— Молодец, Йо! Нас услышали все, кто должен!
— Если деньги уже принесли, то я тоже выйду с тобой на балкон! — говорит Орангутанг.
— Нет, я! — кричит Камбала. — Хочу увидеть себя по телику!
— Мы ведь можем пойти все вместе, — говорю я.
— Но я буду стоять впереди. — Какаду протискивается к двери.
— Прочь с дороги! — Орангутанг открывает дверь, берет оружие (я сразу понимаю, что это пластмассовый револьвер) и подталкивает меня вперед. Все остальные проворно следуют за ним.
— Бросить оружие! — кричит какой-то полицейский.
— Здесь я ставлю условия. — Орангутанг достает записочку и читает то, что все и так давно знают.
Насчет машины он готов к компромиссам. Не обязательно «вольво», «опель» или «рено» тоже сойдут. Но бензина должно быть достаточно. Потом он требует, чтобы Томас поставил для него в эфире песню Хайди Брюля «Никакая сила не сможет нас разлучить». Томас говорит, что это невозможно, что мы молодежная радиостанция, а эта песня для людей старше семидесяти лет. Йо кричит, что Томас все равно должен ее поставить. Какаду хочет передать привет в эфире.
— Бросить оружие! — Полицейские внизу начинают терять терпение.
Между тем на радио звучит песня «Ах, мое сердечко!» Вильдекера Херцбубена. Наверно, впопыхах ничего лучше не нашли. Между тем Какаду начинает свою тираду:
— Я передаю привет моим родителям, моему брату Майку, моему лучшему другу Фридеру, госпоже Браун, у которой я как-то украл сумочку, Эрнсту с очистных сооружений, у которого я из-под носа увел машину, Луиджи из пиццерии «Салерно», которая еще получит от меня четыреста евро, объединению пожарников-добровольцев, я и сам был в детстве пожарником, Трауделю из гастрономии «Шнапп», в которой я всегда получал дармовой кусок колбасы, Камерон Диас, которая так замечательно сыграла в фильме «Ангелы Чарли», Измаилу Гюльтиппелю, теперь уже и не помню за что, милым испанским таможенникам, которые не заметили, что у меня поддельные документы…
— Тихо, — вмешивается Томас.
— Что такое? — спрашивает Какаду.
— У меня есть только инструментальная версия Хайди Брюля. Подойдет?
Орангутанг размышляет.
— Хорошо, но все должны подпевать! Заложница (я уже сказала, что это я?) и малолетние преступники на балконе, вся редакция в доме радио, сотни полицейских на стоянке и на деревьях — поют абсолютно все.
Когда вижу людские страданья, Бесконечную боль и стенанья, Вопрошаю я всевидящее око: Почему наша жизнь так жестока? Почему нам так одиноко?
Всегда дарите друг другу любовь, Пусть доверье станет вашим спутником вновь, Нет ничего прекраснее на свете, Чем посвящать любимым слова эти:
Никакая сила не сможет нас разлучить, Мы друг другу всегда будем верность хранить, Пусть немало несчастий нам пришлось пережить, Мы друг другу всегда будем верность хранить!
Я не верю своим глазам. Полицейские на деревьях взялись за руки и раскачиваются в такт музыке. Руководитель спецоперации, который стоит рядом с водяной пушкой, вытирает слезы. Даже мои захватчики реагируют эмоционально. Орангутанг, тихо всхлипывая, говорит мне, что всегда слышал эту песню у бабушки и дедушки в Бад-Швиссельсхайме. Бабушка всегда намазывала ему маслом хлеб и очищала мандарины, горела лампа, и от печи так уютно было в доме. Я говорю Орангутангу, что мне это тоже всегда нравилось и что я его прекрасно понимаю. Воспоминания детства всегда так трогательны!
Томас нарушает нашу идиллию (следующую композицию исполняет Оззи Осборн). Я говорю, что мне холодно, и предлагаю остальным участникам группы, все еще находящимся под впечатлением от песни, снова пройти в комнату. В этот момент я замечаю, что балконную дверь можно закрыть с внешней стороны. В следующее мгновение я быстро привожу свой план в исполнение и кричу:
— Быстрее заберите меня отсюда!
Томас из студии нашего радио отвечает:
— Да, но как, как мы можем помочь тебе, сидя здесь?
Не теряя самообладания, один пожарник быстро взвесил все «за» и «против», и через секунду пожарная лестница была уже у моего балкона. И прежде чем Какаду, Белая Акула или кто-то там еще выдавливают окно, я уже вскакиваю на лестницу и крепко держусь за нее.
Теперь я на свободе.
