Вскоре стало ясно, что Вринга переоценил свои возможности. Никифор был популярным военачальником, вся карьера которого была служением Византии, и никакие воззвания придворных интриганов не могли убедить население в обратном. Толпы вышли на улицы, громко требуя, чтобы полководцу позволили войти в город, и испугавшийся канцлер был вынужден отступить. Отчаявшись избавиться от Никифора, Вринга попытался убить его, но полководца снова выручила народная любовь. Никифор входил в Софийский собор, когда вдруг почувствовал угрозу, и громко заявил, что его жизнь в опасности. Патриарх спешно созвал Сенат, и перед собравшимися прихожанами его участники принесли клятву не выносить без Никифора важных решений. Вринге не оставалось ничего другого, кроме как мрачно дать согласие. Уверенный наконец, в том, что теперь он в безопасности, Никифор остался, чтобы отдать распоряжения и выступить со своей армией в Анатолию.
Иосиф Вринга оказался в безнадежном положении. Он не скрывал своей неприязни к темнолицему полководцу и знал, что когда Никифор вернется, чтобы потребовать трон, дни его будут сочтены. Тогда канцлер предпринял то единственное действие, до которого смог додуматься — написал Иоанну Цимисхию, предложив сделать его императором, если он предаст своего дядю. Иосифу Вринге неминуемо предстояло лишиться власти — но по крайней мере он мог забрать Никифора Фоку вместе с собой.
К несчастью для евнуха, Цимисхий переслал предательское письмо прямо своему дяде. У полководца больше не было причин колебаться. На рассвете следующего дня состоялась церемония, напомнившая о полузабытых днях славы имперского Рима: солдаты подняли Никифора Фоку на большом щите под открытым небом и провозгласили его императором. Затем они свернули лагерь и отправились к Константинополю. Но когда армия прибыла на азиатский берег Босфора, они обнаружили, что их поджидают два неприятных сюрприза. Первый заключался в том, что Вринга в приступе злобы бросил в тюрьму все семью Никифора, включая его восьмидесятилетнего отца. Второй, более серьезный, состоял в том, что канцлер увел к противоположному берегу все корабли, начиная от скромных рыбачьих лодок и заканчивая самыми большими паромами.
В отсутствии возможности перевезти свои войска через узкую полоску воды, рассерженному Никифору не оставалось ничего другого, кроме как сесть и ждать, пока что-нибудь не изменится. К его счастью, вскоре события повернулись против осажденного со всех сторон канцлера. Льву, брату Никифора, удалось сбежать из Константинополя, пробравшись через канализацию, а его восьмидесятилетний отец каким-то образом ускользнул из рук Вринги и нашел убежище в соборе Святой Софии. Когда к собору прибыли стражники никем не любимого канцлера и попытались захватить старика, прихожане взорвались гневом. Схватив все, что попало под руку — кирпичи, камни, сломанные скамейки, — люди с ревом вывалились на улицы и вступили в схватку с имперской стражей. Войска канцлера, оттесненные на соседние улицы, стойко держались до тех пор, пока цветочный горшок, пущенный женщиной с ближайшей крыши, не попал в голову их капитана, убив того на месте.
Последовало три дня ожесточенных сражений, в течение которых Вринга полностью потерял контроль над городом. В этом хаосе незаконный сын Романа I Василий смог захватить имперский флот и послать его ожидающему Никифору. При виде великого полководца, въезжающего в Золотые ворота на огромном белом коне, облаченного в его лучшие золоченые доспехи, ярость толпы сменилась приветствиями. Сопроводив Никифора в Софийский собор, толпа смотрела, как он спешился и преклонил колени перед алтарем, а патриарх спокойно возложил императорский венец на его склоненную голову.
