Маня — Юзефу, 18 марта 1888 года:

«Милый Юзик, наклеиваю на это письмо последнюю, оставшуюся у меня марку, а так как у меня нет буквально ни копейки (да, ни одной!), то, вероятно, я вам не напишу до пасхальных праздников, разве что какая-нибудь марка случайно попадет мне в руки.

Цель моего письма поздравить тебя с днем ангела, но если я запаздываю, то, поверь мне, что это вызвано только отсутствием у меня денег и марок, а просить их у других я еще не выучилась.

Милый мой Юзик, если бы ты только знал, как я мечтаю, как мне хочется приехать на несколько дней в Варшаву! Я уже не говорю о моих совершенно износившихся и требующих поправки нарядах… Но износилась и моя душа. Ах, только бы избавиться на несколько дней от этой холодной, знобящей атмосферы, от критики, от необходимости все время следить за тем, что говоришь, за выражением своего лица и за своими жестами: мне нужен этот отдых, как купание в знойный день. Да есть много и других причин желать перемены моего местопребывания.

Броня не пишет мне уже давно. Наверно, и у нее нет марки. Если ты можешь пожертвовать одной маркой для меня, то напиши, пожалуйста. Только пиши подробно и обстоятельно обо всем, что делается у нас в доме, а то в письмах папы и Эли одни жалобы, и я спрашиваю себя, все ли действительно так плохо, я мучусь, и эти волнения за них присоединяются к целому ряду моих здешних неприятностей, о которых я могла бы рассказать тебе, но не хочу. Если бы не мысль о Броне, я бы немедленно ушла от З., несмотря на такую хорошую оплату, и стала бы искать другого места…»

Прошло три года с того времени, как Мария стала домашней учительницей. Три года однообразного существования: тяжелого труда, безденежья, редких радостей и многих огорчений. Но вот едва заметные толчки с разных сторон всколыхивают трагический застой в жизни девушки. Казалось бы, совсем незначительные события в Париже, Варшаве и в самих Щуках перетасовывают карты в той игре, от которой зависит и судьба Мани.

Старик Склодовский, уйдя в отставку с казенной службы, стал искать доходного места. Ему хочется помочь своим дочерям. В апреле 1888 года он получает трудную и неблагодарную должность директора исправительного приюта для малолетних преступников. Дух заведения, все окружающие неприятны. Но здесь сравнительно высокое жалованье, благодаря которому этот Прекрасный человек берет на себя всю ежемесячную посылку денег Броне для продолжения ее учения.

Броня сообщает об этом прежде всего Мане и просит не высылать ей больше денег. Во-вторых, Броня просит отца удерживать из сорока рублей, определенных ей отцом, восемь, чтобы мало-помалу возместить полученное от младшей сестры. С этого времени капитал Мани, равнявшийся нулю, начинает возрастать.

В письмах парижской студентки есть и другие новости. Она работает. С успехом держит экзамены и влюблена! Влюблена в поляка Казимира Длусского, товарища по медицинскому факультету, замечательного по своему обаянию и душевным качествам; одно в нем портит дело: ему запрещен въезд в Польшу под страхом высылки на поселение.

В 1889 году наступает конец пребыванию Мани в Щуках. После праздника Иоанна Богослова она будет не нужна семейству З. Она уже имеет в виду место домашней учительницы в семействе Ф., крупных заводчиков, живущих в Варшаве. Наконец-то будет перемена, перемена, которой так сильно желала Маня!

Прощайте, Щуки и свекольные поля! Милые улыбки с той и с другой стороны, пожалуй, чрезмерно милые, и Мария Склодовская расстается с семейством З. Свободной возвращается она в Варшаву и с наслаждением впивает воздух родного города. Но вот она снова в поезде. Маня едет на мрачный балтийский пляж, в курорт Цоппот, где сейчас проводят время ее новые хозяева.

Из Цоппота Маня пишет Казе 14 июля 1889 года:

«Путешествие мое прошло благополучно, вопреки моим трагическим предчувствиям… Никто меня не обокрал — даже не пытался, я не перепутала ни одной из пяти пересадок и съела все сардельки; не могла прикончить только булочки и карамельки.

