Нередко случается, что руки, подающие мадам Кюри заметки для академии, дрожат от волнения. Авторы знают, что суд будет суровый! По мнению Мари, изложение их никогда не бывает достаточно ясным, достаточно изящным. Она преследует не только технические погрешности, но переделывает фразы целиком, исправляет синтаксические ошибки. «Ну вот теперь я думаю, что сойдет», — говорит она, возвращая «ни живу, ни мертву» юному ученому его «мазню».

Но когда Мари довольна работой своего ученика, то ее улыбка, выражение довольства: «Очень хорошо… Превосходно», — вознаграждают работника за его труд, и, окрыленный, тот летит в лабораторию профессора Перрена, так как обычно он докладывает академии сообщения Института радия.

Тот же Жан Перрен говорит всем: «Мадам Кюри не только знаменитый физик, «о и лучший директор лаборатории из мне известных».

В чем тайна этого превосходства Мари? Прежде всего необычайный, вдохновляющий патриотизм по отношению к Институту радия. Она пламенный служитель и защитник достоинства и интересов этой любимой ею обители.

_ Она сама терпеливо добывает радиоактивные вещества в количестве, необходимом для исследований широкого размаха. Обмены любезностями и кокетничанье мадам Кюри с директорами бельгийского завода радия «Рудное объединение Горной Катанги» заканчиваются неизменно одним и тем же: «Рудное объединение» любезно посылает мадам Кюри тонны отработанной руды, а Мари с восторгом сейчас же принимается за извлечение желанных элементов.

Из года в год Мари обогащает свою лабораторию. Вместе с Жаном Перреном она бегает по министерствам, требует субсидий, ассигнований на научные работы. Таким путем она добивается в 1930 году особого кредита в пятьсот тысяч франков.

Временами она чувствует себя утомленной и несколько униженной этими хлопотами и тогда описывает Еве свои ожидания в приемных, свои страхи, а в заключение говорит с улыбкой:

— По-моему, в конце концов нас выпроводят за дверь, как нищих.

Научные работники лаборатории имени Кюри под руководством такого надежного рулевого вторгаются в еще не обследованные участки учения о радиоактивности.

С 1919 года по 1930 год физики и химики Института радия опубликовали четыреста восемьдесят три научные работы, из них тридцать четыре дипломные и диссертации. Из этих четырехсот восьмидесяти трех исследований тридцать одно падает на долю мадам Кюри.

Здесь необходимо пояснение. В последний отрезок своей жизни мадам Кюри подготовляет будущее, может быть чересчур жертвуя собой, и отдает лучшую часть своего времени обязанностям директора, руководителя. Что бы она создала сама, если бы могла, подобно окружающей ее молодежи, посвятить каждую минуту научной работе? И кто может сказать, какая часть Мари заключена в работах, внушенных и руководимых ею шаг за шагом?

Мари не ставит себе таких вопросов. Она радуется победам, одержанным той коллективной личностью, которую она зовет даже не «моей лабораторией», но тоном затаенной гордости просто «лабораторией». Она произносит это слово так, как будто на земле не существует никакой другой лаборатории.

Духовные, гуманные качества этой одинокой ученой помогают ей стать вдохновительницей других. Не очень общительная мадам Кюри умеет внушать преданность к себе своим товарищам по работе, продолжая и после многих лет ежедневного сотрудничества звать их «мадемуазель» или «месье».

Стоит Мари, увлекшись научным спором, задержаться где-нибудь в саду, на скамейке, как встревоженный, нежный голос одной из ассистенток возвращает Мари к действительности: «Мадам, вы простудитесь! Мадам, умоляю вас, идите в помещение!» Если Мари забывает пойти завтракать, чьи-то руки тихо подкладывают ей ломтик хлеба и фрукты…

И слушатели и рабочие лаборатории также испытывают на себе силу ее обаяния, единственного в своем роде. Когда Мари наняла себе отдельного шофера, то институтский «мастер на все руки» Жорж Буатё — и чернорабочий, и механик, и шофер, и садовник — плакал горькими слезами от одной мысли, что теперь не он, а другой будет возить мадам Кюри с улицы Пьера Кюри на набережную Бетюн.

Чувство привязанности к своим соратникам, малозаметное внешне, помогает Мари отмечать в этой большой семье самых больших энтузиастов своего дела, людей с наиболее возвышенной душой. Я редко видела свою мать такой подавленной, как при известии о неожиданной смерти одного из ее учеников в августе 1932 года:

«Прибыв в Париж, я была крайне огорчена, — пишет она сама. — Молодой химик Реймонд, которого я так любила, утонул в реке в Ардеше. Его мать пишет мне, что годы, проведенные им в лаборатории, были лучшими годами в его жизни. А для чего, раз это имело такой конец? Сколько в нем было прекрасной юности, прелести, благородства и обаяния — все это исчезло из-за какого-то дрянного купания в холодной воде».

Своим ясным взглядом она видит изъяны и достоинства, неумолимо отмечает недостатки, которые будут всегда мешать научному исследователю стать большим ученым. Больше, чем тщеславных, она боится неудачников. Материальные разрушения, причиненные неловкою рукой какой-нибудь установке, приводят ее в отчаяние.

Если кто-нибудь из сотрудников защищает диссертацию, получает диплом или удостаивается премии, то в честь его устраивается «лабораторный чай». Летом такие собрания организуются в саду, под липами. Зимою мир и тишина в библиотеке, самом большом помещении института, вдруг нарушаются звоном посуды. А какова посуда! Стеклянные стаканы для осаждения растворов служат и чашками для чая и кубками для шампанского, мешалки заменяют чайные ложки. Студенты обслуживают и угощают пирожными своих товарищей, руководителей, весь небольшой состав служащих. Среди присутствующих мы видим и Андре Дебьерна, начальника учебной части, и Фернанда Гольвека, главного руководителя научно-исследовательских работ, и оживленную, разговорчивую Мари, которая защищает руками свой стакан чаю от окружающей толкотни.

Но вдруг наступает тишина. Мадам Кюри собирается поздравить сегодняшнего лауреата. Несколькими теплыми фразами она характеризует оригинальность его работы, раскрывает те трудности, какие он преодолел. Гром аплодисментов сопровождает ее милые заключительные фразы: любезный комплимент по адресу родителей героя торжества или же, если это иностранец, то по адресу далекого отечества. «Когда вернетесь вы на вашу прекрасную, мне знакомую родину, где меня принимали так хорошо, вы сохраните, я надеюсь, добрые воспоминания об Институте радия. Вы сможете там подтвердить, что работаем мы много, стараемся делать как можно лучше…»

Некоторые из таких «чаев» приносили Мари особое волнение. На одном из них праздновали защиту докторской диссертации ее дочерью Ирэн, а на другом — ее зятем Фредериком Жолио. Мадам Кюри видела, как под ее руководством расцветают дарования этих двух работников науки. Изучив явления ядерного превращения, Ирэн и Фредерик Жолио открывают искусственную радиоактивность: бомбардируя спонтанно возникающими лучами радиоактивных элементов определенные вещества, например алюминий, они превращали эти вещества в новые, еще неизвестные в природе, радиоактивные элементы, которые сами становятся источником лучей. Нетрудно угадать последствия такого поразительного создания атомов для химии, биологии, медицины. Быть может, недалеко то время, когда для целей радиотерапии будут заводским способом вырабатывать тела, имеющие свойства радия!

На том заседании физического общества, когда молодые супруги излагают свои работы, Мари слушает внимательно и гордо, сидя среди публики. Встретив Альберта Лаборда, бывшего когда-то ассистентом Пьера Кюри, она обращается к нему с необычною восторженностью: «Здравствуйте! Как они хорошо говорили, не правда ли? Вот мы и вернулись к прекрасным временам старой лаборатории!»

Мари слишком взволнованна, возбуждена, чтобы остаться дольше на этом вечере. Она идет домой пешком, по набережным, в обществе нескольких коллег. И без конца говорит об успехе «своих молодых людей».