Из всех людей, когда-либо сидевших на троне, новый император Византии был одним из самых подходящих. Казалось, он рожден, чтобы править. Все еще энергичный в свои пятьдесят с небольшим лет, он осуществлял верховное командование армией последние девять лет и привык отдавать приказы и ожидать их исполнения. К сожалению, у него не было ни капли харизмы: он отрывисто отдавал команды придворным и оскорблял всех, с кем был не согласен. Но империя нуждалась в твердой руке у руля, и на эту роль Никифор подходил как нельзя лучше. Он мог быть отталкивающим, грубым и невежественным, но подданные восхищались им (возможно, потому, что еще не успели его как следует узнать), а Феофано приветствовала его как защитника своего сына.
Должно быть, их отношения были довольно неловкими. Глубокая религиозность Никифора доходила до аскетизма, и он вряд ли мог быть менее подходящей парой для склонной к удовольствиям двадцатидвухлетней Феофано. Но вскоре он безнадежно в нее влюбился и, позабыв обет целомудрия, спустя месяц сделал ей предложение. Любила его в действительности Феофано или нет, но она нуждалась в нем и благодарно согласилась, заняв место на троне подле него.
Впрочем, семейное счастье могло разве что временно задержать императора в Константинополе. Он всегда был более счастлив во время военных кампаний, и в любом случае на рубежах империи оставалось еще слишком много врагов, чтобы можно было ослабить бдительность. Халифат демонстрировал обнадеживающие признаки слабости, и теперь настало время воспользоваться ситуацией. В начале этого года Никифор отправил своего великолепного племянника Иоанна Цимисхия разведать ситуацию в Сирии, и молодой человек добился в этом исключительных успехов. Император, которому не терпелось к нему присоединиться, собрал армию и выступил в поход. Чтобы предупредить племянника, он запалил цепь сигнальных огней, которые буквально за считанные часы донесли весть о выступлении до отдаленных Таврских гор.
Первой целью стал злосчастный эмир Алеппо, который десятилетиями совершал набеги на территорию империи. Увидев надвигающуюся имперскую армию, мусульмане попытались вступить в переговоры — но Никифор проигнорировал предложение дани и вступил в Киликию, чтобы захватить Таре. Тем же летом войска империи очистили от арабов Кипр. Два года спустя Никифор поставил на колени город Алеппо, превратив некогда могущественный эмират в вассальное государство.
Император победоносно вернулся в столицу с блестящей репутацией, вновь подкрепив веру в силу империи и ее авторитет. Он посрамил тех, кто поднял против него мечи на Востоке, и достаточно ясно показал, что к Византии следует относиться с уважением. К несчастью для империи, враги окружали ее со всех сторон, и те же самые свойства, что так хорошо послужили Никифору на Востоке, подвели его на Западе, где привели к одним лишь бедам. Против армий ислама велась война не на жизнь, а на смерть, что вполне соответствовало резкому характеру Никифора. Но когда пришло время иметь дело с христианскими державами на западе, полное отсутствие такта стало величайшей слабостью императора. Когда послы от германского императора Оттона I ошибочно обратились к нему как к царю греков, Никифор бросил их в темницу, тем самым едва не доведя дело до войны между двумя империями.
Положение дел только ухудшилось, когда послы от болгарского царя Петра прибыли в Константинополь с требованием свой традиционной небольшой дани.[155] Недоверчиво осведомившись, принимают ли они его за раба, который вынужден платить дань захудалому народу, император грубо надавал им пощечин и велел возвращаться к своему неотесанному царю. «Передайте ему, — сказал Никифор, — что вскоре я лично приду, и вы сполна получите все, что заслуживаете».
Император немедленно собрал армию, не обращая внимания на отчаянные мольбы болгарского царя. Он взял приступом несколько крепостей вдоль болгарских границ, но хватило одного взгляда на густые леса и извилистые овраги Болгарии, чтобы Никифор призадумался. Дальнейшее продвижение в эти земли означало напрашиваться на засаду. Но были и другие способы наказать заносчивых болгар, не рискуя собственными войсками. Отправив вестников, снабженных значительным количеством византийского золота, на Русь, Никифор подкупил русских, чтобы те сражались вместо него.
