Кому бы пришло в голову искать у крокодила ответа на антитоксичность крови! Мечников этот ответ получил. И пошел дальше по неизведанным путям науки.

Это был весьма важный факт: антитоксины образуются там же, где и фагоциты. Установив это, Мечников уверенно начал распутывать сложнейшую в науке проблему происхождения антитоксинов.

Фагоциты бывают двух типов: фагоциты с одним большим ядром — макрофаги и фагоциты с несколькими мелкими ядрами — микрофаги. Антитоксины всегда обнаруживались там, где были фагоциты-макрофаги. Мечников спросил себя: случайно ли это совпадение? Не макрофаги ли вырабатывают антитоксины? Ответ на это предположение был связан с судьбой токсинов в организме. Куда деваются токсины в организме?

Илья Ильич и его соратники отправились в необыкновенное путешествие. Они не пересекали материков и океанов, не поднимались на высочайшие горы Земли, не забирались в джунгли Индии.

Им предстояло путешествие по живому организму, путешествие, не менее трудное, чем преодоление неприступных горных вершин, девственных лесов. Нет более дремучего и еще не познанного леса, чем область живого. «Белые пятна» на лике Земли исчезают и скоро совсем исчезнут, а «белые пятна» в царстве живой природы потребуют еще много ума и упорства исследователей, прежде чем исчезнут.

Микробы нашли уязвимое место в живом организме. Они проникли в организм и начали свое пагубное дело. Найдя хорошую питательную среду для своего роста, они начали быстро размножаться. Разгорелась жестокая борьба: фагоциты выступили на защиту организма, многие миллионы маленьких борцов за здоровье вступили в схватку с микробами. Борьба ведется всеми средствами. Микробы выделяют ядовитые вещества — токсины. Организму надо найти средство против яда — противоядие. Охотники за микробами выслеживают пути коварных невидимок. Фагоциты пожирают микробов. Этим делом заняты микрофаги — те фагоциты, которые вышли на битву из кровеносного русла. Чем же заняты в это время макрофаги — фагоциты, которые в большинстве случаев не способны пожирать живых микробов? Какова их роль?

Еще внимательнее и пристальнее вглядываются в книгу природы охотники за микробами. И вот самому старшему из них, Илье Ильичу Мечникову, приходит в голову простая и смелая догадка: быть может, эти «посторонние зрители» — макрофаги, не умеющие съедать микробов, заняты уничтожением микробных ядов (токсинов). Попав внутрь макрофага, токсины, возможно, разрушаются и вызывают появление антитоксинов.

Продолжая изучение поведения фагоцитов при разных болезнях, Илья Ильич видел, что при холере, например, микрофаги поедают вибрионов, а макрофаги, очевидно, разрушают яд холерных запятых путем выработки холерных антитоксинов. При чуме происходит «перегруппировка войск»: чумные микробы поедаются макрофагами, и яд чумных микробов разрушается также выработанными в макрофагах антитоксинами — в этом случае макрофаги дерутся и с микробами и с их ядами. Под понятием макрофаги Илья Ильич имел в виду не только макрофагов крови и лимфы, но и макрофагов неподвижных, находящихся в большом числе почти во всех органах человека и животных.

Все эти многочисленные исследования привели Мечникова к конечному выводу, что открытые Берингом антитоксины обязаны своим существованием все тем же фагоцитам.

Напряженнейшая изо дня в день, без отдыха, работа на протяжении ряда лет давала себя знать. Илья Ильич обратил внимание на перебои своего сердца. Шел 1897 год, Илья Ильич достиг тогда пятидесяти двух лет — предстояла еще огромная работа по борьбе с тяжелейшими заразными болезнями; ради этого необходимо было подремонтировать свое собственное здоровье. Решено было отправить Илью Ильича в Швейцарию на две-три недели для полного отдыха, после которого надо было ехать в Москву на международный съезд врачей.

