— Эх, вы! — задыхаясь, сказала Нина. — Эх, вы!

— Ниночка, не надо! — просила Шура.

— Буду стрелять! — жестко сказала Нина. — Кто подойдет — буду стрелять! Сами не хотите? Я вас силой спасу!

И вдруг осеклась.

— Слушайте! — требовательно сказала она. — Слышите? Да, уже все услышали треск кукурузных стеблей и покашливание. И все притихли.

— Где вы? — по-немецки спросил знакомый мужской голос.

— Тут, тут! — отозвалась Нина.

Давешний крестьянин не подвел!

Женщины потянулись к нему, окружили.

— Хлеб, да? Хлеб?

Крестьянин помедлил.

— Хлеба нет… — сказал он.

Беглянки оцепенели.

— Есть будем в деревне, — торопливо сказал крестьянин, чувствуя их отчаяние. — Жена сварила картошки и кукурузы. Горячее лучше. Она так сказала, жена… И в сарае теплей. Сколько вас тут?

— Девять, — пересилив рыдание, сказала Нина. — Нас девять, товарищ!

Окна хуторских домиков гасли одно за другим. Дольше всех светилось большое, оранжевое в доме на правом краю. Но и оно погасло.

— Пора, — сказала Кротова, поднимаясь с охапки хвороста.

Непогожая осенняя ночь посвистывала ветром, пробирала холодком, окликала далеким, невнятным собачьим лаем.

Пилот и радистка медленно приближались к хутору, с трудом угадывая прихотливые изгибы полевой дороги.

У них не было денег, одежда выдавала в них советских летчиков, и все же Бунцев, поверив Кротовой, принял решение идти в хутор и добыть продовольствие.

Близ околицы остановились. Бунцев, как договаривались, снял шлем, накинул на плечи широкий плащ Кротовой, оба достали пистолеты. Прислушались. Хутор, казалось, спал.

— Входим, — шепнул Бунцев.

Хуторская улочка пахла парным молоком, навозом, прелой соломой, теплом человеческого жилья. В нескольких шагах от пилотов, за надежными стенами домов люди лежали с мягких постелях, укрытые теплыми одеялами. Они были сыты, и они спали…

Бунцев остановился поблизости от большой темной громады — дом окружали пристройки.

— Давай сюда! — шепнул он.

— Да. Хорошо.

Кротова подошла к темному окну и сильно, резко застучала-забарабанила в стекла.

Откликнулись им почти сразу. Хозяин дома недовольно и встревоженно спросил что-то на незнакомом языке.

— Хиер зольдатен! — громко и требовательно сказал Бунцев. — Оффнен! Шнелль!

— Глейх, глейх, — приглушенно донеслось из-за окна. — Ейн минутен!

Прежде чем открыть дверь, хозяин дома приподнял занавеску, попытался рассмотреть стучавших. Он ничего не рассмотрел. Бунцев и Кротова предусмотрительно отступили к крыльцу.

— Входите немедленно и сразу пригрозите, — быстро шепнула радистка.

— Помню!

Однако выполнить отлично придуманный план не удалось. Пилоты уже видели свет в щеляч входной двери, слышали шарканье, как вдруг хозяин дома засвистел, раздался быстрый стук собачьих когтей, к двери подскочил пес, шумно втянул в себя воздух и глухо, утробно заворчал.

Кротова схватила Бунцева за руку:

— Эта тварь все испортит! Стрелять нельзя — обнаружим себя… Надо уходить!

Быстро удаляясь, они услышали голос хозяина дома, успокаивающего собаку и окликавшего солдат. Потом увидели светлый прямоугольник открывшейся двери, плотную фигуру человека с лампой, заметили, как из двери метнулось что-то темное, и сразу услышали злобный, густой лай. Судя по лаю, пес был здоровый.

— Вер ист дас? — громко крикнул хозяин дома.

Подбодренная окликом, собака залилась еще яростней. Но, видимо, она чувствовала опасность, потому что не бросалась на пилотов, а держалась поодаль.

— Пристрелить бы проклятую! — сказал Бунцев.

— Не надо. Отстанет.

Пес провожал летчиков почти до околицы, не слушая окликов хозяина, но возле околицы действительно отстал.

Между тем, взбудораженные его лаем, залились псы в других дворах.

