Серго много и основательно занимался строительством тяжелой промышленности и в бытность свою председателем ЦКК — РКИ.

Однажды я в своем выступлении допустил несколько грубых ошибок. Серго с присущей ему беспощадностью и резкостью в принципиальных вопросах доказал несостоятельность моих утверждений, больно "выхлестал" меня в своей речи. По-человечески я подумал, что я никуда не годный директор, не понимающий требований партии, и что, видно, мне пора уходить с передовых позиций промышленности.

Серго, видимо, заметил мое состояние. Когда через 15–20 минут я подошел к нему, он сказал мне только два слова:

— Не унывай![98]

Сказано это было так, что я понял: я снова в рядах армии".

Александр Серебровский, потомственный революционер, сын народовольца, в неполных восемнадцать лет участник большевистской подпольной организации, член Исполкома Петербургского Совета рабочих депутатов в 1905 году, первый руководитель советской нефтяной промышленности, затем начальник "Главзолота" и профессор Московской горной академии:

"Для многих читающих эти строки будет новостью небольшое признание: в первые годы работы на Апшероне мы ощущали большую нужду в рабочих. Выход подсказал Серго. На его ответственность вывезли в Баку из константинопольских лагерей восемь тысяч врангелевцев, пожелавших вернуться на родину. Это была на редкость трудная политическая операция. Малейший промах был чреват большими неприятностями. Но Орджоникидзе совместно с Кировым безукоризненно подготовил почву для "перековки" реэмигрантов.

Потом жизнь разбросала нас. В Москву из США я вернулся в самом конце 1930 года. В это время во главе ВСНХ встал Серго. Он крепкой рукой поворачивал всю промышленность и одновременно начал сколачивать вокруг себя твердый костяк хозяйственников. Я сразу вспомнил слова Владимира Ильича: "Руководитель государственного учреждения должен обладать в высшей степени способностью, привлекать к себе людей".

Едва наступила весна, Серго предложил мне отправиться с большой группой специалистов в Усть-Каменогорск, Риддер, а затем на Балхаш. Его волновали проблемы развития Алтайских золотых рудников и богатейших полиметаллических и медных залеганий Казахстана. Мало кто понимал тогда, на-. сколько далеко Серго смотрит вперед.

Следующей нашей совместной работой был проект весьма существенной перестройки работы цветной металлургии и особенно золотой промышленности. Несколько превысив свои права, Серго издал приказ: "Превратить золотодобычу в дело всего трудящегося населения золотопромышленных районов и устранить все препятствия к свободному и повседневному занятию золотым промыслом". Михайл Иванович Калинин охотно подтвердил все в законодательном порядке. Помню, тотчас же откликнулась "Уолл-стрит Джорнел": "В Стране Советов началось одно из величайших событий в истории добычи золота, которое в конечном счете можно сравнить только со знаменитым открытием золота в Калифорнии, Клондайке и Южной Америке".

Орджоникидзе бросил на добычу золота, на оборудование рудников и фабрик огромное количество материалов, металла, машин, станков. Заставил заводы быстро изготовить драги, мельницы, дробилки, все сложное оборудование.

Золотая промышленность — дело очень кропотливое, требующее постоянного напряженного внимания. Нужно было часто разбирать всякие запутанные дела на местах с крайкомами и обкомами. Серго чрезвычайно внимательно сам разбирал все конфликты и защищал наших директоров и инженеров. Этим Серго поднимал авторитет наших работников, сделал их более самостоятельными, Я припоминаю много случаев, когда только вмешательство Орджоникидзе спасло наших директоров и инженеров.

