— От Мариуса есть новости? — спрашиваю я Геро.

Он кивает.

— Я вообще-то хотел сказать тебе, когда мы приедем домой, — мямлит Геро, — но лучше тебе узнать прямо сейчас. У Мариуса новая подружка.

Я, наверное, ослышалась.

— Что ты сказал? — кричу я. — Как такое может быть?

— Ну, что тут скажешь, — говорит Геро. — В какой-то момент мы знакомимся с людьми, с которыми потом идем вместе по жизни. Скорее всего, у Мариуса как раз такой случай.

Геро иногда просто невозможен.

— Мне так не кажется, — ворчу я. — Да как он смел?

Геро пожимает плечами:

— Мариус как-то очень изменился. На прошлой неделе он был у меня и принес твои вещи. Если бы я не знал, что он традиционной ориентации, я бы поклялся, что он голубой. Он превратился в какого-то нытика. Потом он еще сказал, что это даже лучше, что вы расстались. Мол, ты стала другой, отдалилась от него, не помогала по хозяйству.

Я перебиваю Геро:

— Скажи на милость, как это я должна была заниматься хозяйством, если большую часть времени проводила в Берлине!

— Он тогда еще сказал, что ты никогда не мыла раковину, и не вынимала волосы из ванны, и не гладила, как следует его рубашки.

— В последнее время Мариус часто устраивал мне такие сцены, — рассуждаю я. — Ну и что она из себя представляет?

— У-у, — говорит Геро, — пренеприятная особа, маньячка здорового образа жизни, она еще лечилась у Мариуса от клаустрофобии. Ее зовут Урсула.

Урсула. Урсула. Вероятно, да нет, что там вероятно, совершенно точно Мариус ласково называет ее Уши. «Уши, давай сделаем клецки, ты как?» — «Что ты, Мариус, это такая нездоровая пища! Лучше я приготовлю тофу с неочищенным рисом и кунжутом. Клецки — яд для пищеварительной системы и для всего организма».

Уши по утрам выпивает по пол-литра рассола квашеной капусты и из принципа не смотрит телевизор. Она ходит только в биомагазины и складывает покупки в сумку с надписью «Хлеб в каждый дом!» У Уши есть крестник в Боливии или в Камасутре. И каждый месяц она из благотворительных целей переводит пятьдесят евро в Вест-Индию на какой-нибудь сомнительный счет. Эти деньги, вероятно, пойдут на создание новой атомной бомбы. Или танка. Но раз в полгода Уши получает благодарственное письмо, где сказано, что без ее пятидесяти евро Укар, Орабо или Людвиг не научились бы читать и писать и не получали бы горячих обедов. Я сразу возненавидела эту Уши лютой ненавистью.

— Но теперь расскажи, как ты уживалась с этим мерзким типом господином Дункелем? — спрашивает меня Геро.

— Мы будем жить вместе, — говорю я. — Он самый замечательный мужчина на свете.

Геро смотрит на меня так, как будто я не в своем уме.

— Что ты сказала? — Геро потрясен. — Ты и с этим извергом? Ну-ка расскажи по порядку!

Когда мы подходим к двери его дома, Геро уже в курсе всего.

— О боже! — говорит он, взволнованный моей историей. — Как романтично! Любовь! Вы сидите у моря! — Но опасения снова берут над ним верх. — Каро, все это плохо кончится. Опомнись! Роланд Дункель — ужасный человек. Он только притворяется добреньким.

— Нет, — говорю я упрямо, — он разведется с женой, и мы всегда будем вместе.

— Почему же тогда ты так всполошилась, когда я рассказал о новой подружке Мариуса? — спрашивает Геро.

— Ну, потому что я и подумать не могла, что он так быстро найдет мне замену! — отвечаю я сердито.

— Но ведь и ты сделала то, же самое, — справедливо замечает Геро.

— Но я, же встречаюсь не с маньяком здорового образа жизни, — язвительно замечаю я, — и, кроме того, у меня все по-другому. Это судьба!

— Ну, конечно, — возражает Геро, — хорошее оправдание.

Мы заходим в квартиру.

— Питбуль спрашивал, не можешь ли ты сегодня прийти в «Конечную остановку». Он хочет знать, какие новости, ну и так, по жизни, — говорит Геро.

Ого, кажется, Питбуль больше не злится на меня. Я уже давно не была в нашем клубе. Ах, как хорошо, что я снова в Ватцельборне. Хотя мне ужасно не хватает Роланда. Он засыпает меня эсэмэсками.

