В 1903 году Пьер Кюри поехал со мною в Лондон, чтобы сделать сообщение о радии. Ему был оказан восторженный прием. Он был счастлив снова увидеть при этом лорда Кельвина, который всегда выражал свою привязанность к нему и, будучи уже очень пожилым в то время, проявлял все тот же юношеский интерес к науке. Знаменитый ученый с трогательным удовлетворением показывал стеклянную ампулу с зернышком соли радия, подаренным ему Пьером Кюри. Мы встретились также с другими известными учеными: Круксом, Рамзеем и Дьюаром; в сотрудничестве с последним Пьер Кюри напечатал работу о выделении тепла радием при очень низких температурах и об образовании гелия в солях радия.
Несколько месяцев спустя ему (вместе со мной) была присуждена Лондонским королевским обществом медаль Дэви, и почти в то же время мы получили вместе с Анри Беккерелем Нобелевскую премию по физике.
Состояние здоровья помешало нам отправиться на церемонию вручения премии в декабре, и только в июне 1905 года мы смогли поехать в Стокгольм, и Пьер Кюри прочел свою Нобелевскую речь. Нам был оказан очень любезный прием, и мы могли восхищаться видом страны в блеске прекрасных летних дней.
Присуждение Нобелевской премии было для нас важным событием из-за того престижа, которым пользовался недавно основанный (1901) Нобелевский комитет. С денежной стороны половина премии представляла значительную сумму. Пьер Кюри мог с тех пор предоставить свою должность в институте Полю Ланжевену, одному из своих прежних учеников. Пьер Кюри, кроме того, пригласил себе особого ассистента для помощи в своих работах.
Но известность, вызванная этим счастливым событием, ложилась тяжелым бременем на человека, не подготовленного и не привычного к ней. Целая лавина визитов, писем, просьб, статей и лекций, постоянные поводы к потере времени, волнениям и утомлению. Пьер Кюри был добр и не любил отвечать отказом на просьбу; но, с другой стороны, он отдавал себе ясный отчет, что он не может уступать обременявшим его ходатайствам без серьезного ущерба для здоровья, спокойствия своего духа и для работы. В письме к Ш.-Эд. Гийому он говорил: «У нас просят статей и лекций, а несколько лет спустя те же, кто просил нас, будут удивлены, увидя, что мы не работали».
Вот что он говорит в других письмах, относящихся к тому же времени и адресованных к Ж- Гун, который был настолько любезен, что сообщил мне их содержание, за что я приношу ему мою искреннюю благодарность.
20 марта 1902 г.
«Как вы могли заметить, в данный момент судьба нам благоприятствует, но ее милости сопровождаются множеством всяческих беспокойств. Никогда мы не были в такой степени лишены покоя. Бывают дни, когда нет времени передохнуть. А ведь мы мечтали жить дикарями, подальше от людей».
22 января 1904 г.
«Мой дорогой друг, я уже давно собираюсь Вам написать. Пожалуйста, извините меня, если я до сих нор этого не сделал. Это происходит по вине той глупой жизни, которую теперь приходится вести. Вы видите, какое восхищение внушает радий, но нам дорого обходится наша популярность. Нас преследуют журналисты и фотографы всех стран света: дело доходит до того, что они готовы воспроизводить разговор моей дочери с ее няней или описывать наших белую и черную кошек. Кроме того, к нам в большом количестве обращаются за деньгами, и, наконец, нас навещают в нашем помещении на улице Ломон бесчисленные коллекционеры автографов, снобы, люди из общества и даже иногда ученые. Все это не оставляет ни одной минуты покоя в лаборатории, а вечерами приходится еще поддерживать обширную корреспонденцию. Я чувствую, что начинаю тупеть от такого режима. Весь этот шум может оказаться не совсем бесполезным как средство для получения кафедры и лаборатории. Приходится создавать кафедру, а лаборатории я, может быть, еще и не получу. Я, конечно, предпочел бы обратное, но Лиар хочет использовать возникшее движение для создания новой кафедры в университете. Они основывают кафедру без определенной программы, нечто вроде специального курса, я думаю, что мне придется каждый год читать новый курс, а это очень трудно».
