Следует отметить, что незнание иностранных языков было распространенным явлением среди китайской интеллигенции и отсутствие переводов на китайский язык произведений западной литературы ограничивало кругозор китайских коммунистов и Мао в частности. На это накладывался традиционный национализм, воспитанный на ложной героике прошлого.

Китайцы всегда смотрели на свою страну как на «срединную империю», и это неудивительно. В течение трех тысяч лет своей истории Китай никогда не вступал в контакты с внешним миром на равных началах, в том числе с более развитыми странами. Даже более могущественные, но находившиеся на более низкой ступени социального развития соседи Китая — монгольские и маньчжурские завоеватели — быстро ассимилировались и приняли китайскую культуру. И Мао Цзэдун с полной уверенностью в своей правоте, играя на патриотических чувствах аудитории, неоднократно заявлял: «Новый Китай, народный Китай, должен занять среди народов земли по праву принадлежащее ему место — первое место».

Мао Цзэдун, явно бравируя, в 1957 году говорил: «У меня прежде были различные немарксистские взгляды, марксизм я воспринял позже. Я немного изучил марксизм по книгам и сделал первые шаги в идеологическом самоперевоспитании, однако перевоспитание все же главным образом происходило в ходе длительной классовой борьбы»⁴.

Можно легко поверить ему на слово: вряд ли он когда-либо всерьез изучал произведения Маркса. В период, когда формировались взгляды Мао, на китайский язык вообще было переведено не так уж много работ Маркса, Энгельса, Ленина. Переводы их основных работ появились в Китае позднее, в 30-40-х годах. Читал ли их Мао? Трудно сказать. Во всяком случае, он почти не упоминает об этом в своих выступлениях.

Тем не менее в идейных взглядах Мао Цзэдуна в 30-40-х годах можно проследить определенную эволюцию — от мелкобуржуазной крестьянской революционности к овладению начальными основами марксизма-ленинизма. Но и тогда Мао, находясь в плену идеи национального возрождения Китая, не стал подлинным марксистом-интернационалистом.

Со второй половины 50-х годов под влиянием объективных трудностей, с которыми сталкивалась КПК на пути строительства социализма в экономически отсталой стране, а также усилившихся претензий Мао на роль руководителя «мировой революции» стала проявляться все более явственно еще одна эволюция в его взглядах — в сторону полного восстановления мелкобуржуазных и националистических идей, прикрываемых марксистской терминологией.

В одной из своих ранних статей Мао Цзэдун писал: «Мы должны впитывать все то, что может нам сегодня пригодиться. Однако со всем иностранным следует обращаться как с пищей, которая сначала разжевывается во рту, перерабатывается в желудке и кишечнике, смачивается слюной, желудочным и кишечным соком, а затем разделяется на отбросы, которые устраняются, и экстракт, который усваивается; только тогда пища становится полезной для нашего организма. Подобно этому нам не следует проглатывать все иностранное целиком, без разбора»⁵.

Оставим на совести автора «физиологические» сравнения. Возьмем суть дела: что Мао позаимствовал у марксизма, а что — отверг?

Менее всего его интересует теоретическая база марксизма — диалектический материализм. Мы не найдем у Мао Цзэдуна никаких мало-мальски серьезных попыток не только разработки, но и популярного изложения проблем философии естествознания, теории познания, логики и т. п. Это относится и к теоретическим основам Марксовой политической экономии. Мао Цзэдун никогда даже не задавался целью с фактами и цифрами в руках проанализировать современный капитализм или развитие капитализма в самом Китае. Экономика и экономический анализ всегда составляли «белое пятно» у Мао и маоистов. Теорию классовой борьбы и революции они и не пытались связать с экономическими законами общественного развитии. Пренебрежение подлинной теорией, то есть глубинным знанием действительности, неизбежно вело руководителей КПК к крайне упрощенным, схематичным и вульгаризаторским представлениям о проблемах современного мира.

Что касается исторического материализма, то в произведениях Мао Цзэдуна мы находим, как правило, две-три излюбленные темы: вопрос о противоречиях в общественной жизни, вопрос о роли практики как критерия истины и некоторые другие, которые, как показывает анализ, толкуются поразительно однобоко.