— Еще звонила Цое и спрашивала, как у тебя дела. Ты непременно должна зайти к ней в солярий, — говорит Геро. — Она не пропускает ни одного ток-шоу с тобой и даже украсила «Счастливое солнце» твоими фотографиями. И всем посетителям рассказывает, что ты загорала в ее студии.

Я решаю заскочить к Цое по дороге в «Конечную остановку». Через нее я когда-то познакомилась с Питбулем, хотя тоже не напрямую.

Приходит Том и приносит вкусный торт, и я еще раз рассказываю историю о Роланде Дункеле. Я могла бы рассказать ее и по сотому разу. Том очень растроган:

— Какая ужасная женщина! Мне так жаль Роланда. Его жизнь, наверное, была настоящим адом. Каждый день возвращаться в постылый дом! Это мучение. Я считаю, Роланд правильно поступил. Но неужели ты и, правда, переедешь в Гамбург, Каро?

Я пока не знаю, — говорю я, — но думаю, что да.

Геро бледнеет.

— Нет, нет, — говорит он быстро, — останься с нами, Каро!

— Для любви нет границ и расстояний, — объясняю я ему. — Я должна прислушиваться к зову своего сердца.

— Что за чепуху ты тут городишь? — спрашивает Геро. — Можно подумать, что ты какая-нибудь сектантка.

Может быть, так оно и есть. Я, наверное, так ослеплена любовью к Роланду, что незаметно для себя самой вступила в секту сайентологов. И, вероятно, Роланд на правах главы этой секты уже перевел все мои денежки на ее счет и как раз сейчас покупает себе новую яхту. Или непромокаемую одежду, без которой в море просто нечего делать.

Ближе к вечеру я отправляюсь к Цое в студию загара «Счастливое солнце». Она очень рада меня видеть.

— Ах, Каролин, теперь ко мне приходят местные знаменитости, — без умолку болтает она. — Слушай, у меня же тут новый солярий. Полная автоматика. Компьютер сам объяснит, какие кнопки для чего. Есть программа со струйками воды и вообще всякое разное. У тебя красивый загар, и чтобы он остался надолго — пятнадцать минут солярия — то, что доктор прописал!

Она застыла в ожидании. Могу с уверенностью сказать, что, после того как я полежу в ее новом солярии, она повесит объявление «Здесь загорала сама Каролин Шатц!» и будет накидывать по евро за каждую минуту.

Солнечная ванна — а почему бы и нет? И если теперь тут полная автоматика, то опасаться вообще нечего. Я ложусь и закрываю крышку.

— Добро пожаловать в центр красоты и загара «Счастливое солнце»! — щебечет компьютерный голос. — Мы рады, что вы остановили выбор именно на нашем солярии. Вам предлагается широкий спектр услуг. Простым нажатием кнопки вы можете активизировать или, наоборот, ослабить действие солнечных лучей на область лица. Для этого выберите режим «А». При нормальной, еще не сильно загоревшей коже…

Неужели мне придется слушать весь этот бред! Я поднимаю глаза, ища букву «А», потому что лицу становится слишком жарко. Тут какое-то безумное количество кнопок, чтобы во всем разобраться, надо, наверное, сначала пройти специальную подготовку. Господи, свет так слепит глаза. Я нажимаю на кнопку «В». Может быть, там просто оговорились.

— Юцмюц гюль хюль юмю юкю урхан бю-хюль, — раздается из громкоговорителей. Похоже, эта программа записана на нескольких языках. Но новый голос какой-то очень нервный и агрессивный. Мне становится страшно, и я нажимаю на кнопку, на которой вообще ничего не написано, и сразу же вскрикиваю от ужаса, потому что из всех отверстий на меня льется ледяная вода. Я начинаю перебирать все кнопки подряд, и тут уже царит полный хаос. Из одного из громкоговорителей доносится шум прибоя, вероятно, для лучшей релаксации. Теперь не только женский голос говорит по-турецки, к нему добавляются еще два голоса: голландки и хорвата. Все они что-то объясняют и, наверное, хотят мне только добра, но, к сожалению, прок от этого небольшой. Лицо у меня явно перегрелось. Потом снова берет слово немецкий голос, рассказывающий о пользе загара и рекомендующий какой-то питательный лосьон, который наносится после приема солнечных ванн. И почему здесь нет аварийной кнопки, отключающей всю систему? Я делаю еще одну попытку в своих поисках, и тогда справа и слева выскакивают какие-то резиновые мячики, занимая часть и без того узкого пространства, где я лежу, и начинают вращаться. Какой-то новый мужской голос говорит: