— А вдруг правда?
— Ну что ты! — возразила Надежда Константиновна.
"Считаю провокаторство Малиновского невероятным", — сообщил письмом из Парижа "революционер-террорист" Владимир Бурцев, который к тому времени раскрыл нескольких крупных провокаторов и слыл высшим экспертом в подобных делах.
Комиссия ЦК несколько раз встречалась с Розмирович, с Бухариным, снова обменялась письмами с Бурцевым, расспрашивала, допытывала Малиновского. В конечном счете признала, что фактов против Романа Малиновского нет.
Года два спустя, когда Орджоникидзе и Петровский отбывали ссылку в Якутии, Серго спросил у Григория Ивановича:
— А что получилось с депутатом четвертой думы Малиновским? После моего ареста в Петербурге уже не приходилось с ним встречаться.
Григорий Иванович рассказал, что знал. От себя добавил:
— Очень дурной осадок у меня остался. Боюсь, не смогли мы до правды добраться!
Серго слушал, все более мрачнел. На его лице появились бурые пятна. Петровский удивился. — Что с вами, Серго?
— Очень плохо. Как последний мальчишка опозорился!.. На Пражской конференции Ленин говорил, настаивал: "Ей-же-ей, не надо проводить Малиновского в ЦК. Бррр, сколько у него в голове ррреволюционной мути". Я подумал, неправильно это будет. Все ж таки Роман много лет старается, берет на себя самые рискованные поручения. Всегда на волоске. Другой давно бы кандалами загремел! Ну, и подал записку за Малиновского. Кажется, мой голос все и решил.[29] — И Серго огорченно вздохнул.
Всю горькую правду о Малиновском лишь после Февральской революции поведали расходные книги, платежные ведомости особого отдела департамента полиции. Газеты всех направлений охотно воспроизвели фотокопии расписок тайного сотрудника. В конце 1917 года Малиновский неожиданно объявился в Петрограде — приехал из-за границы, чтобы отдать себя в руки тех, кого он долгие годы так дьявольски предавал. Едва ли он рассчитывал на снисхождение. Революционный трибунал приговорил провокатора к расстрелу.
Но все это будет потом, уже после того, как Ленин провозгласит свое бессмертное: "Есть такая партия!" А пока ради возрождения этой революционной большевистской партии Серго должен был отправиться из Франции в Россию. Сославшись на болезнь и неотложную необходимость лечь на операцию, Орджоникидзе покинул Лонжюмо, Готовился к поездке. Прибавил забот заграничной агентуре охранки.
"Осветить наиболее вероятную цель поездки, предполагаемый маршрут, подлинную фамилию "Сергея", — неумолимо требовал директор департамента полиции. Нет, во Франции этого уже не выведаешь. А новый сотрудник, Юсуф Меликов, предложивший в Баку ротмистру Кулинскому: "…я сейчас же смогу приблизиться к местной партийной жизни и дать обстоятельные сведения", — слишком давно не видал "Сергея".
В Реште Юсуф Мамед Дадаш-оглы Меликов несколько раз захаживал к Серго. Уроженец Баку, ничем особенно не примечательный, он работал приемщиком на складах известного фабриканта Морозова. Орджоникидзе вначале относился к Меликову безразлично, даже не очень приязненно. Потом как-то привык к нему. Раз-другой попросил переправить с надежными людьми в Баку небольшие посылки. Юсуф не спрашивал, что в них. Серго тем более не объяснял, что это прибывшие из Парижа номера ленинской газеты "Социал-демократ".
Осенью 1910 года они после небольшого перерыва снова встретились. Теперь уже в Баку. Меликов и здесь служил на большом складе. Этим как раз и соблазнился Серго. Он попросил хранить заодно и его "товар".
— Я уезжаю в Европу, — поделился Серго, — а в Реште остался мой доверенный, ты его знаешь, Алексей Орешков, конторщик "Кавказа и Меркурия"… Все, что Алексей будет присылать, ты принимай. За письмами и посылками наведаются наши бакинские люди, мои хорошие друзья!
