости, может не сомневаться: Кано не вступит на новую тропу, не получив из рук великого вождя детей Мамонта часть сухой крови Рода.

– Да будет так!

Разговор окончен. Теперь предстояло самое трудное – вернуться в стойбище и сказать людям то, о чем подозревают лишь немногие… Но и те – еще на что-то надеются. Ему, вождю, предстоит отнять эту последнюю надежду.

Возвращаясь в родное стойбище, которое предстояло покинуть навсегда, Арго думал, что именно он принесет своим людям эту горькую весть. Но… Худые вести, худые слухи разносятся быстро. Истина эта подтвердилась еще раз: до возвращения старейшин с Большого Совета дети Мамонта уже знали о своем изгнании. Весть принес Каймо.

Дрого с утра недоумевал: куда мог подеваться его приятель? Ничего не знал о Каймо и Вуул. Решили: со своей Туйей встречается! Не ко времени, конечно, ну да это их дело… Они и подумать не могли, что Каймо, подобравшись тайком, через береговой кустарник, к Поляне празднеств, изо всех сил прислушивается к тому, что там происходит… И чего слышать он никак не должен – по молодости!

И вот – прибежал, взъерошенный, обескураженный. «Нас изгоняют, весь наш Род! Сказали: все Зло – от нас, детей Мамонта! И Колдун согласился!..» И пошла злая новость гулять по стойбищу, как пал по сухостою, обрастая новыми и новыми подробностями!

Выгоняют сразу всех; вернется вождь, Колдун, старики – и сразу уходить, безо всего! Нет, все уйдут, а Колдун останется, и его казнят за то, что он все это сам и устроил. Да, Колдун останется, только его никто казнить не будет; он обо всем с Куницами договорился: все, что здесь бросят, – перетащит в общину детей Куницы и будет там жить припеваючи… Эти и множество иных слухов, один другого нелепее, передавались от жилища к жилищу, обсуждались на все лады.

Сходились в одном: во всем виноват Колдун! Разве не он должен был предотвратить нарушение Закона крови, остановить «лучшего охотника»? «И ведь знал, знал!» – шептались мужчины, бывшие на Суде. «Только ли знал? – вопрошали женщины. – Не сам ли все и устроил? Слыханное ли дело, чтобы так привязаться да к своей сестре! Не бывает такого! Не иначе как без любовного корня не обошлось! Опоил, проклятый, да и сгубил обоих… А после и весь Род!»

Мужчины, особенно наиболее разумные, все же недоумевали: зачем бы это Колдуну понадобилось? Но на подобные вопросы ответ был заранее известен: «Колдовские дела!» А Йага, как на грех посетившая в этот день стойбище детей Мамонта, объясняла еще лучше:

– Он всегда такой был! Старики помнят: чуть не загубил однажды весь Род, да не дали! Убить надо было, убить! Струсили, порчи испугались, вот и терпим теперь!.. Мне, старой, каково невесть куда идти, да безо всего, без еды, без одежи! Может, хоть сейчас мужчины найдутся? Убьете проклятого – Род свой спасете! Зачем нас тогда прогонять, если покараем виновника?

И прокатывалось среди мужчин: «А может, и в самом деле? Что с ним церемониться?!» И Каймо, довольный тем, что он первый все разузнал, все сообщил, размахивал руками и ругал Колдуна.

– Оставь, Каймо! – с досадой проговорил Донго. – Ты словно несмышленыш или старая баба. Ну что ты действительно знаешь о нашем Колдуне? Ты хотя бы выслушал его? Нас же и на Суде не было, да и на Большом Совете нам не место…

– Ты-то уж молчал бы! – пренебрежительно отмахнулся Каймо. – Трусишке на Большом Совете, конечно, не место!.. Вот и слушай того, кто не испугался запрета!

Дрого передернуло. Это уже слишком! И невольно вспомнилось: только позавчера…

Он вовсе не хотел подслушивать, нечаянно получилось. Он, Дрого, задремал в тени кустарника, а когда услышал сквозь сон – Каймо и Туйя совсем рядом устроились, – уже было поздно себя обнаруживать… Лучше делать вид, что дремлешь себе и ничего не слышишь, ни о чем не подозреваешь. А потом Туйя заговорила:

– Каймо! До сих пор опомниться не могу с тех пор, как о вас услышала! Как вы только там, одни, выдержали все это?! Я не трусиха, но, знаешь, окажись я в эту долгую ночь вдали от своих… С ума бы, наверное, сошла… Или до времени к предкам отправилась бы!..