31 января 1905 г.
«…я вынужден был отказаться от поездки в Швецию… Говоря правду, я держусь только тем, что избегаю всякого физического напряжения. Моя жена в таком же положении и о работе по целым дням, как прежде, не приходится и думать.
Что касается работы, я ничего в настоящее время не делаю. Лекции, ученики, установка приборов, бесконечная вереница лиц, которые приходят нам мешать без всяких серьезных к тому оснований, вот в чем проходит жизнь, и не остается времени заняться чем-нибудь полезным».
24 июля 1905 г.
«Мой дорогой друг.
Мы очень сожалели, что лишены были в этом году Вашего посещения, и надеемся повидаться с Вами в октябре. Если не предпринимать чего-нибудь время от времени, то в конце концов потеряешь из виду всех своих лучших и наиболее тебе симпатичных друзей и будешь поддерживать знакомство с другими людьми только потому, что легконаходишь случайс ними встречаться.
Мы по-прежнему ведем образ жизни очень занятых людей и в то же время ничем интересным не занимаемся. Вот уже более года, как я не сделал ни одной работы, и у меня не остается для себя ни одной минуты времени. Несомненно, что я не нашел еще средства защиты от расхищения нашего времени, между тем такая защита совершенно необходима. Это вопрос жизни или смерти для интеллекта».
В общем, несмотря на внешние осложнения, наша жизнь благодаря усилиям воли осталась такой же скромной и уединенной, как и раньше. В конце 1904 года наша семья увеличилась рождением второй дочери, Евы-Денизы, в скромном доме на бульваре Келлерман, где жили вместе с доктором Кюри, видя лишь немногочисленных друзей.
Наша старшая дочь, подрастая, стала маленькой подругой отца, который очень интересовался ее воспитанием и охотно гулял с ней в свободные минуты, особенно в дни каникул. Он вел с ней серьезные разговоры, отвечал на все ее вопросы и радовался быстрому развитию ее юного ума.
В связи с большим успехом Пьера Кюри за границей, наконец, пришло, хотя и запоздалое, но полное признание его заслуг и во Франции. В еорок пять лет он был одним из первых ученых своей страны, и тем не менее он как преподаватель занимал подчиненную должность. Это ненормальное положение вещей волновало общественное мнение; под влиянием этого ректор Парижской академии Лиар предложил парламенту учредить профессорскую кафедру в Сорбонне. В начале учебного 1904/05 года Пьер Кюри был назначен профессором факультета естествознания Парижского университета; год спустя он окончательно покинул институт, где его заместил Поль Ланжевен.
Учреждение новой кафедры не обошлось без затруднений; первоначальный проект предусматривал новую кафедру, но без лаборатории. Пьер Кюри не считал возможным принять должность, где он рисковал потерять и те небольшие средства для работы, которыми он располагал, вместо того чтобы получить новые; он написал своим патронам о решении остаться в P. C. N. Благодаря его настойчивости учреждение новой кафедры было дополнено кредитом на лабораторию и персонал для ее обслуживания (руководитель работ, лаборант и служитель). Должность руководителя работ была предложена мне, что было большим удовлетворением для Пьера Кюри.
Не без сожаления мы покидали институт, где провели за работой такие счастливые дни, хотя и в трудных условиях. Наш сарай был нам особенно дорог; это здание продержалось еще несколько лет в состоянии все прогрессировавшего разрушения, и нам случалось заходить туда. Позже пришлось его разрушить, чтобы освободить место для нового здания института, но фотографии его сохранились. Предупрежденная верным Пти, я совершила туда (увы, уже одна!) последнее паломничество: на доске еще остался почерк того, кто был душой этого места; смиренный приют его работы был весь проникнут воспоминаниями о нем. Жестокая действительность казалась дурным сном; казалось, увидишь его высокий силуэт и услышишь звук знакомого голоса.
