Запад не мог позволить себе подобной роскоши. Гонорий сбежал, едва готы были замечены вдалеке, и как только слабость Рима обнаружилась, он официально перенес столицу в более безопасную Равенну. Но даже в новом городе западный император был бессилен остановить упадок и мог только наблюдать, как одна за одной отпадают провинции. Вестготы и франки захватили Галлию, в Испании полыхали мятежи, саксонские захватчики кишели в Британии. Обеспокоенные британцы написали Гонорию, умоляя о помощи — но ответ, который они получили, со всей ясностью показал, что Западная империя потерпела неудачу. «Позаботьтесь о себе сами» — посоветовал император.[35] Едва ли он мог поступить иначе; имперская армия повсюду отступала, и Британия была предоставлена самой себе в долгой и тщетной борьбе с саксами.[36] Рим все еще располагал богатствами Северной Африки, но ко времени, когда Гонорий наконец скончался от отека легких в 423 году, вандалы вырвали большую часть этих земель из-под его контроля.

Восточные правители делали все, что было в их силах, чтобы помочь своим погибающим соседям, но у них возникли собственные проблемы с ужасающим новым врагом. Явившаяся из степей Центральной Азии дикая необузданная орда гуннов вломилась на территорию империи, уничтожая все на своем пути и сея смерть и ужас повсюду, где проходила. В отличие от других народов, пренебрежительно именуемых в империи варварами, гунны были варварами в полном смысле этого слова. Они носили туники, сшитые из шкурок полевых мышей, никогда не мылись и не меняли одежды, спали на своих конях под открытым небом и ели пищу сырой. Для людей в империи эти поразительные дикие орды представлялись чем-то вроде ужасного божьего наказания, а их внушающий страх предводитель по имени Аттила был известен всей Европе как «Бич Божий».

Легко разделавшись с посланными навстречу ему войсками, Аттила разграбил все крупные города от Черного до Мраморного моря и добился унизительных для Константинополя мирных соглашений, согласно которым он мог пересекать границу по своему желанию. Поскольку полностью запуганные власти империи обещали ему ежегодно две тысячи фунтов золота, чтобы снискать его расположение, Аттила казался достаточно удовлетворенным, дабы оставить империю в покое. Но спустя несколько месяцев весь римский мир услышал пугающие известия о том, что гунны снова выступили в поход. В этот раз, впрочем, римлянам было некого винить, кроме себя. Чтобы избежать насильственного брака с отталкивающим римским сенатором, сестра императора Гонория глупо отослала Аттиле письмо с приложенным кольцом, в котором просила его о помощи. Имела она в виду брак или нет, но великий хан предпочел истолковать это как предложение и известил испуганного императора, что он идет, «чтобы взять то, что принадлежит ему по праву».

Вторгшись в Галлию, Аттила дал волю своей орде, а командующие разобщенных римских армий могли только беспомощно взирать на это.[37] Теперь ничто уже не могло спасти древнюю столицу империи, и объятые ужасом горожане вглядывались в горизонт и молились, чтобы Аттила повернул в сторону. Долгое отсутствие императоров из Рима образовало вакуум власти, и поскольку ни один из светских лидеров не оказался на высоте положения, все больше и больше мирских обязанностей переходило к единственному лидеру, оставшемуся в городе — папе. Когда прибыл Аттила, не было ни могучих войск, ни величественных императоров, чтобы защитить город от его гнева; один только папа римский Лев I с трудом вышел ему навстречу. Там, в пыли военного лагеря, понтифик, вооруженный только своим интеллектом, встретился с варварами, чтобы предотвратить давно ожидаемое нападение.

Записи их разговора не сохранилось — но, что бы ни сказал ему Лев, Аттила развернул свои войска и покинул Италию, неожиданно оставив Рим невредимым.[38] Он задержался достаточно, чтобы прибавить к своему гарему еще одну юную невесту и провести ночь в пиршестве и обильных возлияниях. Когда он не появился на следующее утро, его воины ворвались в его спальню и там нашли его мертвым. За ночь у него лопнула артерия, и Бич Божий скончался от знаменитого носового кровотечения. Исполнив песни в честь «ужаса мира», его люди похоронили вождя в трех гробах — золотом, серебряном и, наконец, железном. Рыдая от горя, они разорвали на себе одежды и расцарапали лица в честь человека, перед которым склонялись короли и императоры. Далеко на востоке императору приснился сломанный лук, и он понял, что могучий Аттила мертв. Империя могла вздохнуть с облегчением.

Смерть великого врага заставила римлян громко ликовать, но не устранила истинной угрозы. Валент пропустил варваров через границы, Феодосий позволил им остаться, и теперь они превратили обоих сыновей Феодосия в марионеточных императоров. На тот момент варваров устраивало действовать из-за трона — но сколько времени еще должно пройти, прежде чем они решат править самостоятельно? Если императоры в скором времени не смогут обрести самостоятельность, империя развалится на множество мелких варварских королевств.

Западный император Валентиниан III попытался нанести удар первым. Воодушевленный уходом гуннов, он опрометчиво решил убить своего варварского соправителя, Флавия Аэция. Он сделал это своими руками, наивно предполагая, что свобода может быть куплена всего лишь одним ударом меча. Однако гнет варваров нельзя было сбросить так легко. Смерть одного человека не уменьшила варварского влияния, а Валентиниан не сделал ничего, чтобы внушить преданность своим людям. В начале следующего года двое из людей Аэция среди бела дня зарубили императора на глазах его безучастной охраны.

Это убийство повергло Рим в волнение, и в этом хаосе вдова Валентиниана приняла ужасное решение — обратиться за помощью к вандалам. Обрадованные возможностью напасть на город, причиняющий столько беспокойств, варвары немедленно явились с огромной армией и потребовали открыть ворота. В третий раз за сорок лет древняя столица оказалась во власти своих врагов, и хотя папа римский Лев снова вышел, чтобы просить о милосердии, в этот раз его позиция была куда более уязвимой. Как схизматики-ариане, вандалы не имели ни малейшего желания слушать папу, но после длительных переговоров согласились пощадить жизни жителей города. Две недели они грабили город, методично обдирая все ценное, что могли найти, даже медь с крыш соборов.[39] Когда ничего уже не осталось, они покинули разгромленный город со своей добычей, вдобавок прихватив с собой императрицу и ее дочерей, и отправились в свою североафриканскую столицу Карфаген.[40]

После превратностей предшествующих пары лет последнее разграбление уже не производило такого шокирующего впечатления, как первое, но оно все-таки продемонстрировало выжидавшему восточному двору опасность попыток избавиться от доминирования варваров. Аспар[41], сарматский военачальник, который в то время контролировал Константинополь, надеялся, что его подданные хорошо усвоили этот урок.[42]

Арианство Аспара не давало ему возможности захватить трон самостоятельно, но он нашел послушную марионетку в лице мягкого и безопасного помощника по имени Лев. Аспар попросту короновал его и усадил на трон, чтобы самому править с жердочки за троном.[43]

В качестве марионетки Лев был идеальным выбором. Уже довольно пожилой, в свои пятьдесят шесть лет он был неприметным услужливым человеком; у него имелось две дочери, но не было сына, чтобы унаследовать за ним трон. Его правление обещало быть коротким, без непредсказуемых наследников, которые могли бы бросить вызов военачальнику, и он мог послужить отличным проводником власти Аспара. Варварский военачальник обладал отличными связями, великолепной репутацией и лично контролировал половину армии. Даже если бы Лев захотел сместить своего генерала, шансы его были невелики. Обладая только громким титулом, император не мог представлять собой угрозу власти Аспара.