Еще не утих шум после ссоры с Соймоновым и Княжниным, как Крылов снова оказался замешанным в громкой истории с женитьбой Сандунова. Он дружил с молодыми актерами — Силою Николаевичем Сандуновым и хорошенькой, черноглазой Лизанькой Федоровой. Лизанька обладала чудесным, звонким и чистым, как хрусталь, голосом. Она была ученицей театрального училища, но уже выступала на эрмитажной сцене. Лизанька нравилась императрице, которая гордилась ее голосом и талантом. В честь появления новой кометы императрица даже переименовала Лизаньку Федорову в Лизаньку Уранову.

Сила Николаевич перешел в петербургский театр из Москвы. Он постепенно вытеснял с первых ролей старевшего Дмитревского. Сын обедневшего грузинского дворянина, Сандунов выделялся среди актеров образованностью и редким комическим талантом. Особенно удавались ему роли ловких, плутоватых слуг, которые он исполнял с большим темпераментом, весело и задорно. Строгие блюстители нравов, правда, считали, что Сандунов играет слишком вольно, позволяя себе двусмысленные намеки и жесты. Сила Николаевич слыл поклонником женской красоты и пользовался немалым успехом у женщин. Лизанька Уранова его совершенно покорила. С пылкостью южанина он отдал ей свое сердце и галантно предложил и руку. Лизанька к этому предложению отнеслась благосклонно.

Но на пути счастливой молодой пары встало неожиданное препятствие. Лизанька привлекла внимание самого всесильного канцлера — графа Безбородки. Граф был еще не стар, но от излишеств, обильной еды, забот обрюзг, отяжелел.

Он не привык к отказам: в его руках были власть и деньги. На его даче в Полюстрове отстроен был специальный гарем для наложниц.

Граф действовал решительно. С верным человеком он прислал Лизаньке шкатулку с брильянтами и стал добиваться свидания. Упорство актрисы, ее отказ от встреч еще более разожгли его страсть. Через директора театра Безбородко прибег к укрощению строптивой. Он настаивал на том, чтобы Лизаньке не давали выигрышных ролей, не посылали за ней экипажа.

Крылов пришел на помощь молодой влюбленной паре. Он написал от имени Лизаньки прошение императрице с просьбой разрешить ей брак с Сандуновым и посоветовал передать эту бумагу во время спектакля.

11 февраля 1791 года на Эрмитажном театре давали комическую оперу «Федул с детьми». Лизанька исполняла в ней роль крестьянской девушки Дуняши. Она спрятала жалобу за корсаж и пропела арию своей героини с подобающей чувствительностью:

Тут Лизанька бодро потрясла своей беленькой ручкой и решительно продолжала:

Безбородко, сидевший в ложе на сцене, понял. Ему стало жарко в шелковом камзоле и парике. Пот стекал крупными каплями по его мясистому, одутловатому лицу с большим грушеобразным носом. А Лизанька не унималась. Она пропела арию и, бросившись на колени перед ложей императрицы, протянула ей жалобу. Императрица милостиво взяла из ее рук бумагу и после спектакля позвала в свой кабинет.

Екатерина была возмущена не происками Безбородки. Она легко смотрела на любовные шашни придворных. Ее рассердило то, что Безбородко осмелился покуситься на ее любимицу. Да и вообще граф слишком заважничал: считает, что без него не будет порядка в делах государства. Стал всюду вмешиваться — даже в театральные дела, которые ему не подвластны. Ее гнев обрушился на статс-секретаря Храповицкого и Соймонова, в ведении которых находилось управление театрами.

Храповицкий записал в своем дневнике: «В вечеру играли в Эрмитаже „Федула“, и Лизка подала на нас просьбу. В тот же вечер прислала (Екатерина) записку к Трощинскому, чтоб заготовить указ для увольнения нас от управления театрами. Трощинский в полночь был у меня для совета об указе». На следующее утро Храповицкий меланхолично приписал: «Как встали, спросили Трощинского и подписали у него указы. Мы уволены, а кн. Юсупов — директор».

Через три дня Лизанька была обвенчана с Сандуновым в придворной церкви. Сама императрица благословила молодых и пожаловала им приданое. Крылов мог быть доволен.

Безбородко, однако, не успокоился и продолжал досаждать Сандуновым где и в чем только мог. Борьба была неравной, и вскоре Сандуновы принуждены были перебраться в Москву, подальше от глаз обиженного вельможи.

Придворная пышность и блеск, процветание торговли и художеств равняли Петербург с богатыми старыми столицами Европы. В нем ключом кипела жизнь. Театральные представления отличались роскошеством и многолюдством, дворцы и дома вельмож поражали великолепием и красотою убранства, нарядные выезды, блестящие парады, пестрые флаги кораблей, развевающиеся над полноводной Невой, — все это радовало глаз, свидетельствовало о могуществе молодой империи.

Читая «Санкт-Петербургские ведомости» за 1789 год, жители столицы могли познакомиться с объявлениями, извещавшими их о веселых празднествах и изысканных кушаньях:

«В будущий четверток, то есть 4 числа сего месяца будут иметь честь Казаци и Дампиери дать на Каменном Театре шестой маскерад, где будет новый контр-танец торжества для взятия Очакова. За вход платят по рублю».

«У мясника Стриовского, живущего на Вознесенской улице под № 430, продаются большие хорошего вкуса колбасы с чесноком и без чесноку, по рублю каждая. Также большие окороки от 30 до 50 фунтов».

На страницах тех же «Ведомостей» можно было прочесть, однако, не менее многочисленные объявления о продаже крепостных или о розыске сбежавших из господской неволи:

«Адмиралтейской коллегии канцелярист Афанасьев продает дворовую девку. О цене оной узнать можно в жительстве его на Петербургской стороне в 6-й улице в приходе Введения».

«Ее Высокопревосходительства Марии Павловны Нарышкиной из Смоленской вотчины Сычевской округи крестьяне, зная за собою очередь рекрутской отдачи и отбыва оной, бежали в исходе прошлого 1788 года не только одни те, кои б следовали в отдачу, но и отцы их с целыми семействами, всего десять семей. Если оные крестьяне найдутся где с фальшивыми видами и будут объявлять себя выходцами из-за границы, то им не верить и, задержав, доставить указною пересылкою за караулом».