Он сел в кресло и начал читать. На следующий день Илья Ильич продолжал чтение труда Масловского. Он делал пометки на полях и в тетради.

За этим занятием застал его Ковалевский.

— Не стоит терять времени, Илья Ильич. Книга не претендует на глубину изложения предмета. Старые песни, старые идеи и представления, — сказал он Мечникову.

— Несмотря на некоторые неудобства для меня выступать в роли рецензента, лично знавшего автора, все же я напишу то, что думаю об этой работе, — ответил Илья Ильич и добавил: — Ведь по ней учат молодежь, и значительно труднее будет впоследствии удалить из багажа знаний заведомо ложные выводы. Сегодня же вечером начну писать отзыв.

В мае 1867 года в журнале министерства просвещения появилась рецензия Мечникова на книгу Масловского «Курс истории развития животных».

Мечников писал в своей статье: «Наука о развитии животных еще недостаточно разработана и не дает еще удовлетворительных общих положений, на которых можно было бы построить цельное здание. История развития представляет пока массу фактов, но фактов, разрозненных, не сведенных к общему знаменателю…

…Само собой разумеется, что для сравнительного (эволюционного) понимания эмбриональных процессов недостаточно одного знакомства с литературой — необходимо самому исследовать предмет, прежде чем браться за его изложение в форме руководства.

Легко заметить, что руководство г. Масловского представляет груду ничем не связанных фактов, почерпнутых из разных литературных источников и изложенных таким образом, что ими можно только запутать учащегося, не дав ему ни малейшего целостного и ясного представления о процессах развития. Впрочем, и литературно-фактическая сторона „курса“ не выдерживает критики, как мы это отчасти уже показали выше».

Заслуженная критика прозвучала особенно громко в стенах Харьковского университета, где учился не так давно автор статьи. Не думал профессор Масловский, что гимназист, приходивший когда-то к нему, окажется его строгим и справедливым критиком.

Магистерская степень давала право Мечникову начать педагогическую деятельность в русских университетах. Вскоре он получил уведомление об утверждении его в должности доцента по кафедре зоологии Новороссийского университета.

Каникулярное время Илья Ильич поспешил использовать для посещения Панасовки. Давно он уже не видел родных, не видел матери. Он может спокойно ехать домой с сознанием, что время, проведенное за границей, он полностью использовал для расширения своего научного кругозора. Сколько будет радости, когда его обнимет мать! Как ни хороши Альпы в Швейцарии, как ни прекрасен Неаполитанский залив, дороже родины нет ничего на свете!

Летним днем выйдешь в степь. Степь без края. Воздух наполнен ароматом цветов и трав. Голова кружится от степного приволья. Скорее же туда! Илья Ильич считал минуты, отделявшие его от родной Панасовки.

Вот и большак, ведущий к усадьбе. Вдали показался скрытый в зелени деревянный дом. На крыльце стоит Эмилия Львовна. Илья Ильич бросается к матери. Он прежний добрый и нежный Илюша. Как чудесно возвращение домой!..

Проходят первые часы и дни радостных встреч и поздравлений. Неугомонный Илья Ильич готов снова приняться за работу. Необходимо тщательно подготовиться к наступающему учебному году. Ему впервые предстоит подняться на кафедру, впервые читать курс лекций по зоологии. Как-то его встретят студенты?

Около двух месяцев живет Мечников среди родных в Панасовке, большую часть времени отдавая подготовке к профессорской деятельности. Он не будет похож на рутинера Масловского. Нужно проветрить университетские аудитории свежим ветерком передовых идей в биологии. Нужно идти на реакционеров в науке во всеоружии дарвиновских обобщений. Дорогу дарвинизму в русские университеты!

Мечников отправился к месту службы, в Одессу.

Он приехал слишком рано. В университете пусто. Все уехали на каникулы. Чтобы не терять напрасно времени, Илья Ильич решил поехать в Крым и там изучать фауну Черного моря.