В дороге нашлись доброжелательные покровители, которые мне помогали во всех моих заботах. Опасаясь, что в порыве своей любезности они съедят мои припасы, я не показывала им моих сарделек.

Муж и жена Ф. ждали меня на вокзале. Они очень милы, и я сразу привязалась к их детям. Значит, все будет хорошо, да это и необходимо!»

В «Шульц-отеле» этого летнего курорта, где, как пишет Маня, встречаешь все тех же лиц, где говорят только о тряпках и других вещах, таких же интересных, жизнь не очень увлекательна:

«Погода холодная, все сидят дома: пани Ф., ее муж и ее мать; и у всех такое настроение, что я охотно провалилась бы сквозь землю!..»

Но вскоре и родители, и дети, и наставница возвращаются в Варшаву.

Предстоящий год обещает быть сравнительно приятной передышкой в жизни Мани. Пани Ф. очень красива, очень элегантна и богата. Носит дорогие меха и драгоценности. В ее платяных шкафах висят платья от Ворта; гостиную украшает ее портрет в вечернем туалете. За время своего пребывания у Ф. Маня знакомится с очаровательными безделушками, каких сама она никогда не будет иметь.

Первая и последняя встреча с роскошью! Встреча— ласковая благодаря приязни пани Ф., которая, прельстившись «замечательной панной Склодовской», поет ей хвалы и требует ее присутствия на всех приемах и балах…

И вдруг — гром при чистом небе: однажды утром почтальон приносит письмо из Парижа. Этим невзрачным письмом на четвертушке писчей бумаги, написанным в университетской аудитории между двумя лекциями, благодарная Броня предлагает Мане пристанище на будущий учебный год у себя, в своей новой супружеской квартире.

Броня — Мане, март 1889 года:

«…Если все пойдет, как мы надеемся, я летом, наверно, выйду замуж. Мой жених уже получит звание врача, а мне останется лишь сдать последние экзамены. Мы останемся в Париже еще на год, за это время я сдам выпускной экзамен, а после этого мы вернемся в Польшу. В нашем плане я не нахожу ничего неразумного. Скажи, разве я не права? Вспомни, что мне двадцать четыре года, — это неважно, — но ему тридцать четыре, что уже важнее. Было бы нелепо ждать еще дольше!

…А теперь относительно тебя, Манюша: надо, чтобы, наконец, и ты как-то устроила свою жизнь. Если ты скопишь за этот год несколько сот рублей, то в следующем году сможешь приехать в Париж и остановиться у нас, где найдешь и кров и стол. Несколько сот рублей совершенно необходимы, чтобы записаться на лекции в Сорбонне. Первый год ты проживешь с нами. На второй же и третий год, когда нас не будет в Париже, божусь, что отец тебе поможет, хотя бы против был сам черт.

Тебе необходимо поступить именно так: слишком долго ты все откладываешь! Ручаюсь, что через два года ты будешь уже лиценциатом. Подумай об этом, копи деньги, прячь их в надежном месте и не давай взаймы. Может быть, лучше всего обратить их теперь же в франки, пока разменный курс рубля хорош, — позже он может пасть…»

Казалось бы, Маня придет в восторг и ответит, что она вне себя от счастья и приедет. Ничего подобного! Годы изгнания развили в ней болезненную совестливость. Демон жертвенности сделал ее способной сознательно отказаться от своей будущности. Так как она пообещала своему отцу жить вместе с ним, так как она хочет помогать сестре Эле и брату Юзефу, то Маня решает уже не уезжать.

Броня настаивает, спорит. К несчастью, у нее нет решающего довода: она так бедна, что не может оплатить дорогу младшей сестры и посадить ее насильно в поезд. В конце концов было решено, что Маня выполнит свои обязательства перед пани Ф. и останется в Варшаве еще на год. Она будет жить с отцом и пополнит свои сбережения уроками. А затем она уедет…

Наконец-то Маня попадает в желанную атмосферу: собственная квартира, присутствие старого учителя Склодовского, интересные разговоры, которые будят ум. «Вольный университет» вновь открывает перед ней свои таинственные двери. И радость ни с чем не сравнимая, событие первостепенной важности: Маня впервые проникает в лабораторию.