Мне кажется, что мой рассказ очень растянут, но я не хочу его сокращать, потому что и на самом деле время тогда тянулось очень медленно. Даже сейчас эти четыре года я ощущаю как треть своей жизни. Занудство было заложено в самом нашем существовании. Чем мы собственно занимались? Минна Исаевна считала, что мы заняты ничем, пустым местом. В этом была доля истины. Она называла наше заведение «Маньчжоу-Го»,^[282] а Питерского «императором Пу-и». Она была полна юмора, смеялась, показывая белые зубы и забавно образуя ямочки на щеках. Милая, некрасивая, кареглазая, она пошла на войну от общей тоски. Перед этим незадолго потеряла своего мужа. Мне кажется, что она была немного влюблена в меня. Я до сих пор иногда с нею переписывался. Но на этот (1981) Новый год от нес открытки не было. Не знаю, жива ли она еще.

Другая, основная и наиболее бесполезная часть нашей работы, это было издание для немцев газеты «Der Frontsoldai», которую потом с большим трудом нужно было забрасывать в немецкие окопы. Никаких возможностей выдать ее за что-либо, кроме советской газеты, не было. Не говоря уже о том, что передовые статьи переписывались из «Правды», готический шрифт XIX века никак не мог сойти за современный немецкий. Внешний вид газеты был очень убогим. Эта газета никого не могла убедить в том, что надо сдаваться и восставать против Гитлера.

Седьмой отдел Политуправления, т. е. «Отдел по пропаганде среди войск противника», подразделялся на собственно Отдел, который занимался распространением листовок и устной пропагандой через радио и полевые радиоустановки и рупоры, и две редакции — немецкой газеты «Der Frontsoldat» и параллельной финской газеты. Тс же редакции обеспечивали тексты для радиопередач (но не для полевых установок — те обслуживались армиями и дивизиями). Наша же радиостанция, расположенная в 1942 г. на Соловках, как я уже говорил, выдавала себя за — подпольные станции — немецкую и финскую. Диктором туда перевели Севку Розанова, действительно идеально говорившего по-немецки. (С Соловков лишь совсем недавно был убран зловеще известный концлагерь, — ^[283] но в Бсломорскс и в других местах Карелии лагеря сохранялись и в войну).

Для меня работа в газете «Frontsoldat» была очень полезна не столько потому, что я получал практику в немецком языке, сколько потому, что здесь меня обучили полиграфии, которая мне очень пригодилась в последующей жизни. Держать корректуру я, в общих чертах, уже умел от отца, но одно дело пометить правку значками на полях, а совсем другое — осуществить ее на верстатке (набор у нас был, конечно, только ручной). Да и правки не сводились теперь лишь к замене опечаток и восстановлению оригинального текста. Надо было хорошо рассчитать пробелы, чтобы на краю строки не было неправильного переноса, чтобы «полоса» (будущая страница) не кончалась строкой с абзацем и чтобы последняя строка абзаца не повисала первой на следующей полосе (это называется «блядская строка»). Для этого нужно было текст, где нужно, «посадить на шпоны» (вложить «пробельный материал» между набранными строками), а где нужно, «убрать шпоны», между слов где-то вложить незаметный дополнительный пробельный материал («шпации»);^[284] знать, что, если у наборщика в кассе не хватает какой-либо литеры, он ставит в набор любую литеру вверх ногами, а мое дело изобрести, как выйти из положения; если в набор попал случайно выскочивший из плоскости элемент пробельного материала или перевернутый лишний знак (что означает грязное пятно в тексте), надо специальным корректорским значком «осадить марашку»; надо уметь оценить размер подлежащей набору рукописи в типографских мерах длины и площади («квадратах», «линиях», «пунктах») и сократить ее так, чтобы рукопись «влезла на полосу»; нужно следить за тем, чтобы края набора были выровнены; нужно знать существующие шрифты («прямой», «курсив», «полужирный» по характеру «очка», «нонпарель», «петит», «корпус», «цицеро», «шестнадцатый» по размеру литеры, «латинский», «академический» и другие — по рисунку шрифта) и уметь «курсивить» и «убрать курсив», пометить «свой шрифт» и т. д. и т. п. Надо знать, что цинкографскос клише делается путем вытравливания фона вокруг того, что должно остаться темным (на штриховом клише остаются только черные линии на белом фоне и оттенки невозможны, а тоновое клише состоит из множества очень мелких и более крупных точек, сливающихся в видимость сплошного темного фона: чем больше тонск, тем темнее, чем меньше — тем серее и светлее; но белого фона на тоновом клише добиться нельзя). Газетная цинкография — это неважная техника: изображение получается нечетким, и по большей части лучше дать чистый штрих, чем размазанный и расплывчатый тон.