Стояла нестерпимая жара. На палубе парохода было немноголюдно. Пассажиры отсиживались в каютах. Море в безветрии. Под брезентовым навесом стояло несколько плетеных кресел. В одном из них расположился пожилой человек с худощавым, желтоватым лицом. Илья Ильич подошел к этому затененному месту на палубе и сел поблизости от одиноко сидящего пассажира. В руках у Мечникова было несколько книг, они привлекли внимание незнакомца. Книги были по естественной истории и все новые, привезенные Ильей Ильичом из-за границы.

«Очевидно, студент-естественник, но что-то я такого в Одессе не встречал», — подумал незнакомец.

Заметив, что сосед по креслу внимательно поглядывает на книги, общительный юноша любезно предложил ему посмотреть их и представился:

— Адъюнкт Мечников.

Изнемогавший от жары попутчик заметно оживился и протянул руку Илье Ильичу:

— Очень приятно с вами познакомиться! Моя фамилия Ценковский. А вас я знаю, читал ваши статьи. Любопытно, любопытно!.. Значит, вы наш новый коллега по факультету. А я, по правде сказать, подумал: «Студент-второкурсник — и такие редкие книги!»

— Тут, видите, и начинается моя беда: молод, зелен, а туда же, в профессора лезет! — смеясь, ответил Мечников. — Я бесконечно рад, что мне выпало счастье хотя бы сутки видеть вас, уважаемый профессор. Я прочел многие ваши труды, но разве можно сравнить личное общение с самым добросовестным штудированием книг!

— Почему же одни сутки? Как вас разрешите величать?

— Илья Ильич.

— Вы куда держите путь и каковы ваши цели?

— Еду в Крым. Думаю походить вдоль берегов и полюбопытствовать, насколько богата фауна Черного моря.

— Вот и чудесно! Я тоже в Крым и тоже полюбопытствовать, только в отношении флоры. Значит, друг другу мешать не будем и беседовать предстоит нам не одни сутки. Кстати, у меня в Крыму нечто вроде дачки. Милости прошу в гости. На свободе расскажете, чем дышат сейчас за границей.

— Благодарю за внимание. Боюсь только, что вы вскоре откажетесь от знакомства со мной по причине моей крайней нецивилизованности. Я несдержан, часто забываю житейское правило: не все говори, что думаешь. Отсюда ряд неудобств от знакомства с такими, как я, персонами, похожими на вольтеровского Простака.

— Не отчаивайтесь, мой молодой друг! Все мы в вашем возрасте были Простаками. Жизнь нас научила компромиссам.

Пароход причалил к пристани Севастополя. Здесь все еще напоминало о недавних сражениях. С непокрытыми головами проходили севастопольцы мимо дорогих могил.

— Цивилизованная Европа пыталась нам здесь преподать уроки гуманизма. Избави бог от этаких учителей! — говорил Ценковский, показывая Мечникову на холмы, где пролилась кровь защитников города.

— Чувство патриотизма наиболее сильно развито у русских. Удивительный народ наш — любит свою страну глубоко и нежно, несмотря на все старания власть имущих сделать родину мачехой. Особенно обостряется это чувство, когда находишься вдали от родных мест. Я всегда, когда попадаю за границу, ощущаю щемящую тоску по степному приволью, к которому привык с детства, — ответил Илья Ильич.

В Крыму стояла жара. Люди, пытаясь спрятаться от зноя, закрывали ставни в домах.

Раскаленные камни жгли ноги сквозь тонкую подошву башмаков. Обливаясь потом, Илья Ильич неутомимо шел вперед и вперед по берегу моря, а за ним, задыхаясь, брел Ценковский. Вот Мечников что-то заметил в воде среди прибрежных камней. Он быстро сбросил обувь и, закатав брюки по колена, направился в воду. Ноги скользили по камням. Наконец рука настигла медузу. Мечников рассматривал студенистую массу с таким видом, будто он впервые видел ее. Тем временем Ценковский подошел поближе к своему спутнику и тяжело опустился на горячий камень. Он был в состоянии крайнего изнеможения. «Молодой человек в поисках подопытного материала готов идти в самый ад. Однако он чудесен, этот неукротимый юноша-зоолог! С таким темпераментом и эрудицией можно многого достигнуть. Но с этими экскурсиями в жару надо кончать».