Кое-где в окнах появился свет. Кое-где захлопали двери. Летчикам пришлось бежать, и они остановились, задыхаясь, лишь через километр.

— Ну? — сказал Бунцев, едва переводя дыхание. — Видала? Это тебе не ридна Украина!

— Всяко случается, — ответила Кротова. — Думаете, на Украине сволочей не было? Тоже собак спускали!

Кое-как оба отдышались. На светящихся часах Бунцева было восемь часов тридцать минут.

— Еще два часа у нас есть, — сказала Кротова. — После одиннадцати лучше никуда не соваться.

— Куда ж пойдем? Хлеба доставать надо! Пить!

Радистка подумала.

— Товарищ капитан! Нам все равно по пути к лесу железную дорогу переходить. Так давайте возьмем пару километров в сторону. Попытаем счастья у путевых обходчиков или стрелочников, да и след запутаем.

— А если и там собаки?

— Возле одиночной будки? Неопасно. Да и народ на дороге рабочий… Мы их не обидим. В крайнем случае я свои часы или цепочку золотую на хлеб сменяю.

Бунцев шумно вздохнул:

— Ничего не поделаешь. Эх, черт!.. Придется пошуровать на дороге…

Примерно через час летчики выбрались к железнодорожному полотну. Железная дорога, как и предполагала радистка, никем не охранялась. Пилоты постояли, послушали, не заметили ничего подозрительного и пошли вдоль полотна на восток.

Идти пришлось недолго. Уже через четверть часа они заметили переезд и тускло светящееся окошечко путевого обходчика.

— Входить не будем, — сказала Кротова. — Дождемся поезда. Сторож его встретит и проводит, тогда и подойдем.

Ожидая, пока появится поезд, Кротова вытащила кусок парашютного полотна, расстелила на земле, принялась натирать травой и грязью.

— Плащ-палатку делаешь? — спросил Бунцев.

— Ага. Нельзя же мне в летном…

Бунцев помог радистке. Вскоре полотно потемнело. Теперь оно могло сойти за солдатскую накидку.

— Сила! — сказал Бунцев. — И захочешь — не отстираешь. Вот только мокровато…

— Не страшно. Куртка сырость не пропустит.

Загудели рельсы. Показались огни паровоза. На переезде зажглась красная электрическая лампочка, зазвенели короткие звонки. Минуту спустя из будки вышел человек с фонарем, встал у двери. Поезд прогромыхал мимо — длинный товарный состав с вагонами и платформами, укрытыми брезентом. Обходчик опустил фонарь, почесал под мышкой и повернулся.

— Тихо! — по-немецки сказала Кротова, загораживая обходчику дорогу. — Тихо. Мы не сделаем вам ничего плохого.

Обходчик растерянно топтался на месте, не понимая, откуда взялись эти двое вооруженных людей, кто они и что ему теперь делать. Закричать? Но у этих двоих пистолеты. Да и кто услышит крик? Жена?

— Зольдатен? — неуверенно пробормотал обходчик.

— Да. Солдаты. Словаки. Понимаешь?

— Ах, словаки!.. Так, так…

— Мы бежали из немецкой армии, — сказала Кротова. — Я медицинская сестра, а это мой жених. Мы идем на родину. Нам нужен хлеб.

Железнодорожник понемногу успокаивался. Во-первых, с ним говорила женщина. Во-вторых, все объяснялось: это не бандиты какие-нибудь, а самые что ни на есть простые люди, да вдобавок бегущие от немцев. Одинокие люди. Голодные люди.

— Да, да, теперь многие бегут, — сказал сторож. — Многие. Но и попадаются многие. Вот вчера одного неподалеку поймали.

Бунцев и Кротова переглянулись.

— Спроси, видел он пойманного? — потребовал Бунцев. — Как тот выглядел? Неужели Тольку?..

— Невысокий такой, чернявый, — описал обходчик Кротовой внешность задержанного. — Ваш товарищ?

— Нет, — сказала Кротова. — Наши все высокие. Я одна маленькая.

— Горцы все высокие, — согласился сторож.

— Что он говорит? — волновался Бунцев.

— Задержанный не похож на Телкина, — объяснила Кротова. — Я толкую, что наших тут много. Так, на всякий случай.

— У вас там, в Словакии, восстание, — сказал обходчик. — Знаете?

— Знаем, — ответила Кротова. — Оттого и бежим… Помогите нам. Дайте немного хлеба.