Теория строительства социализма в Китае также рассматривалась Мао Цзэдуном умозрительно, без какого-либо анализа экономической структуры китайского общества. Из его работ не видно, что он вполне отдает себе отчет в существовании объективных законов перехода от капитализма к социализму. Напротив, он уповает на волевые, насильственные, административные методы преобразования общества. Это, разумеется, отразилось и на характеристике самих идеалов социализма, которые выводятся не из потребностей высокоразвитого общественного производства, не из классовых интересов наиболее передовой социальной силы — пролетариата, а из представлений мелкобуржуазного уравнительства.

Пока Мао Цзэдун не претендовал на роль «ведущего теоретика» в освободительном движении, он охотно заимствовал не только отдельные мысли, но и приводил обширные цитаты из трудов классиков марксизма-ленинизма. И тем не менее все его работы, в том числе ранние, показывают, что он никогда прочно не стоял на почве марксизма. Это в особенности относится к тем проблемам, которые Мао пытался разрабатывать самостоятельно, применительно к условиям Китая.

Для нас имеет второстепенное значение вопрос о том, насколько искренне Мао причислял себя к подлинным или даже к «наиболее последовательным» марксистам.

Остается фактом, что он отбросил либо извратил важнейшие идеи, положения, стороны марксизма-ленинизма.

В сущности, для Мао Цзэдуна вся теория сводилась к нескольким постулатам: противоречия как обоснование необходимости насилия в обществе; партизанская война и крестьянская революция как универсальные способы завоевания власти; стратегия «скачка», «коммунизации», «культурной революции» как путь строительства социализма и коммунизма; военный коммунизм и режим личной власти как реальное воплощение диктатуры пролетариата; неизбежность мирового конфликта и развертывания гражданской войны как единственного пути мировой революции; «промежуточные зоны» и борьба против «сверхдержав» как средства объединения «революционных сил» вокруг Китая и т. п.

Зададимся вопросом: нужно ли было творчески применять общие принципы марксизма-ленинизма с учетом огромного своеобразия конкретных условий китайской действительности? Конечно же, нужно. Китай отличается существенными особенностями от стран Европы и Америки как страна с огромным преобладанием мелкобуржуазного крестьянского населения, страна, которая не прошла сколько-нибудь значительного пути капиталистического развития, страна с длительными (более 2–3 тыс. лет!) имперскими традициями. Кроме того, существуют еще обычно недооцениваемые особенности в психологии населения Китая, в сознании которого не могло не оставить глубокого следа тысячелетнее господство конфуцианства и других феодальных идеологических течений.

Известно, что в 30-40-х годах в двери Китая непосредственно стучалась антифеодальная, антиимпериалистическая революция. Все это должно было, разумеется, найти отражение в политической линии китайских коммунистов, но не в основах идеологии партии, если она хотела оставаться коммунистической. Мао Цзэдун же видоизменил и препарировал саму теорию марксизма-ленинизма, пытаясь приспособить ее для решения тех или иных конкретных задач, выдвигавшихся КПК. В этом, кстати говоря, сущность его высказывания о том, что из марксизма надо «впитывать то, что может сегодня пригодиться нам».

Приспособленный на потребу дня «китаизированный марксизм» мог дать определенные результаты лишь на начальных этапах китайской революции, когда она носила главным образом антифеодальный, антиимпериалистический характер. Но чем ближе страна подходила к подлинно социалистическим задачам, тем больше проявлялась вся однобокость и слабость маоизма, не учитывавшего уже накопленный опыт строительства социализма. Именно в этом смысл ошибок пекинского руководства в конце 50-х годов: провал попыток «перескочить» в коммунизм, не заботясь всерьез о создании современной индустриальной базы, о развитии демократии, о подъеме благосостояния народа. В свою очередь, эти провалы и связанные с ними разочарования нашли уродливый выход в обострении национализма, в стремлении добиться великодержавных целей с помощью авантюристической внешней политики.