Нет, Каймо ничего не ответил ПРЯМО. Только – хмыкнул. Выразительно так хмыкнул: знай, мол, наших!..

И еще одно вспомнил Дрого. Шутливую поговорку, которую никогда не принимал всерьез. Шутка, не больше: «Сделал добро? Жди беды!»

Возмущенный, он хотел было вступиться за Донго и сказать этому болтуну… Но его опередил Вуул:

– Каймо, мы все, конечно, знаем, кто у нас первый храбрец! Все же – лучше бы тебе сейчас помолчать! Не думаю, что подслушивать Большой Совет – дело достойное, даже такого храбреца, как ты… Да и все ли из кустов услышишь? Перепутать можно!.. И потом, это старая баба языком чешет, и все. А делать-то мужчине придется… А убивать Колдуна – дело серьезное, даже для первого храбреца… Может, все же лучше сперва его самого послушать?

Они, молодые охотники, стояли в центре стойбища, среди взрослых мужчин. Вуул говорил совершенно серьезно, так, что никто, кроме пятерых, не понял скрытого… Но Каймо, конечно, понял скрытую издевку. Похоже, с этого момента Вуул стал его личным врагом.

А в стойбище по южной тропе уже вступали вождь, Колдун и старейшины. Их встречали женский плач, причитания, выкрики и ропот…

– Да, мы должны уйти! – говорил вождь, стоя у тотемного столба. – Так решил Большой Совет… И такова воля духов и предков. Об этом и колдун-Куница говорил, и наш Колдун…

– Наш?

– От него-то и беды!

– От него – все злосчастья! – Выкрики слышались и справа, и слева – со всех сторон. Мужские, женские…

– Опоил он, опоил нашего лучшего охотника! – надрывалась Йага. – А теперь что ж? Куда я пойду на старости лет?! Или мужчин нет у нас, некому справиться…

– Замолчи, женщина! – Арго резко ударил копьем оземь. – Ты-то почему больше всех шумишь? Тебя никто и никуда не гонит – как жила у детей Серой Совы, так и доживешь положенное. И не смей подбивать мужчин на то, что сама сделать не можешь!

Йага прикусила язык, хотя бы на время. Но не смолкал женский плач, не смолкали выкрики, упрекающие обвиняющие Колдуна… А он, стоящий рядом с вождем молчал. Будто и не о нем шла речь, будто и не ему уже в открытую угрожали смертью. Казалось, он здесь и он далеко отсюда. То ли в мире своих духов… То ли где-то еще.

Но вот он будто очнулся. Медленно обвел взглядом своих общинников, поочередно вглядываясь в каждого. Особенно в глаза мужчин. Особенно тех, чьи выкрики были самыми громкими… Дрого видел, как опускаются глаза, как люди волей или неволей стараются укрыться друг у друга за плечами… И ему это было приятно!

– Так, – заговорил Колдун, – вы, я вижу, уже нашли виновного и собираетесь принести его в жертву. Что ж, попробуйте, вот он, я, а вы все при оружии… Только предупреждаю: жертва будет напрасной. От новой тропы, уготованной нашему Роду, уже не уклониться, с нее не свернуть. И никому не дано знать, куда приведет она… Даже духам, которых я вопрошал!

Воцарилось молчание – угрюмое, настороженное. Даже плач прервался. Приводить угрозы в немедленное исполнение не спешил никто.

– Мне не в чем оправдываться перед вами, – продолжал Колдун. – Что мог – делал, хорошо ли, худо ли… Но если думаете, что на новой тропе вам будет лучше без меня, – что ж, решайте. Ухожу, чтобы не мешать.

И он направился прямо сквозь толпу к тропе, ведущей вверх, к его жилищу. Общинники поспешно расступались, освобождая дорогу.

Когда Колдун ушел, вождь смог наконец-то связно, без излишних помех, рассказать о решениях Большого Совета.