Лю Шаоци имел основания для определенного личного торжества, которое он мог рассматривать и как торжество защищаемой им политики. Мог ли он думать, что через несколько лет его, официального главу Народной Республики, объявят «черным бандитом» и будут публично предавать анафеме под крики и улюлюканье разбушевавшейся толпы! Вряд ли это могло прийти в голову и кому-либо из 1156 делегатов, собравшихся для торжественного акта в зале, который по иронии судьбы носил название «милосердного». И лишь один человек (не ему ли принадлежал единственный голос, поданный против избрания нового председателя КНР?), вероятно, уже вынашивал свои далеко идущие замыслы…
Ушел ли Мао с этого поста добровольно и каковы были его дальнейшие планы? Анализ его высказываний, а также обстановка в период ликвидации пагубных последствий курса «большого скачка» и «коммун» наводит на следующую мысль: Мао ушел сам, но под давлением неблагоприятных обстоятельств. Это был маневр, вынужденная уступка, чтобы успокоить страсти, достигшие большого накала.
Об этом прежде всего свидетельствует та забота, которую он проявил о выгодном ему толковании своей отставки среди широких масс. Он говорил (1958 г.): «До сентября нынешнего года надо подготовить людей (!) к тому, что я покину пост председателя Китайской Народной Республики. Сначала среди кадровых работников различных ступеней, затем на заводах и в кооперативах следует организовать разовое широкое обсуждение, чтобы выяснить мнение на этот счет кадровых работников и масс и добиться согласия большинства. Я оставлю пост председателя республики, чтобы быть только председателем партии. Это даст мне возможность высвободить время для выполнения дел, которых от меня требует партия. Это также соответствует состоянию моего здоровья. Если в ходе обсуждения окажется, что массы не поддерживают, не одобряют этого предложения, им можно разъяснить, что в будущем, в случае крайней необходимости (I), партия примет соответствующее решение и я снова смогу занять этот руководящий государственный пост. Имея в виду все это, прошу разъяснить кадровым работникам и массам, дабы не создалось ложного мнения по данному вопросу».
Мао не исключает возможности снова вернуться на этот пост! И, главное, он очень озабочен, чтобы в массах не возникло и тени сомнений о сохранении его особого положения в партии и государстве.
С. Шрам полагает, что после провала «большого скачка» и «народных коммун» Мао остался не только председателем партии, но и харизматическим вождем китайской революции. Однако в 1959–1960 годах, после того как экономическая политика приняла более осторожный и разумный характер, Мао ограничил свою деятельность исключительно сферой международных отношений1.
Это неточно. Мао и не думал уступать область внутренней политики Лю Шаоци или другим руководителям. Он и не собирался отказываться от особого положения в партии и государстве. Он просто использовал «метод обезьяны», который уже не раз помогал ему в трудные периоды: отойти в тень, создать видимость уступки, а затем снова перейти в наступление. Что это именно так, свидетельствуют его высказывания десять лет спустя, когда противники «скачка» и «коммун» были окончательно повергнуты. Вот что он говорил 24 октября 1968 г.: «Что касается вопроса об уходе с должности, то „культ“ надо создавать в любом случае. Группа нуждается в руководителе, Центральный Комитет нуждается в первом секретаре. Если бы не было мельчайших частиц как основы, не было бы дождей. Если сумятица начнется лишь после моей смерти, то лучше, чтобы она началась уже сейчас, пока я еще жив.
Так уж странно устроен мир. Можно подниматься ввысь, но не дано сойти вниз. Надо учитывать, что, может быть, одна часть будет согласна, а другая нет. Массы могут не проявить должного понимания и сказать, что все выбиваются из сил, а ты в самый разгар боя уходишь. Надо объяснить со всей ясностью, что дело обстоит не так, что я не ухожу; лишь когда мы перегоним в соревновании Америку, я предстану перед Марксом».
Оставим пока без внимания его примечательную фразу о том, как и когда он «предстанет перед Марксом». Но очевидно, что и в момент ухода с высокого государственного поста «право на культ» он оставляет исключительно за собой. Он хорошо понимал, что это право дает ему куда большие прерогативы власти, чем должность председателя КНР. Странно, но провал «скачка» и «коммун» не только не ослабил культ Мао, а даже как-то подхлестнул его.
Это был далеко не стихийный процесс. Мао искусно воспользовался согласием ЦК КПК предоставить ему возможность «сосредоточиться на теоретической работе» и высвободить больше времени для… постепенного укрепления своих позиций и подготовки к переходу в генеральное наступление против всех, кто еще осмеливался ему перечить.
Выступая на 9-м пленуме ЦК КПК, фактически зафиксировавшем отказ от политики «скачка» и принявшем курс на «урегулирование», Мао весьма прозрачно дал понять, что считает принимаемые пленумом решения сугубо временными. Более того, по его настоянию пленум принял решение о продолжении и усилении преследования всех недовольных той самой политикой, на ликвидацию катастрофических результатов которой были направлены все разработанные пленумом экономические меры. Развернувшееся затем новое «движение за упорядочение стиля городских и сельских кадровых работников» было направлено против «врагов» и «плохих элементов», которых Мао в целом по стране насчитал в количестве 10% от всего населения (т. е. от 600 млн. человек!). Как установившаяся закономерность движение, унаследовавшее многое от яньаньского «чжэнфына», дало толчок очередной кампании по чистке КПК, сопровождавшейся массовыми репрессиями (вплоть до расстрелов) и высылкой кадровых работников на «трудовое перевоспитание» в деревню.
Одновременно Мао Цзэдун сосредоточил усилия на превращении армии, где недовольство экономическими последствиями курса «трех знамен» приобрело сравнительно большие масштабы, в свою надежную опору, Уже в 1960 году по инициативе Линь Бяо, сменившего Пэн Дэхуая на посту министра обороны, началась кампания «за превращение армии в школу идей Мао Цзэдуна», сопровождавшаяся движением за «упорядочение» и «исправление стиля» в партийных организациях НОА. Только за семь месяцев этого движения — с июля 1960 по февраль 1961 года — из КПК было исключено 1200 армейских работников.
Со второй половины 1962 года, как только наметились первые признаки стабилизации экономического положения в стране и ослабла висевшая над Китаем угроза голода, Мао Цзэдун и его сторонники приступили к осуществлению целой серии антидемократических кампаний, направленных на раздувание культа «вождя» и военизацию жизни страны, которые с начала 1964 года приняли особенно широкие масштабы и проходили под общим лозунгом «учиться у Народно-освободительной армии Китая». С целью пропаганды культа Мао в 1963–1965 годах одно за другим развертываются движения «за социалистическое воспитание», «за революционизацию», «за изучение произведений Мао Цзэдуна», в ходе которых распространялись «указания Линь Бяо» о том, что чтение или изучение той или иной работы Мао Цзэдуна является священной обязанностью всех военных кадров.
С 1963 года началась систематическая проработка отдельных групп и лиц из партийной и творческой интеллигенции. В июле 1964 года было распространено «указание» Мао Цзэдуна о необходимости «революционизации» творческих союзов китайской интеллигенции, поскольку-де «их работники… последние годы находятся на грани перерождения в ревизионистов». В 1964–1965 годах было проведено «перетряхивание» руководства всех творческих союзов, входивших во Всекитайский союз работников литературы и искусства.
К этому же периоду (лето 1964 г.) относится появление впервые на политической арене небезызвестной читателю Цзян Цин, ждавшей своего звездного часа почти 30 лет. В сложившейся обстановке она сочла необходимым взять на себя труд по «реформе» китайского классического театра и его репертуара.
