— Только что получено, — сказал Свердлов, — сообщение из Екатеринбурга. Мятежники чехословаки и белогвардейцы подступили к городу. В связи с опасностью для города по постановлению областного Совета расстрелян бывший царь Николай Романов. Президиум ВЦИКа, — закончил Свердлов, — постановил действие Екатеринбургского Совета одобрить.

На минуту, только на одну минуту, люди, сидевшие в небольшом зале заседаний Совнаркома, сосредоточили свое внимание на информации Свердлова. Все они значительную часть своей жизни посвятили борьбе с царизмом, вынесли на себе многие тяжелые удары его сатрапов. Но все это было далеким прошлым. Сейчас для Свердлова, прошедшего через многие тюрьмы и ссылки царского строя, как и для всех крупных революционеров в этом зале, сообщение из Екатеринбурга было эпизодом в развернувшейся гражданской войне.

— Перейдем теперь к постатейному чтению Положения о Наркомздраве, — предложил Ленин после сообщения Свердлова.

Лето 1918 года было началом самого разнузданного белого террора. На территориях временно захваченных интервентами и белогвардейцами свирепым репрессиям подвергались десятки тысяч рабочих и крестьян.

В советском тылу контрреволюционные заговорщики открыли огонь по вождям революции.

Революция должна была защищаться.

Пролетариат должен был обуздать врагов Советского государства.

Для подавления заговорщиков, саботажников, разоблачения агентов антантовских и белых разведок была создана Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Ее справедливо называли обнаженным мечом революции.

Свердлов тяжело переживал потери, понесенные рабочим классом. Еще в февральские дни 1918 года, когда немцы наступали на Петроград, он ощущал глубокую, почти физическую боль, когда на фронт против полчищ Вильгельма приходилось посылать отборные силы пролетарских революционеров — посылать на явную гибель.

Вспоминает Клавдия Тимофеевна: „…С какой горестью встречал Яков Михайлович каждое известие о гибели кого-либо из товарищей. Я помню, как тяжело он переживал внезапную смерть Володарского…

— Бесконечно жаль Володарского, — говорил Яков Михайлович. — Погиб преданный революционер. Тяжелая утрата, но хоть смерть замечательная. Какой конец может быть лучше гибели на боевом посту! Уж если умирать, то хотел бы умереть так же…“

Не знал Свердлов, что отмерено ему немногим более восьми месяцев жизни. Но если бы и знал, то ни одного дня, ни одного часа жизни не прожил бы он по-другому. Не высокие, торжественные слова, а простое сознание долга революционера звучало в его речи над гробом Володарского. Революционер — это солдат освободительной армии, честный же солдат этой армии всегда готов отдать жизнь свою за социализм. „Мы шлем проклятие убийце и тем, кто натравливал его, но не призываем к мести такими же убийствами и террором…

Торжеством наших классовых идеалов мы лучше всего почтим память товарища Володарского. Пусть эта память будет священна для нас, как должна быть священна и эта жертва. Это не первая и не последняя жертва, и мы не боимся их“.

Но все обострявшаяся борьба заставила поставить вопрос о широком применении оружия массового красного террора против врагов революции.

Вслед за чехословацким мятежом последовали левоэсеровский мятеж, кулацкие бунты, мятеж в Ярославле…

Среди многих утрат, последовавших за убийством Володарского, Якова Михайловича тяжело ранила гибель одного из первых военкомов — Семена Нахимсона.

Делегат V съезда РСДРП, один из руководителей-большевиков 12-й армии на Северном фронте, затем строитель Красной Армии, он был человеком философского склада мышления, высокой культуры, выдающихся способностей. Он весь отдался революции, не зная отдыха, работал среди латышских стрелков, готовил в районе 12-й армии помощь Петрограду. Затем изнурительная борьба с эсерами и меньшевиками за руководство 12-й армией.

Когда Свердлов встретился с Нахимсоном в январе 1918 года, он был поражен его усталым, больным видом.

— Вам нужно отдохнуть, хотя бы недельку-другую, — сказал Яков Михайлович.

