«С точки зрения магнитных свойств, тела делятся на три определенные группы: тела диамагнитные, парамагнитные и ферромагнитные. С первого взгляда эти группы совершенно обособлены.

Мои опыты не дали возможности установить связь между свойствами тел диамагнитных и парамагнитных [6], и выводы благоприятны для теорий, приписывающих магнетизм и диамагнетизм разнородным — причинам. Напротив, свойства ферромагнитных и слабопарамагнитных тел тесно связаны между собою».

Работа представила значительные экспериментальные трудности, так как необходимо было измерять очень малые силы (порядка 1/100 миллиграмма) в приборе, где температура могла достигать 1400°.

Пьер Кюри отлично понял, что выводы, здесь полученные, имеют основное значение с теоретической точки зрения. Закон Кюри, по которому коэффициент намагничивания слабомагнитных тел изменяется обратно пропорционально абсолютной температуре, — замечательно простой закон, вполне сходный с законом Гей-Люссака относительно изменения плотности идеального газа с температурой. В 1905 году П. Ланжевену в его известной теории магнетизма удалось отдать должное закону Кюри и найти, с теоретической точки зрения, основную разницу между причинами диамагнетизма и парамагнетизма. Эта работа, а также и важные исследования П. Вейса доказали точность выводов Пьера Кюри и глубину аналогии, которую он заметил между интенсивностью намагничивания и плотностью жидкости; парамагнитное состояние сходно с газообразным, а ферромагнитное — с конденсированным.

В связи с этой работой Пьер Кюри посвятил некоторое время на изыскание новых явлений, существование которых a priori не казалось ему невозможным. Он искал сильно диамагнитные тела и не нашел их. Он искал также, нет ли тел — проводников магнетизма — и может ли магнетизм существовать в свободном состоянии, как электричество; и тут результат был отрицательным. Он никогда не печатал ничего об этих работах, имея привычку исследовать явления часто без большой надежды на успех, лишь из любви к неожиданному и вовсе не думая об опубликовании всех своих попыток.

Эта совершенно бескорыстная страсть к научному исследованию была причиной того, что он не особенно заботился о докторской диссертации и использовании для этого своих первых работ. Ему было уже тридцать пять лет, когда он решился собрать с этой целью результаты только что законченной прекрасной работы о магнетизме.

Я сохранила живое воспоминание о защите диссертации, на которую он пригласил меня ввиду дружбы, связывавшей нас уже в ту эпоху. Жюри состояло из профессоров Бути, Липпманна и Отфейля. Среди присутствующих были друзья Пьера Кюри и его старый отец, счастливый успехом сына. Я помню простоту и ясность изложения, уважение, с которым относились профессора, и беседу, завязавшуюся между ними и Пьером Кюри, напоминавшую заседание Физического общества. Маленький зал в тот день был приютом возвышенной человеческой мысли, и я была вся (проникнута этим ощущением.

Вспоминая этот период жизни Пьера Кюри (1883–1895 гг.), можно определить эволюцию молодого физика в его должности руководителя работ. Ему удалось организовать за это время совершенно новую программу занятий, напечатать серию значительных теоретических статей и первоклассных экспериментальных исследований, сконструировать весьма совершенные, новые приборы — все это в очень неудовлетворительных условиях в смысле помещения и кредита. По этому можно судить, что он сумел победить сомнения и колебания своей ранней юности, для того чтобы дисциплинировать методы работы и использовать свои исключительные природные способности.

Уважение к нему во Франции и за границей возрастало. Его с интересом слушали на заседаниях ученых обществ (Физического, Минералогического и Электротехнического), где он имел обыкновение делать доклады и где он охотно вступал в прения по различным научным вопросам.

Среди заграничных ученых, высоко ценивших его уже в то время, можно прежде всего назвать знаменитого английского физика лорда Кельвина, завязавшего с ним сношения по поводу одной научной дискуссии и постоянно выражавшего свое уважение и симпатию к нему. В одну из своих поездок в Париж лорд Кельвин был на заседании Физического общества, где Пьер Кюри делал сообщение о конструкции и применении конденсаторов-эталонов с охранным кольцом. В этом докладе он рекомендовал применение особой установки, состоящей в том, что заряжают пластинку, окруженную защитным кольцом, соединенным с землей, а затем используют для измерения индуктированный заряд на второй пластинке. Хотя расположение силовых линий тогда очень сложно, но индуктированный заряд вычисляется по электростатической теореме по той же простой формуле, что и в обычном случае однородного поля; выгода новой установки была в лучшей изоляции. Лорд Кельвин счел первоначально ход рассуждения неправильным; несмотря на свою известность и преклонный возраст, он на следующий день отыскал молодого руководителя работ в его лаборатории и вступил с ним в спор у доски. Он был окончательно убежден представленными доводами и, казалось, был рад согласиться со своим противником [7].

Можно удивляться, что Пьер Кюри, несмотря на свои заслуги, в течение двенадцати лет сохранял скромную должность руководителя работ. Это, без сомнения, зависело главным образом от легкости, с которой забывают лиц, не рекомендуемых, не протежируемых, не поддерживаемых чьим-либо сильным влиянием. Это проистекало также и вследствие полной невозможности для него прибегать к постоянным хождениям, связанным с каждой попыткой активной поддержки выставленной кандидатуры. Независимость его характера не позволяла ему просить улучшения своего положения, очень скромного, так как его жалованья (около 300 франков в месяц) едва хватало на очень скромную жизнь.

Вот что он писал по этому поводу:

«Мне сказали, что один из профессоров, быть может, уйдет в отставку, а в таком случае я должен выставить свою кандидатуру на его место. Быть кандидатом на чье-нибудь место — пакостное дело, я не привык к подобным упражнениям, в высшей мере развращающим человека. Я сожалею, что заговорили со мной об этом. Думаю, что нет ничего более зловредного для духа, как отдаваться таким заботам».

Если он не желал повышения, то еще менее он был склонен к почестям. В частности, у него было очень твердое убеждение в отношении почетных отличий; он не только не верил в их полезность, но считал их просто вредными, полагая, что желание получить их — причина волнений, отодвигающих на второй план более достойную для человека цель: творчество ради любви к нему самому. Привыкнув к большой моральной честности, он не колебался согласовать свои действия с убеждениями. Когда из уважения к нему Шютценбергер хотел доставить ему академические отличия, он отказался, несмотря на преимущества, которые давало это в будущем, и написал своему директору:

«…господин Мюзэ сказал мне, что Вы имеете намерение снова предложить меня префекту для награждения знаком отличия. Прошу очень это не делать. Если Вы выхлопочете это отличие, я буду вынужден отказаться от него, так как я твердо решил не принимать никаких отличий любого рода. Надеюсь, что Вы избавите от поступка, который поставит меня в несколько смешное положение перед многими людьми.