Первый человек, которого я вижу, когда в целости и сохранности спускаюсь вниз, — это Марго. Она явно рада меня видеть:
— О-боже-подружка-теперь-то-мы-сможем-пойти-выбрать-мне-новое-платье???
Я думаю, мне нужно выпить (кажется, так говорила Сью Эллен Эвинг).
Господин Урбан в ближайшее время снимет балконные двери, а на их месте установит решетки.
— Так или иначе, эти балконы — одно дурачество, — ворчит он.
Потом я говорю Йо, что больше никаких выездных репортажей, и он отвечает:
— Конечно, о чем ты.
Кстати, сегодня был рекорд по количеству слушателей с первого дня существования нашего радио. В благодарность я получаю от нашего директора два махровых полотенца. У меня нехорошее чувство, мне, кажется, он хочет, чтобы я разорвала их на части и сделала себе удавку.
Потом я сразу иду с Марго за «свадебным прикидом». Мариус пока еще не знает, что со мной было. У него сейчас прием, и я не хочу мешать: его все равно особо не удивит эта история. Лучше я приберегу ее на вечер.
Носиться с Марго по франкфуртским магазинам — удовольствие для мазохистов. Она как непослушная собачка бежит все время впереди меня да еще успевает болтать без умолку. Если бы у меня был поводок, легче бы все равно не стало, потому что тогда она просто волокла бы меня по земле.
Уже в первом магазине разыгрывается сцена: все, видите ли, не по ней, и наряды продаются только для женщин, которые хотят подчеркнуть свою женственность. Во как!
В магазине «Все для охотников» она, наконец, находит то, что ей приходится по душе: обтягивающие брюки-гольф, зеленая рубашка, куртка, сапоги для скалолазов, толстые шерстяные носки и шляпа с кисточкой из волос серны, как у настоящего охотника. Я в шутку предлагаю купить еще и ружье, но продавец смотрит на меня злым взглядом и говорит, что так, мол, дело не пойдет, что нужно специальное разрешение на ношение оружия. На мое возражение, что это была просто шутка, он отвечает, что в свое время банда террористов Баадер-Майнгоф тоже так говорила, а что получилось. Лучше я теперь вообще дам обет молчания.
Около восьми вечера, обессиленная, я возвращаюсь домой. Прежде чем успеваю вставить ключ в замочную скважину, Мариус открывает дверь. Он похож на огнедышащего дракона. Мне становится страшно.
— Скажи, Каро, ты окончательно рехнулась, или как?
— Да что такое?
Мариус размахивает руками, как Пьеро.
— Я прихожу домой в шесть, тебя нет дома, а телефон звонит не переставая, и все хотят знать, хорошо ли ты себя чувствуешь, и сильно ли тебя потрясло все случившееся, и, может быть, тебе лучше провести один день в больнице под наблюдением врачей, а я КАК ПОСЛЕДНИЙ ДУРАК СТОЮ ЗДЕСЬ И НИ О ЧЕМ НЕ ЗНАЮ. БУДЬ ТАК ЛЮБЕЗНА, СКАЗАТЬ, ЧТО ЖЕ ВСЕ-ТАКИ ПРОИЗОШЛО!
— Почему ты мне не позвонил? — спрашиваю я, осознавая свою вину.
Мариус проводит рукой по волосам. Он весь красный.
— Потому что твой долбаный телефон по-прежнему лежит в редакции, и трубку снимает кто угодно, только НЕ ТЫ!!!
Точно, я ведь не взяла сотовый на выездной репортаж. Надеюсь, Йо и Бернд убрали его в надежное место.
— Потом я включаю телевизор и вижу тебя на каком-то балконе, ты размахиваешь руками, и кто-то приставляет тебе к виску пистолет. Знаешь, с меня хватит! Как мало я для тебя значу, если ты даже не удосужилась позвонить мне после всей этой истории!
А он прав. Он прав. Это факт. Но что, же мне теперь делать?
— Мы ходили с Марго выбирать ей свадебное платье. Точнее, обтягивающие брюки-гольф и шляпу с кисточкой из волос серны, как у настоящего охотника. — Я пытаюсь себя оправдать. — Если бы ты позвонил Питбулю, ты бы это знал.
Мариус ходит из угла в угол.
— Значит, ты думаешь, я не звонил всем подряд и не спрашивал, где ты? — Мариус выливает на меня всю накопившуюся желчь. — Только до Питбуля мне, к сожалению, не удалось дозвониться. Зато я разговаривал с Геро. И ты должна непременно успокоить его, он себе места не находит, он думал, что ты МЕРТВА.
