Орджоникидзе молча повернулся, пошел не оглядываясь. Толпа за ним донесла до автомобиля этих задыхавшихся ненавистью людей.

Далеко за автомобилем покрутилась пыль и растаяла.

Когда мы ехали назад, товарищ сказал мне:

— А ведь знаете, дело на ниточке висело, — могли искрошить шашками…"

За всем, что делалось на северных склонах Главного Кавказского хребта, в долинах буйных рек, в безграничных Ногайских степях и прикаспийских далеких лиманах, с надеждой следили Азербайджан, Грузия, Армения. Прометея можно было приковать к скале, но ничто не могло сломить его дух, сделать покорным.

В характере кавказцев, возможно не всегда к добру, несравненно больше огня и взрывчатки, чем льда. Каково же было Серго терпеть, когда в его родном Тифлисе и любимом Баку хозяйничали, грабили, насиловали то немцы с подсобными турками, то англичане с младшими компаньонами.

К тому же наседали на Серго со всех сторон. На улицах во Владикавказе, Нальчике, Пятигорске его останавливали и сердито отчитывали грузины-беженцы. Непреклонно требовали помощи подпольщики Батума, Эривани, Елизаветполя, повстанцы Абхазии и Южной Осетии. Хуже всего было с бакинцами. Нелегальный съезд Коммунистической партии Азербайджана в феврале категорически высказался за вооруженное восстание. Теперь бесконечно задавался один и тот же вопрос:

— Серго, когда же наконец? У тебя, дорогой, так много войск, пиши приказ!

Если бы в большой политике можно было разрешить себе последовать совету Саади:

Один Владимир Ильич знал, как давно и упрямо Серго добивался согласия Советского правительства оказать вооруженную помощь народам Закавказья в их борьбе за освобождение. Порой доводов и влияния Ленина оказывалось недостаточно. Приходилось прибегать к вмешательству Политбюро. Еще и еще раз подтверждать принятые решения. Особое нетерпение Серго проявлял во всем, что касалось судеб Грузии.

Правительство Советской России никогда не признавало вероломного отторжения Закавказья. "Только что получили сообщение, — телеграфировал 14 апреля 1918 года в Тифлис Наркоминдел Чичерин, — что Закавказский сейм постановлением от 23 февраля принял отделение Закавказья от России и создание \ самостоятельного государства. Мы со всей энергией настаиваем на недопустимости молчания об этом вопросе и скрывания этого факта как от масс, так и от того государства, в состав которого Закавказье входило и от которого будто бы желает отделиться. Такое молчание противоречит не только всем принципам демократизма, но и всем международным правилам и нормам цивилизованных народов. Рабоче-крестьянское правительство слагает с себя всякую ответственность за ваше поведение вообще, а в особенности за те гибельные последствия, которые оно несет всем трудящимся массам в Закавказье".

Даже в этих условиях Ленин не мог допустить отступления от основ национальной политики партии — ничего такого, что было бы истолковано как покушение на право народов — больших и малых — на самоопределение и свободный выбор государственного устройства. На колеблющуюся чашу весов Владимир Ильич запрещал бросать силу Красной Армии. Исключалась и другая крайность — безразличие к судьбе тех, кто уже сделал окончательный выбор и свою волю отстаивал, истекая кровью. Не в русских традициях и понятиях о чести бросать слабого на произвол.

В полдень двадцать седьмого апреля 1920 года Азербайджанский военно-революционный комитет и президиум конференции нефтяников вручили "правительству" мусаватистов ультиматум о сдаче власти. Рабочие дружины встали на охрану нефтяных промыслов, заняли вокзалы, пристани и узлы связи. Радиостанция Каспийского пароходства передала:

Серго получил долгожданное право двинуть полки XI армии.

От Порт-Петровска до Баку дорога вилась у подножий гор, через солоновато-сыпучую пустыню. На обычно бесплодных полях в апреле торопливо цвели травы. Издали это походило на бело-розовый пожар среди голых и неподвижных холмов каспийского прибрежья.

В облаке пыли, отдававшей настоем полыни, шли люди, кони, повозки, артиллерия.

Один очень славный командир бригады, он же литератор, на книгу которого большой, сочувственной статьей откликнулся Ленин,[82] Александр Иванович Тодорский, вспоминает о тех днях: "Не только красноармейцы, но и мы, командиры, люди русских равнин, впервые оказались у подножья высоких гор, не зная всех тонкостей горной войны, не зная местные обычаев и нравов. Мы хорошо владели винтовками и клинками, но плохо еще усвоили ленинское оружие национальной политики.

Орджоникидзе неутомимо и настойчиво учил нас этой мудрости. Он был лучшим нашим проводником в политических лабиринтах разноплеменного Кавказа. Серго знал, — что за суровым обликом строгого солдата революции живет весь характер русского народа, грозного в борьбе, отходчивого и веселого в радости победы. Сам Серго, скромный и задорный, суровый и простой, непреклонный и мягкий, бесстрашный человек, был одинаково свой сын среди всех народов.

Угнаться за Орджоникидзе нельзя было. Он с Кировым и Микояном уже влетел на бронепоезде в Баку, а мы, пехота, еще шли туда, держась линии железной дороги, как единственного кратчайшего пути".

На заре Первого мая в Баку вошли расцвеченные пестрыми флагами корабли Каспийской военной флотилии.

Все населенней и шумнее становилось в квартире Серго — на втором этаже плоскокрышего дома № 16 по Будаговской улице. Одну из комнат отвели Кирову, вторую — Камо. Его Серго увидал утром Первого мая в толпе, запрудившей площадь Свободы, — там с минуты на минуту должен был начаться военный парад.

Исхудавший, пожелтевший, небритый Камо, оказалось, несколько дней назад бежал из Метехского тюремного замка в Тифлисе.

— Почему сразу не пришел ко мне? — обиделся Серго.

— В а, ты, кацо, никуда не денешься, а этих людей где найду после праздника?! Сейчас интересно с ними поговорить. С тобой — вечером.

— Я живу вон в том пятиэтажном доме в конце площади. Сходи побрейся и сразу возвращайся. Выступи перед народом. Тебя уважают.

Камо замахал руками.

Частыми гостями были комфлота Раскольников с женой Ларисой Рейснер, поражавшей своей красотой и необычной, даже по понятиям военных моряков, храбростью. Дочь известного профессора-правоведа, одного из авторов первой Советской Конституции, Михаила Андреевича Рейснера, начинающая писательница Лариса была и пулеметчицей на Волжской флотилии и разведчицей.

, После возвращения из Москвы каждый день заходил председатель Совнаркома Азербайджана Нариман Нариманов — невысокий, медлительный в движениях, с бронзовым от загара лицом. Нариманов очень помогал Серго знанием местных особенностей, языка и людей.

Немного позднее на Будаговской появилась и Стасова, давний, близкий товарищ по революционной борьбе; с ней вместе Серго готовил еще Пражскую конференцию. Сейчас, летом 1920 года, Елена Дмитриевна по рекомендации Ленина, очень высоко ценившего ее организаторские способности, была утверждена одним из секретарей Кавказского бюро ЦК.