Жители Лос-Анджелеса обожают чувствовать себя впереди всей планеты. Прижав к уху сотовый телефон, Карли наблюдала из кухонного окна, как по лужайке соседа, словно гигантская мокрица, ползает автоматическая газонокосилка. Неугомонный в своих технологических исканиях Дженсен сидел на крыльце, потягивая из огромной, в тридцать две унции, бутылки вишневый напиток, и с законной гордостью наблюдал за последним новшеством. Новшество исправно выполняло свою обязанность – подстригало газон.

– Как поживает адская киска? – поинтересовался усталый голос Эвана.

– Значительно лучше. Подумываем о втором медовом месяце. – По пути в гостиную Карли подхватила на руки Одина и вместе с ним устроилась на диване. – Спасибо тебе. Один для меня – целый мир, а без твоей помощи мне вряд ли удалось бы его спасти.

– Да что ты, ерунда.

Ерунда… Это слово точно отражало суть их отношений. Еще совсем недавно она была бы рада его услышать. А сейчас уже сомневалась.

– Есть какие-нибудь новости от Пита? Он получил пленку?

– Да, пленку получил, но никак не может принять решение, а это само по себе уже прогресс. Мне действительно нужно поговорить с ним. Хорошо хоть, что уже не отказывается, а говорит «может быть».

Всего лишь несколько дней назад Карли пыталась убедить в этом Эвана. Она улыбнулась, подумав об иронии судьбы.

– Карли? – Голос в трубке прозвучал серьезно.

Она невольно напряглась, ожидая, что сейчас прозвучат плохие новости, сжалась и даже пригнула голову, как будто с потолка могла сорваться балка.

– Да?

– Возможно, планы изменятся.

– Хорошо… – с сомнением в голосе ответила она, разглядывая пол в поисках западни.

– Если вдруг завтра Пит Силвер согласится, то запись придется перенести с пятницы на следующую неделю. Мне потребуется время, чтобы отредактировать текст. А возможно, что-то придется переписать заново.

– Уф! – Карли глубоко вздохнула. Ей необходимы красные туфли. И необходим этот фильм. Так получилось, что она хочет иметь и то и другое. – Если я соглашусь, то смогу получить туфлю до окончания работы?

– Нет, отдать ее до окончания работы я никак не могу.

– Но почему? – возмутилась Карли. – Обещаю непременно закончить запись. Доведу дело до победного конца, Эван, причем самым лучшим образом. И не только из-за контракта, но просто потому, что это важно мне самой.

– Не могу, – после долгого молчания отрезал Эван.

– Потому что ты мне не доверяешь? – Такое отношение казалось обидным. Разве он не понимает, что она вовсе не обманщица? Раз дала слово…

– Потому, что не могу позволить себе доверять, – просто, сухо ответил Эван. – У меня нет выбора. Пробовать какие-то другие варианты нельзя, а потому необходима уверенность, что сработает именно этот. Здесь дело вовсе не в тебе.

– Конечно, – сердито возразила Карли. – Все дело в тебе. Ты всегда хочешь все делать сам. И отвергаешь любую помощь, если не попросил ее. А просить не собираешься, так ведь?

Он не ответил ни «да», ни «нет», а просто сказал:

– Давай заключим сделку.

– Не хочу заключать никаких сделок! – Один испугался резкого тона и спрыгнул на пол. – Ты несправедлив, Эван. Я сделала все, что обещала, и если нужно, сделаю больше. Но ни на какие сделки больше не согласна. Почему ты просто не спросишь меня?

– Послушай, – настойчиво произнес Эван. – Если Пит Силвер согласится на интервью, а ты не откажешься перенести запись, то я обязательно возьму тебя с собой. Обещаю.

– И отдашь вторую туфлю.

– Нет, – решительно отрезал он. – Просто возьму тебя с собой. Это все, что можно сделать.

– Все, что ты сделаешь, – поправила она.

– Да, – согласился он, – все, что я сделаю.

– Все к черту! И тебя тоже к черту! – прошипела Карли, раздавленная этим слепым упрямством, неизменной решимостью делать все по-своему, не уступая даже в мелочах.