Нахимсон только грустно улыбнулся в ответ… Несколько позже, в мае 1918 года, он писал жене: „Может, удастся получить отпуск на две недели. Тогда будет совсем хорошо. Я очень буду просить об этом. И по-моему, у меня есть нравственное право и требовать этого. Но события последних дней настолько мрачны, что, пожалуй, теперь не до отпусков. Самара и Саратов заставляют мобилизовать все силы и всю бдительность. Наступают или скорее настали самые тяжелые дни Рабоче-крестьянской республики. Будущее за нас, но надо отстоять настоящее. А это очень, крайне трудно“. И другое письмо: „Малодушные и истеричные уходят, тем энергичнее должны быть мы, старое, закаленное поколение“.

Этому представителю „старого, закаленного поколения“ было тогда 32 года.

В конце мая 1918 года Нахимсон был назначен военным комиссаром Ярославского военного округа. Во время ярославского мятежа белогвардейцы расстреляли комиссара. Его последние слова: „Стреляйте, но вам не убить дело, за которое умираю. Вы все погибнете“.

Его похоронили в Петрограде. Тысячи людей шли за орудийным лафетом до усыпальницы революционеров — Марсова поля.

И снова, как в скорбные дни прощания с Володарским, в Петроград приехал Свердлов. Глухо звучал его голос над могилой Нахимсона: „Товарищ Нахимсон всегда был в первых наших рядах. Он высоко держал знамя рабочей революции. Сомкнем же теснее наши ряды“.

Тяжелы были эти потери…

И все же до начала сентября 1918 года диктатура пролетариата не прибегала к оружию массового красного террора.

Еще в начале августа 1918 года в циркулярном письме Центрального Комитета местным партийным организациям и Советам говорилось: „Есть только один способ смести с лица земли внутренних врагов Советской власти и отбросить врагов внешних. Это — до самых низов поднять массы трудящихся, которым снова грозит порабощение. Массовая агитация среди миллионов против хищников капитала и шакалов-предателей, плетущихся за ними, — такова одна из важнейших задач партии и советских организаций в теперешний момент“.

Но кулацкие мятежи, террор белогвардейцев и интервентов — все это требовало решительных и беспощадных ответных действий.

30 августа 1918 года контрреволюция нанесла Советской республике самый страшный удар.

В этот день утром эсеровскими террористами был убит председатель питерского ЧК Урицкий. А вечером эсеровской пулей был тяжело ранен Ленин.

Свердлов 30 августа выступал на рабочем митинге в Введенском народном доме. Он уже знал об убийстве Урицкого, но не знал еще самого ужасного… Весть о покушении на Ленина ему сообщили, когда он вернулся после митинга во ВЦИК.

Яков Михайлович позвонил домой и сказал, чтобы его не ждали. „Впервые, — рассказывает Клавдия Тимофеевна, — и единственный раз за те долгие годы, что знала я Якова Михайловича, он не смог преодолеть и скрыть своего волнения, сдержать дрожь в голосе… Я почти не узнала его обычно спокойного голоса — столько в нем было тревоги“.

Но даже и в эту труднейшую минуту своей жизни Свердлов не растерялся. Всегда энергичный и решительный, он и в эти дни был по-особому собранным, получив как бы новые источники сверхэнергии.

Надежда Константиновна вернулась в этот день домой, ничего не зная о беде. Вот ее рассказ: „У нас в квартире было много какого-то народу, на вешалке висели какие-то пальто, двери непривычно были раскрыты настежь. Около вешалки стоял Яков Михайлович Свердлов, и вид у него был какой-то серьезный и решительный. Взглянув на него, я решила, что все кончено. „Как же теперь будет“, — обронила я. „У нас с Ильичем все сговорено“, — ответил он. „Сговорено, значит, кончено“, — подумала я. Пройти надо было маленькую комнатушку, но этот путь мне показался целой вечностью. Я вошла в нашу спальню. Ильичева кровать была выдвинута на середину комнаты, и он лежал на ней бледный, без кровинки в лице“.

„Все сговорено“… И Свердлов действовал так, как поручил ему Ильич.