Разбираться в хитростях разгона строк, выбора шрифта и во всей терминологии наборного дела меня научил замечательный наборщик, рядовой Шанаев. Он относился к нашей газете иронически, но, видя мою заинтересованность и старание, он, поглядев на меня хитро и снисходительно черным глазом, стал учить меня полиграфическому делу. Он же рассказал мне. как выбирали наборщиков для нашей газеты. Штаб Карельского фронта создавался одновременно в Москве и Ленинграде, но редакция газеты «Dеr Frontsoldat» целиком сколачивалась в Москве. На это дали всего несколько дней. Питерский ходил по типографиям и вербовал наборщиков, еще не взятых в армию. Как рассказал Шанаев, он всем обещал командирское звание, оклад, доппаек и работу в тылу, а не на фронте. Поэтому он и другие поддались на уговоры.

На самом же деле офицерское звание дали одному Владимирову. Он стал начальником типографии. Ничего не делал. Ему подчинялись четыре наборщика, два печатника и цинкограф. Впоследствии их всех, кроме Владимирова, забрали в пехоту рядовыми. Такова же была и судьба Шанаева. Вряд ли они сносили головы.

Я ему по гроб жизни благодарен: полученными от него знаниями мне всегда в моей работе приходилось пользоваться, и уж в издательствах теперь меня никогда не проведут, заверив, будто того или иного никак сделать нельзя. Я и сам могу нынче что-то посоветовать техреду, не говоря о том, сколько моих учеников я учил корректуре.

Составлялась газета, как настоящая: сначала обсуждался план номера — за это отвечал Гольденберг, опытный газетчик. Затем заказывали статьи — Клейнерману, Эткинду или мне. У. не заказывали никогда: во-первых, он, видимо, не знал немецкого языка и в нашу редакцию попал по хлопотам своего приятеля Розанова; во-вторых, заставить его что-нибудь делать было выше сил человеческих. Да и сам он потом устроился куда-то не то в ансамбль песни и пляски, не то в что-то подобное. Розанову статьи заказывали редко, потому что и он был большой лодырь, и к тому же не умел связно и свободно выразить свои мысли, хотя и знал немецкий, как бог. Вскоре он выбыл диктором на Соловки, где приобрел преданную любовницу и полную свободу от начальства. Лоховиц отвечал за правильность немецкого языка, но сам писал очень мало.

В газете помещались карикатуры и иллюстрации, и меня обучили принципам цинкографии. Клише делали художник Ж. и цинкограф-солдат. Ж. был очень талантлив, — но очень неприятный человек. Говорил тупо и невнятно, не мог выразить свою мысль иначе как нарисовав или сделав знак толстым большим пальцем. Все время говорил о бабах, больше всего мечтательно, о том, как он спал с собственной женой, с такой малоизвестной славянской терминологией, что хоть святых выноси.

Статьи в газете были разные: быт немецких солдат (тогда еще излагавшийся очень неточно), сообщения о победах союзников и наших; специальный раздел назывался «Вести с родины», там описывались ужасные судьбы немцев в тылу. На самом деле ничего особенного с ними не происходило, бомбежки еще не начались. Главный наш козырь был в том, что СС якобы устроили человеческие случные пункты, чтобы немецкие женщины могли от них, эсесовцев, производить чистых арийцев. Мы агитировали немецких солдат, уверяя их, что, пока они воюют, их жены путаются с эсесовцами. Это вызывало громкий хохот по ту сторону фронта, так как всем было известно, что ничего подобного не происходило. Года через полтора выяснилось, что это была утка швейцарской газеты на первое апреля. А наши раструбили ее всерьез в наших газетах — и нам в «седьмом отделе» это тоже было подано как блестящая идея для пропагандистской разработки.