– Что же, пусть будет так. Договорились.

В субботу вечером Дана заехала, чтобы забрать Одина. На следующее утро Карли предстояло уехать в шесть часов, а в такое неприличное время беспокоить подругу было просто невозможно. Единственными представителями рода человеческого, которых она соглашалась видеть в столь ранний час, были задержавшиеся с прошлой ночи голые мужчины.

– Спасибо, что согласилась присмотреть за Одином, – поблагодарила Карли, – передавая подруге корзинку с котом. – Только на один вечер, одну ночь и один день. Единственное, должна предупредить, что он не привык спать в одиночестве.

– Как бы я хотела сказать то же самое о себе, – заметила Дана. Она поставила корзинку на заднее сиденье, а рядом водрузила пакет с едой и всяческими кошачьими принадлежностями. Их хватило бы по крайней мере на месяц. – Кстати о ночном одиночестве…

Карли устало закатила глаза:

– Ради Бога, не начинай.

– Знаешь, для парня, с которым ты не спишь, он достаточно часто ночует у тебя. По крайней мере дважды.

– Если можно, просто позаботься о коте, хорошо? – Карли засунула палец в корзинку и почесала Одину шейку.

– Не волнуйся. Не впервые. – Дана завела машину и тронулась с места, но тут же резко остановилась и подала назад. Опустив окно, протянула Карли бумажный пакет.

Карли взяла его и заглянула внутрь. В пакете оказался солидный запас кондомов и несколько питательных батончиков с высоким содержанием протеина.

– Удачного путешествия! – жизнерадостно пожелала Дана и укатила.

В Энсенаду ведут две дороги: первая – широко известная, вошедшая в поговорку, верхняя, а вторая соответственно нижняя. Они петляют одна над другой в тянущихся вдоль побережья горах. Совершенно независимые, но едва ли равные. Верхняя дорога платная и содержится наилучшим образом – с разметкой, ограждениями и тому подобным. Нижняя, общедоступная, не может похвастаться всеми изысками платной, в частности, такой роскошью, как асфальт. Так что тем, кто не склонен рисковать, ездить по ней не рекомендуется.

Карли не отрываясь смотрела из окна машины на нескончаемую синеву волн Тихого океана, неустанно бьющихся о неровный, изрезанный берег. Лос-Анджелес остался далеко позади, в трех часах пути, отделенный границей и контрольно-пропускным пунктом. Контраст между разделенными пограничной полосой американской и мексиканской сторонами бросался в глаза так же резко, как и контраст между платной и общедоступной дорогами. Американская сторона отличалась строгим единообразием и порядком, монотонной одинаковостью улиц, машин и магазинов, которая, хотя и казалась скучной, в то же время вселяла спокойствие и своего рода уверенность. Но стоило лишь пересечь границу, как все тут же менялось. Кругом царило непредсказуемое разнообразие. Очень личное и нередко поистине артистическое самовыражение на мексиканской стороне пронизывало и землю, и небо, вдохновляя и нервируя, даря чувство свободы и пугая.

– Как ты думаешь, Арлин убежала от чего-то или к чему-то? – спросила Карли, начиная первый настоящий разговор за целый день. Почти всю американскую часть пути она проспала и проснулась лишь перед границей, в Сан-Исидро. Вести машину в Тихуане оказалось истинным испытанием, а потому Карли сидела как можно тише, с благоговейным восхищением наблюдая, как Эван отвоевывает у соперников жизненное пространство.

Он долго не отвечал на вопрос – так долго, что Карли начала волноваться.

– Мне не положено иметь собственное мнение, – наконец мрачно произнес он. – Предвзятость может помешать объективности, повлиять на выбор людей, которых я приглашаю для беседы, на саму беседу, на то, что я подчеркиваю в фильме и чего стараюсь избежать. Я должен документально представить все, что произошло, а не выдвигать собственные теории.

Да, наверное, вопрос действительно оказался непростительно глупым. Глядя вниз, на крутой обрыв прямо под колесами машины, Карли пыталась решить, что лучше сделать – драматично выброситься в открытое окошко или же тихо и незаметно умереть от стыда на месте.