Илья Ильич очень любил отдыхать в горах. Он писал об этом: «…Тяготение к горам, которое я ощущаю каждое лето и которое я испытываю и теперь, в сущности, должно быть, есть результат органической потребности в прохладном воздухе… Я не люблю душного лета Севра. От здешней жары я не высыпаюсь как следует, гулять, как зимой, тоже не могу. В этом весь секрет страсти к горам».

В начале августа 1897 года Мечников приехал в Москву на XII Международный медицинский конгресс. Илья Ильич был уверен в том, что и на этот раз его противники в науке об иммунитете будут разбиты неопровержимыми данными его последних исследований.

Мечников в Москве должен был сделать два доклада: о фагоцитарной реакции по отношению к токсинам и о чуме.

Илья Ильич использовал трибуну конгресса и для того, чтобы дать отпор попыткам вульгаризации и фальсификации дарвинизма.

Одним из первых на конгрессе выступил немецкий ученый Вирхов. В свое время он требовал запрещения преподавать дарвинизм в школах, мотивируя это тем, что эволюционная теория несет с собой идеи социализма. В системе «научных» взглядов Вирхова было также стремление доказать принадлежность немцев к «высшей расе».

Живой организм по Вирхову представляет собой арифметическую сумму кирпичей жизни — клеток. Каждая клетка, говорил Вирхов, живет в организме своей жизнью. Целостность организма Вирхов объявлял фантазией.

Все развитие биологии и медицины целиком подтвердило вывод Фридриха Энгельса о том, что учение Вирхова не соответствует научной и диалектической точке зрения. Друг Ильи Ильича великий русский физиолог Иван Михайлович Сеченов указывал, что «клеточная патология (Вирхова)… как принцип — ложна».

О том, какое впечатление произвела речь Вирхова на Илью Ильича, можно судить по его письму к Ольге Николаевне:

«…Вирхов говорил целых 50 минут. Это была какая-то старческая болтовня, из которой при всем желании ничего нельзя было извлечь. Речь шла о Парацельсе[28] и Мальпиги[29], трихинах и обо всем чем угодно. К тому же он говорил так плохо, что его с трудом можно было слышать, несмотря на то, что я сидел очень близко от него».

Через несколько дней состоялся доклад Ильи Ильича Мечникова о токсинах, а еще через день — о чуме. Успех обоих сообщений Мечникова был блестящим.

Известный общественный и медицинский деятель доктор Бертенсон писал в эти дни Ольге Николаевне Мечниковой о триумфе ее мужа:

«Чувство глубокой симпатии и душевного уважения к Вашему супругу дают мне смелость обратиться к Вам с этими строками… Цель этого краткого послания — сказать Вам, что на первом общем собрании Илья Ильич был героем дня. Уже появление его на эстраде вызвало гром рукоплесканий, долго не смолкавших; когда же он кончил свою замечательную, глубоко интересную, живую речь, многотысячная толпа, наполнявшая Большой театр, пришла в неописуемое движение — аплодисментам и живому горячему проявлению симпатий… не было конца. Присущая Илье Ильичу скромность лишает его возможности вполне оценить силу собственного успеха… Речь была во всех отношениях блистательная и произвела па всех русских и нерусских самое глубокое впечатление.

Мы, русские, гордимся Мечниковым, и я счастлив, что могу Вам это сказать…»

Другой свидетель торжества идей Мечникова на Московском конгрессе — товарищ Ильи Ильича французский ученый Нокар, с своей стороны, писал Ольге Николаевне:

«Не верьте ни слову из того, что говорит Вам Илья Ильич. Он имел безумный успех… Он был подобен Сибилле[30] на треножнике».

Илья Ильич посвятил много времени ознакомлению с достопримечательностями древней русской столицы. Он побывал в Третьяковской галерее. В отзыве Ильи Ильича об этом уникальном собрании произведений русской живописи мы находим небезынтересные сравнения с искусством Западной Европы: «Галерея мне очень понравилась, не то что парижские салоны, в которых набираешь столько гнетущих впечатлений. Общий характер русской живописи очень симпатичный: простота, глубина чувства, осмысленность и грустное настроение… Много хороших художников…»