Долго задерживаться в Царицыне нельзя. Два острых конфликта вспыхнули на "законной" территории Серго. "Левые" коммунисты и сторонники Троцкого задумали отделить Кубань и Черноморье от России. Для начала они принялись уговаривать моряков Черноморского флота отвергнуть совет Ленина — корабли не топить.[61] На крайний случай, если эскадре суждено погибнуть, то хотя бы с "честью", в бою с немцами.

А в Екатеринодаре военные действия грозили вспыхнуть из-за того, что Центральный Исполнительный Комитет Кубанской республики упрямо желал сместить главнокомандующего А.И. Автономова. Серго было жаль терять этого славного человека.

Невысокий, худощавый, в золотых очках, бывший хорунжий 39-го Донского казачьего полка Автономов мало походил на героя многих боев — убедительный пример того, что внешность обманчива. Его популярность среди фронтовиков особенно возросла после смелого революционного выступления осенью 1917 года на съезде казачества в Киеве. Во время боев под Екатеринодаром с частями генерала Корнилова Автономов уже имел под своим командованием несколько десятков тысяч бойцов.

"Автономов меня поймет. Из-за оскорбленного честолюбия он революции не изменит, а обострять отношения с ЦИКом накануне открытия съезда Советов Кубани нельзя. Надо отступить в малом, чтобы обеспечить победу в большом", — подумал Серго.

На душе все-таки было нехорошо. Орджоникидзе обратился к Владимиру Ильичу:

В Москве Автономов остаться не захотел, попросился снова на фронт. Ленин помог ему вернуться к Серго. На Тереке Автономов занялся формированием национальных частей из горских народов. Со своими джигитами участвовал во многих боях с белыми, а после падения Владикавказа ушел с Орджоникидзе в горы. В одном из дальних ингушских аулов Автономов умер от тифа.

С бескорыстным, сердечным Автономовым Серго всегда мог поладить. Много больше забот Орджоникидзе доставили "левые коммунисты", кубанские самостийники и черноморские великодержавники. Они задумали, как им казалось, хитрый ход. Чрезвычайный комиссар, лукаво говорили они на съезде Советов Кубани, призывает нас объединить Кубань и Черноморье. Что ж, доброе дело! Провозгласим Кубано-Черноморскую республику, полностью независимую от Москвы и от политики Ленина. Нам останется наш хлеб, мы сохраним себе свой Черноморский флот.

Раз, другой и пятый просил слова Орджоникидзе. Выступал с трибуны с большими речами и с места бросал веселые, едкие реплики. И целые ночи по душам толковал с делегатами.

"Отныне Кубанская и Черноморская Советские республики, — решил съезд, — сливаются в одну Кубано-Черноморскую… как часть великой Российской Федеративной Советской Республики.

Третий Чрезвычайный съезд поручает ЦИК совместно с чрезвычайным комиссаром предпринять немедленно практические шаги для объединения в одну Южнорусскую республику всех республик Юга".

В первых числах июля Серго обрадовал Ленина известием о том, что Первый съезд Советов Северного Кавказа положил конец раздробленности и соперничеству, торжественно подтвердил: многонациональный Юг, его горы, степи, приморские долины — все это неотделимая часть Советской России. Кубано-Черноморская, Терская и Ставропольская республики слились в одну — Северокавказскую.

Последнее, что донеслось по селектору до начальника станции Пятигорск:

— У Прохладной бои. Пассажирский поезд, следовавший на юг, догорает под откосом у станицы Солдатской.

Пожилой тучный начальник махнул рукой. "Одним поездом больше-меньше, — подумал он, — кто теперь считает. Вся Россия летит под откос… А все-таки бог не без милости — задержал где-то нашего чрезвычайного. Или комиссар узнал, что делается на линии, отставил поездку?"

Митинг в "Цветнике" действительно очень затянулся. Сообщение Серго о ранении Ленина и мятеже левых эсеров, сразу до предела распалило страсти. К подножью Машука, на курорты Минеральных Вод буйный ветер революции выбросил много уже отвергнутых в рабочих центрах "социалистических" лидеров, претендентов на власть. В Пятигорске они ожили, зашевелились.

Эсер Леонид Орлов обосновался в городской газете "Пятигорское зхо" и привычно заканчивал все статьи и речи анафемой большевикам. Друг Орлова "казачий социал-демократ" Георгий Бичерахов, "косоротая лисица", как его величали на Тереке, запросто послал ультиматум: "владикавказские комиссары, ваше время истекло, не злоупотребляйте терпением терского казачества". Пока что мятежные казачьи сотни обстреливали железную дорогу, спускали поезда под откос.

До позднего вечера шумел митинг. Потом пришлось завернуть на телеграф — переговорить по прямому проводу со штабом Северокавказских войск. У доброжелательного начальника станции оказалось достаточно времени для того, чтобы окончательно уверовать в благоразумие чрезвычайного комиссара. Машинист получил приказ отвести паровоз назад в депо.

Серго осталось только тяжело вздохнуть. А быть может, оно и лучше, что выехали в неурочное время и кое-какие враждебные станицы миновали в густой темноте, хотя без перестрелки не обошлось. От Солдатской до Прохладной стрельба почти не затихала. Серго разряжал маузер прямо из окна.

Машинист то мчал на пределе, то внезапно осаживал назад, тормозил, чудом удерживая состав — вагон и две теплушки — на рельсах. Серго, Зина, стрелки из охраны — все таскали шпалы, камни, восстанавливали разобранный путь.

В Прохладной отчетливо слышался неумолчный грохот артиллерийского боя. Хорошо знакомый Орджоникидзе военный комиссар Терской области Яков Бутырин — в 1907 году они сидели в одной камере Баиловской тюрьмы в Баку — объяснил:

— Бронепоезд отгоняет казаков Бичерахова от железной дороги. "Косоротая лисица" стремится лишить нас последней связи с Россией, оторвать от Кубани. Силы наши невелики — кабардинский отряд Бетала Калмыкова, осетинский — Григория Цаголова, китайские добровольцы Пау Ти-сана. Все трое питомцы Ноя. Он оставил крепких наследников.

Серго молча пожал Якову руку. Около трех недель назад — двадцатого июня Ноя Буачидзе убили во Владикавказе во время выступления на митинге. Последними словами главы Терской советской республики были:

— Довольно крови, товарищи!.. Не давайте войне…

Мучительно, невыносимо тяжко сознавать, что Ной погиб, а он, Серго, не может исполнить его последнее, самое главное желание — чтобы воды Терека и снега Кавказских гор больше не пламенели грозными отсветами военного пожара. Мелькнула мысль — чрезвычайный комиссар имеет полное право приказать штабу Северокавказских войск снять с других участков несколько полков, десять-пятнадцать тысяч красноармейцев. Точно рассчитанным ударом с юга и с севера отогнать мятежников далеко назад в Моздокские степи. Очень заманчиво…

Многие этого ждали от Орджоникидзе — и во Владикавказе и в ставке главнокомандующего добровольческой армией генерала Деникина. Каждый из противников надеялся извлечь свою выгоду.

— Известный принцип тришкиного кафтана нам, друзья, не годится, — говорил Серго терским комиссарам и членам Кавказского[62] краевого комитета партии. — Для того Бичерахов и поднял мятеж в тылу армий, обороняющих Кубань и Ставрополье, чтобы мы сняли войска с главных позиций, открыли немцам и белым дорогу. Сегодня на митингах в железнодорожных мастерских и на заводе "Алагир" мне кричали: "Центральная советская власть обязана нас защищать. Терек стоит того!" Я отвечал рабочим: революционная Россия всегда за нашей спиной, нас не оставит, а помощи просить нельзя. Мы здесь сами, на Тереке, найдем достаточно сил!