И.А. Рутковский, один из старейших наших инженеров, очень хорошо знающий свое дело, был замешан во вредительстве. Несмотря на все это, Серго дал ему возможность принять участие в проектировании и строительстве большой фабрики в Казахстане. И инженер Рутковский показал, как он умеет работать. После окончания строительства фабрики Орджоникидзе вошел с ходатайством о снятии судимости с Рутковского и восстановлении его в правах. Таких случаев было много.[99]

Сергей Франкфурт, старый большевик, одаренный художник и одержимый строитель. Под его началом на Кузнецкстрое было двести двадцать тысяч человек — герои и проходимцы, комсомольцы и бородачи крестьяне, иностранные специалисты, и казахи-кочевники:

"Осенью 1930 года Орджоникидзе принял меня и подробно беседовал о делах Кузнецкстроя. Я рассказал о положении на стройке и изложил план работ на 1931 год. Беседа продолжалась несколько часов. Серго задавал детальные вопросы. На другой день в управлениях ВСНХ и в различных комиссиях уже намечались практические мероприятия для помощи стройке. Это было тотчас же после назначения Орджоникидзе председателем ВСНХ.

Через несколько месяцев, зимой я был вызван с докладом в Москву. Серго хворал, назначил встречу у себя на квартире.

…Нам нужно было много металла для конструкций. Дать столько металла было трудно. Серго строго все подсчитал, убедился, что лишнего не просим, и подписал приказ. В память врезались слова:

— Тяжело нам, очень тяжело. Надо, чтобы поскорее вы начали давать металл. Очень он нужен стране.

Состояние работ на стройке Серго всегда знал прекрасно — до мелочей. И это давало ему возможность делать указания по самым различным вопросам. Мы особенно почувствовали это в пусковой период. К этому времени уже была установлена телефонная связь с Москвой, и Орджоникидзе часто глубокой ночью вызывал меня или Бардина к телефону, подробно расспрашивал о положении дел. Оперативность — стиль Серго.

Мы полагали, что чугун будет выдан в ноябре — декабре 1931 года и даже официально рапортовали об этом Москве. Но работы запаздывали, и мы в результате ввели Серго в заблуждение. Он мне с болью говорил:

— Зачем вам было кричать о пуске? Зачем было посылать рапорт? Любят у нас многие присочинить и приврать!

Серго всегда упирал на то, что надо быть правдивым до конца, без этого нельзя быть настоящим партийцем. На одном из пленумов ЦК мне довелось услышать, как он убежденно восклицал:

"Партийность — это главное! Нельзя забывать, что хозяйственник окружен всякими людьми — и нашими и чужими, которые пытаются на него воздействовать, пытаются разложить его. Тот хозяйственник, тот директор, тот начальник цеха, который умеет противостоять этому, сохранить целиком свое партийное нутро по-большевистски, — тот молодец. А тот, кто сбивается с этого пути, тот погибнет, ничего из него не выйдет. Партийность — прежде всего и раньше всего".

Тяжко, очень тяжко приходилось нам, если Серго заподозревал, что мы вводим его в заблуждение или сообщаем ему правду, но не всю.

…Орджоникидзе часто говорил, что ему очень хотелось бы побывать у нас. Мешали работа и болезнь. Только летом 1933 года он сумел к нам приехать.

Зная его нелюбовь к грязи, замусоренности, захламленности, мы убирали, чистили площадку, завод. Но грязи осталось немало.

Серго приехал на рассвете и тут же направился на площадку, несмотря на протесты сопровождавших его товарищей и вызванного к нему врача.

— Послушаешься врачей, никогда работать нельзя, — отбивался Серго.

В первый день Орджоникидзе обошел коксовый, доменный цехи, мартены и прокат. Было изнурительно жарко. Уставали и мы, привыкшие к этой обстановке. Особенно тяжело было Серго. Товарищи, сопровождавшие его, настаивали, чтобы он прекратил обход. Он отшучивался и продолжал пытливо осматривать завод, говорил с инженерами, мастерами, рабочими. Подробно расспрашивал их.

Настоял он и на осмотре тоннеля для пешеходов и транспорта под всем гигантским металлургическим заводом. Сказать правду, я немного опасался: не выругает ли Серго нас за сверх "американизм", за это дорогое сооружение?