— Счет, как всегда, передайте моему мужу.
И они просто кивают. Когда Сильвестр вечером приходит домой, она рассказывает ему об этом как-то вскользь, между прочим, и он говорит:
— Ты молодец, солнышко.
Наверно, завтра он в благодарность подарит ей еще какое-нибудь дорогущее украшение.
Семь часов вечера следующего дня.
— Твое шоу идет в прайм-тайм, — говорит Сильвестр. Все уже поужинали и до начала вечерних новостей хотят посмеяться от души. — Мы гениально придумали, правда, Феликс?
Феликс устало кивает. Он очень плох. Можно подумать, у бедняги жар. Это все из-за зуба! Я не понимаю, почему его не заставят сходить к зубному. Но, может, на одно из моих шоу пригласят зубного врача садиста, даже может статься, того же, который измывался над Дастином Хоффманном в фильме «Марафонец», тогда Феликс уж точно сам проявит инициативу. Лучше к нормальному врачу, чем к какому-то извращенцу.
На столе много вкусных блюд. Но я слишком нервничаю и поэтому не могу думать о еде. На всех кроме меня и Феликса (ох уж этот зуб) напало обжорство. Эви уплетает уже восьмую порцию. Я спрашиваю себя, как можно есть так много, и весить всего сорок килограммов. Впрочем, Эви часто бегает в туалет. У нее, наверное, булимия. Мы все усаживаемся перед телевизором, причем экран у него такого же размера, как в кинозале, и ждем с нетерпением, когда же кончится реклама.
Мне звонят на мобильный. Крик, шум, гам, Ганс Альберс распевает «La Paloma, ade». Это звонят или из «Шорша», или подвыпившие гамбургские моряки из портовой таверны.
— Солнце, — это Питбуль, — меня слышно? Мы сидим в «Шорше». Так по какому каналу твое шоу?
— Не кричи так! По «Контра 3».
— Заводи «Контра 3», Пинки, — командует Питбуль, — и выключите вы этот бред!
Ганс Альберс смолк.
— Кстати, — снова говорит Питбуль, — Мариус на тебя злится. Он даже не пришел сюда, потому что ты ему ничего не рассказала.
— Да где вам понять, как плохо мне было! — возмущаюсь я. — Кроме того, у меня сейчас совершенно нет времени. Тут есть дела и поважней.
— Да нет здесь никакого ток-шоу, — кричит Питбуль, — тут только какой-то урод, его мать, наверное, в свое время переспала с Квазимода.
Кто бы это мог быть? Томас Готшальк?
— Передача начнется через несколько минут. — Господи, скорей бы они от меня отстали.
— Мариус сказал, что ты все от него скрываешь. Так что считай, что я тебя предупредил! — говорит Питбуль злым голосом. — Ты стала какая-то другая, загордилась, что ли. Ну, тогда держись! Слушайте (это он уже не ко мне), может, кто-нибудь все-таки включит «Контра 3»!
— Ты чего, Питбуль? — Теперь моя очередь обижаться. — Все это неправда! — Я в ярости бросаю трубку.
Потом я звоню Мариусу, он недоступен ни дома, ни по мобильному. Как он может! Это же мое первое шоу! Я не заслужила такого отношения.
— Каролин, приходи, через две минуты все начнется! — кричит Сильвестр.
Нервничая, я наливаю себе бокал вина и сажусь к остальным. Феликс тихо постанывает. Наверно, он испытывает адскую боль.
— Три, два, один, пуск! — кричат все, и мы слышим голос за кадром:
— Такого вы еще не видели: нестандартные гости в шоу «Удивительное рядом».
Аплодисменты, барабанная дробь. В студию входит какая-то жирная женщина с круглым, как блин, лицом. Только через какое-то время я понимаю, что эта женщина я. Вот черт! Феликс и Сильвестр были правы. На экране действительно кажешься толще. Если женщина весит больше тридцати килограммов, то зрителям кажется, что она на последнем месяце беременности.
Очень гладкое начало, потом выход того мужчины с женой. Почти сразу между нами разгорается спор. Крупным планом Май-Линн, она штопает одежду, чинит обувь, а потом громко говорит:
— Подлец!
Марта Гифей-Рипс танцует с Ойгеном под музыку для медитаций, или, может, это какая другая музыка. Потом самое интересное: женщина-шипучка.
Очень зрелищно снят весь этот сыр-бор в студии. Но самый яркий эпизод — это когда я робко пытаюсь приподнять покрывало и чуть не падаю.