Через руки Меликова прошли и два-три письма Серго из Парижа к бакинским социал-демократам. Все обстояло вполне благополучно… до первого случайного обыска. Серьезных улик не нашли. Так, на всякий случай, начальник жандармского управления приказал ротмистру Кулинскому, пользовавшемуся славой незаурядного мастера развязывать языки, побеседовать с Меликовым и склонить его к откровенному показанию.
Ротмистр свою репутацию полностью оправдал. Меликов с ходу покорнейше попросил принять его в секретные сотрудники.
— Ишь ты, чего захотел! — с трудом скрывая удовольствие, прикрикнул Кулинский. — Надеешься так легко спастись от Сибири?
Тогда Юсуф Мамед Дадаш-оглы выложил свой главный козырь — показал припрятанное письмо Орджоникидзе из Франции.
В Сибирь Меликова не отправили. О его полном благополучии стало заботиться губернское жандармское управление, вполне резонно полагая, что, отправившись в Россию, Серго не преминет заехать в Баку.
8
На пограничной станции Радзивиллов жандармы и таможенники всегда готовы оказать любезность (влиятельным и богатым особам, возвращавшимся после приятного путешествия или лечения на целебных водах. Молодой человек с продолговатым, по-южному резко очерченным лицом, в котелке и безукоризненно сшитом светлом демисезонном пальто также поправлял свое здоровье на модном курорте Виши.
Таможенный чиновник деликатно коснулся кончиками пальцев верхнего слоя вещей и захлопнул саквояж симпатичного путешественника, за что тут. же был вознагражден дорогой сигарой. Раздались звонки к отправлению. Молодой господин, разумеется, занял место в купе первого класса.
В Киеве его встретила элегантная дама, прикрывавшая лицо букетом белых лилий.
Через минуту-другую молодой господин с легким сердцем кликнул носильщика, послал за своим саквояжем. Ехать в Одессу уже не нужно — дама с букетом сообщила: Воровский все берет на себя. Из парижских разговоров с Лениным Орджоникидзе знал: Ильич высоко ценит Вацлава Воровского.
А когда от Аскольдовой могилы к Труханову острову пролегла лунная дорожка и теплая ночь заботливо окутала днепровские кручи, киевлянка представила Серго конспиративному собранию социал-демократов, преимущественно сторонников Ленина и Плеханова:
— Товарищ Николай[30] уполномочен группой членов ЦК сформировать Российскую организационную комиссию по созыву Общепартийной конференции.
На ранней июльской зорьке Киевская организация первой проголосовала за созыв конференции, как говорил Серго, "нашей старой, испытанной в борьбе РСДРП". Избрала своего делегата в Организационную комиссию.
— Наши силы сразу удвоились. Вы да я, — пошутил Орджоникидзе, обращаясь к делегату киевлян. — Вы отправляйтесь в Екатеринослав. Я двинусь в Ростов. Там после нескольких провалов дела сильно пошатнулись. Подняли голову ликвидаторы.
Ростов, Баку, Тифлис. Свидание в Батумской нефтяной гавани с бежавшим из дальней якутской ссылки Самуилом Буачидзе, совместная поездка в Поти и Кутаис. Снова Баку. Провокаторы не успевали "освещать" маршруты Серго. Сбивались с ног филеры. Посланец Ленина счастливо уходил от погони.
За долгие годы Орджоникидзе не то чтобы привык, но как-то сжился с мыслью о неизбежности борьбы с охранкой, с полицией, жандармскими ротмистрами и генерал-губернаторами. Он знал, как бороться, умел побеждать — этому способствовали и собственный нелегкий опыт, и школа Камо, и имеретинская лукавая находчивость. Несравненно болезненнее, горше Серго воспринимал удары в спину, западни, втайне подготовленные мнимыми единомышленниками.
В последних числах августа 1911 года, выиграв трудный бой с ликвидаторами в Тифлисе, Серго вновь приехал в Баку. С недоумением и плохо сдерживаемым гневом узнал, что все его десять писем и несколько телеграмм оставлены без ответа Заграничной организационной комиссией[31] чьим уполномоченным он формально являлся. Не было и денежного перевода. Не на что даже купить билет до Ростова, где снова зашевелились ликвидаторы, подбодренные приездом из Вены представителя "внефракционного" Троцкого.
