Выздоровевший Юстиниан обнаружил, что империя вокруг рушится. Около четверти населения Средиземноморья погибло, и потеря такого количества потенциальных солдат и налогоплательщиков серьезно подорвала экономику государства. Единственным утешением было то, что Персия страдала не меньше. Стремясь воспользоваться уязвимым положением врага, Хосров вторгся на территорию Византии — но добился только того, что заразились и его люди, а по его возвращении и вся Персия.
Положение Запада было еще хуже. Без Велизария византийский поход захлебнулся с пугающей скоростью. И, увы, за большую часть провалов Юстиниан мог винить только себя. Испугавшись могущества полководца, который всегда был ему предан, он решил, что ни один человек не будет верховным командующим, и разделил руководство итальянской кампанией ни больше ни меньше чем между пятью командирами. Это безрассудное решение разделило скудные ресурсы Византии между вздорными некомпетентными полководцами, которые почти сразу же принялись спорить вместо того, чтобы завершить покорение земель.
Вряд ли слабость империи могла проявиться в худшее время. Готы наконец-то нашли себе достойного короля в лице блистательного Тотилы, и он был намерен вывести свое королевство из безнадежной ситуации, которую создал его предшественник. Легко обойдя неповоротливых византийцев, Тотила ворвался в Италию, обещая жителям избавление от высоких имперских налогов и конец беспрерывной войны. Ранее Велизария чествовали в Риме как освободителя — но теперь именно готы несли римлянам освобождение.
За год Тотила свел на нет большую часть сделанного Велизарием, и злополучные византийские полководцы письмом известили Юстиниана, что они больше не в состоянии защищать Италию. Земли, отвоевание которых потребовало стольких усилий, уже почти ускользнули из рук, и понимание этого подвигло Юстиниана на действия. Не обращая внимания на протесты жены, он снова призвал Велизария.
Едва ли полководец заслуживал его немилости, но рядом с Феодорой Юстиниан не мог до конца поверить своему старому другу, и полководец был отослан в Италию всего с четырьмя тысячами людей. Прибыв на место, Велизарий обнаружил, что ситуация практически безнадежна. Его солдаты испытывали глубокое уныние, командиры пали духом, а население сочувствовало Тотиле и откровенно враждебно относилось к византийцам. О том, чтобы открыто выступить против готов, не было и речи; удержать эти города в повиновении империи можно было только чудом.
Каким-то образом Велизарий смог удержать центр Италии, но каждый новый день приносил только новые беды. Нападения варваров на границы становились все более настойчивыми, а войска, которые еще не сбежали, чтобы защитить свои дома, были готовы скорее перейти на сторону Тотилы, чем сражаться с ним. С самого начала чумы они не получали регулярной оплаты, и победа готов стала казаться неизбежной. В огромных количествах теряя людей и опасаясь, что вскоре он будет уже не в состоянии защитить Рим, Велизарий отправил императору письмо, в котором с горечью описывал плачевную ситуацию и умолял прислать подкрепления: «Солдаты, уже направленные на места… разочарованы, охвачены смятением и всего боятся; при виде врага они оставляют своих лошадей и бросают оружие на землю… Если бы войну можно было выиграть только присутствием Велизария, такая подготовка к войне была бы выше всех похвал… Но если ты желаешь завоеваний, то должен сделать нечто большее».[86] Удивительно честное письмо Велизария имело целью сообщить, что он сможет переломить ситуацию, только если ему дадут его старых опытных воинов.
С самого начала его запрос был обречен на неудачу. Посланник, которому было поручено доставить письмо, предпочел приятно провести время в столице вместо того, чтобы сразу пойти во дворец. Только добившись благосклонности одной женщины и женившись на ней, он испросил аудиенции у императора и исполнил поручение. Второе препятствие было куда более серьезным. Феодора не собиралась позволять воссоединиться Велизарию и его ветеранам, да к тому же попросту не было денег, чтобы снарядить новое войско. Некоторые подкрепления все-таки удалось наскрести и отослать — но как всегда, их было слишком мало, и прибыли они слишком поздно.
Без существенной помощи Константинополя у Велизария не было надежды собрать достаточно людей, чтобы разбить готов, и новая война зашла в безнадежный тупик. Рим переходил от одной армии к другой и постепенно превратился в обезлюдевшие и почти полностью заброшенные развалины.[87] В 548 году Велизарий уже настолько отчаялся, что послал в Константинополь с просьбой о помощи свою жену Антонину. Чума несколько утихла, дела, казалось, стали налаживаться по всей империи, и полководец надеялся, что теперь найдутся и деньги, и люди, с помощью которых можно будет остановить вторжение готов. К тому же у него было достаточно причин полагать, что его жена окажется лучшим посланником, чем тот, которого он посылал в последний раз. Будучи близкой подругой Феодоры, она могла бы обойти все бюрократические препоны, вставшие у нее на пути, и быстро добиться приема у императора. Прибыв в город, Антонина была готова встретиться со своей подругой — но ее встретили только черные траурные занавеси и Юстиниан, убитый горем. Феодора умерла.
Благодаря ей императору удалось выстоять в отчаянные дни восстания «Ника» — но для роли фактической правительницы империи она оказалась крайне неподходящей. Убежденная, что Велизарий столь же озабочен политикой, как и она сама, Феодора настроила своего мужа против единственного человека, который мог воплотить в жизнь его замыслы о возвращении потерянных земель. Хуже того — пока Юстиниан умирал в своей постели, она сочла своим личным долгом восстановление в империи монофизитства[88], дав новую жизнь ереси, споры о которой уже почти прекратились. Один этот шаг, чрезвычайно ослабив лояльность большей части Сирии и Египта, причинил больше вреда, чем любая варварская армия. Столетием позже, когда явится новый враг, его встретят как освободителя от религиозных гонений Константинополя, и большая часть Востока навсегда покинет сферу влияния Рима.
Тяжело переживая утрату, Юстиниан в 549 году вызвал Велизария в Константинополь и встретил его как брата. Обняв усталого полководца, который так верно служил ему все эти годы, он поселил его в роскошном дворце и даже воздвиг бронзовую статую в его честь. Велизарию было неловко от таких почестей, и вскоре он предпочел отойти в тень, но немногие люди в империи заслуживали большей славы. Не будь его, обширные завоевания Юстиниана были бы невозможны, и у куда более маленького государства не было бы возможности выстоять в бурях следующих столетий.
Пока Велизарий оставался в Константинополе сторонним наблюдателем, Тотила осадил Рим, и городской гарнизон, обнищавший и деморализованный, уставший от вкуса конины, открыл ему ворота, посопротивлявшись лишь для вида. Когда древняя столица пала — с начала войны уже в четвертый раз перейдя в другие руки, — Юстиниан наконец убедился, что Италию можно завоевать, только доверив единое командование одному командиру. Призвав к себе старого евнуха Нарсеса, он снарядил большую армию и поручил ее придворному.
Нарсес, которому в то время было уже за семьдесят, был странным выбором на роль верховного командующего — особенно если учесть, что весь его военный опыт заключался в его участии в подавлении мятежа «Ника», когда он вырезал несколько сотен безоружных людей, и еще в том, что именно из-за него Велизарий потерял Милан двенадцать лет назад. Но Нарсес был искушенным дипломатом, который всю жизнь провел, скользя по опасным водам придворной политики, и немногие люди в империи обладали такими обширными связями. Как полагал император, возраст — не главное. Ему самому было около семидесяти, и он полагал, что если возраст нисколько не уменьшил его энергии, то же самое верно и для его нового полководца.