Сильвестр и все остальные просто надрываются от смеха. Время от времени стонет Феликс. От восторга все хлопают себя по коленям. У Сильвестра и Феликса одновременно звонят телефоны, какие-то люди, наверно, хотят поздравить их с новым сенсационным проектом. Мне тоже звонят. Раз сто. Все, кто только может. Геро очень тронут, а Йо и Зладко говорят, что мир не видел ничего более гениального. Маузи спрашивает, были ли уже в студии настоящие улетные гости, дам ли я ей автограф и возьму ли на улетную вечеринку с моими улетными гостями.
— Каро, ты, наверно, увидишь самого Джорджа Клуни, и Бреда Пита, и господина Баумайстера!
Я спрашиваю ее, кто такой этот Баумайстер.
— Да я сама точно не знаю, но, если про человека написали в газете, значит, он уже знаменитость.
Постепенно мне все это надоедает, и я так и говорю Маузи. Она, обидевшись, бросает трубку. Мариус так и не звонит.
Да наплевать.
Мы едим разные вкусности и выпиваем немало шампанского. На мне длинное черное платье, то самое, от Валентино, а еще изумрудное ожерелье и серьги, которые дала поносить Анжела. К сожалению, я не убиваюсь по Мариусу так сильно, чтобы у меня пропал аппетит. В стрессовых ситуациях я вообще начинаю, есть все подряд. А сейчас как раз такой случай.
— Каролин, не ешь так много, — по-отечески говорит Сильвестр. — Тебе еще нужно скинуть несколько килограммов, чтобы идеально смотреться на экране.
— Слушай, пусть человек ест все, что хочет, — говорит Анжела и треплет меня по плечу, как будто я двенадцатилетняя девочка. — Что хорошего в этих худышках. Посмотри на Кейт Мосс. Да ее же сдувает от малейшего ветерка.
Как это мило, что Анжела встает на мою сторону. Но все-таки лучше отказаться от десерта. Хоть я бы все отдала за ванильное мороженое с горячими вишнями. Ну ладно, съем только чуть-чуть. И немного вишен. Даже без взбитых сливок, ну если только капельку.
Мы сидим в огромной столовой, здесь все из настоящего дерева, а у стульев такие высокие спинки, что кажется, будто сидишь на троне. Конечно, на столе камчатная скатерть, и Мейсенский фарфор, и серебряные приборы фирмы «Кристофль». Под потолком огромные люстры. Все, перебивая друг друга, кричат, что шоу получилось замечательное. Сильвестр без конца звонит каким-то людям с телевидения и радио и потом говорит, что завтра я должна дать первое интервью. Какой кошмар!
— А-а-а-а! — вдруг пронзительно кричит Феликс. Он держится за правую щеку. — О-о-о господи, да сделайте же что-нибудь, — в отчаянии взывает он к нам.
Мы все повскакивали с мест. Скорее всего, он пытался раскусить больным зубом ореховую скорлупу, которая вообще-то использовалась в чисто декоративных целях. Он так громко кричит, что у нас у всех сейчас лопнут барабанные перепонки.
Сильвестр чешет затылок.
— Я схожу за Фердинандом! — кричит он и убегает.
Фердинанд — это зубной врач, он живет по соседству. Однако то, что он живет по соседству, отнюдь не значит, что он скоро будет здесь, так как, чтобы пройти пешком через весь парк, потребуется не меньше часа. Но Сильвестр, очевидно, поехал на машине, потому что не прошло и десяти минут, а он уже вернулся с врачом.
Мы тем временем не даем Феликсу убежать. Он орет диким голосом:
— Как больно! Как больно!
Все это ужасно. Кто-то приносит веревку, и мы привязываем его к столу, предварительно убрав некоторые блюда и освободив место. Феликс брыкается. Разбиваются бутылки с вином, падает канделябр, загорается скатерть. Я тушу огонь остатками мороженого и вином.
Фердинанд сразу берется за дело. Он входит в столовую и раздает указания. Вдесятером мы окружаем Феликса и держим его за руки и за ноги, чтоб он не мешал врачу. Сильвестр светит ему в рот лампой.
— Только не вырывайте зуб, не вырывайте зуб! — в отчаянии кричит Феликс. Он уже не может отбиваться, так как мы присосались к нему, как пиявки.
К счастью, у Фердинанда есть с собой все необходимое. Вот только обезболивающий укол он сделать не сможет, так как забыл взять соответствующее лекарство. Но теперь уже ничего не поделаешь. Врач вставляет в рот больного специальную скобу, так что теперь Феликс волей-неволей будет держать рот открытым. Стоматолог осматривает больной зуб и приходит к выводу, что зуб не только сгнил до основания, но и его остатки ушли глубоко в десну. Феликс, конечно, слышит все, что про него говорят, и кричит еще громче. Нам приходится потуже затянуть веревку. Потом Фердинанд достает какие-то врачебные приспособления. У меня перехватывает дыхание. Неужели он будет тащить зуб этими пассатижами?
