Казалось, родители Мередит тоже чувствуют себя не в своей тарелке. Кайл с Джулией были отшельниками, они сознательно выбрали жизнь на острове, на удаленном от цивилизации архипелаге, и наслаждались ею сполна. На первом этаже их дома располагалась гончарная мастерская, керамику они продавали прямо со двора, а сами жили на втором этаже и питались фруктами из собственного сада. Они обжигали горшки, говорили об искусстве, совершали долгие прогулки по пляжам, держась за руки, и плавали на каяке, исследуя бесконечные пещеры архипелага. Чтобы добраться до Сиэтла, который они без тени иронии называли «мегаполисом», им пришлось долго плыть на пароме, а потом долго ехать на машине. Кайл с Джулией не были ни укурками, ни социопатами, ни веганами и даже регулярно принимали душ. Они просто создавали красивые керамические предметы и, кстати, неплохо на них зарабатывали, а еще культивировали разобщенность, отчуждение от мира, от реальной жизни и даже иногда от тех, кого любишь. Друзей у них было мало, с Мередит они общались, только если она им сама звонила, с Ливви – точно так же. Они любили свою единственную дочь, вне всяких сомнений любили. Но свою уединенную жизнь вдвоем они тоже любили.

Кузен Мередит оказался их полной противоположностью.

– Дэшилл Бент Лайвли, – представился он, протянув Сэму руку и ослепив его улыбкой, будто из рекламы зубной пасты.

– Имя не настоящее, верно? – ответил Сэм, осторожно улыбнувшись. Он боялся обидеть кузена, но был практически уверен, что это псевдоним.

– Нет, конечно, – подмигнул ему Дэш, – но я предпочитаю использовать именно его. Даже мама соглашается: оно куда лучше имени, которое она сама мне дала.

– Я подбирала имя еще до того, как мне выпало счастье познакомиться с его обладателем, – пожала плечами тетя Мэдди. Ее муж Джефф был братом Джулии.

Дэшилл и Мередит родились в один день и считали себя двойняшками, хотя, кроме даты рождения и одной бабушки на двоих, у них было мало общего. Дэшилл (то ли гей, то ли нет) жил в Лос-Анджелесе и толкался в Голливуде, зашибая деньгу разными сомнительными способами, напрямую не связанными с индустрией кино. Мередит толком ничего не знала о его работе и лишних вопросов не задавала, что не мешало им сохранять доверительные отношения.

– Похоже, теперь я стал матриархом нашей семьи, – объявил Дэш после похорон.

– А как же я? – возразила Джулия.

– У тебя кишка тонка, – парировал Дэш. Во время церемонии он всячески старался всех отвлечь и развлечь, хотя было видно, что он тяжело переживает утрату.

После похорон все разошлись по домам: Джулия с Кайлом остановились в квартире Ливви, а Дэш с родителями поселился у Мередит, так что она сама оказалась в распоряжении Сэма, и он наконец-то отвел ее к себе домой, где они могли остаться наедине, где он мог заключить ее в объятия, где должно было состояться их воссоединение, мечтая о котором он пролетел пол земного шара. Поскольку изначально все пошло иначе, чем Сэм себе представлял, то и теперь он не знал, как вести себя. Он был вне себя от счастья – оттого что они вместе, и грустил – оттого что она в печали. Сэм шептал ей слова любви, ощущая морской запах ее кожи, и наслаждался тем, что есть.

– Я проголодалась, – вдруг заявила Мередит.

– Правда?

– Ага, странно, не находишь?

– У меня шаром покати, я ведь только вернулся.

– Точно, – улыбнулась она, а потом, ужаснувшись, добавила: – Я и забыла.

Сэм отыскал пару банок консервированного супа, который они разогрели и съели вприкуску с крекерами. Он пытался грустить вместе с Мередит, но не мог унять радости, ведь любимая снова рядом!

– Я так сильно скучал по тебе, – признался Сэм, чтобы сменить тему. Сильно скучал? Явное преуменьшение.

– Точно, – улыбнулась она. А потом, ужаснувшись, добавила: – Я и забыла. – И вдруг, захихикав вопреки всему, попросила: – Может, напомнишь мне, насколько сильно?

Неделя выдалась трудная. Мередит с Дэшем взяли небольшой отпуск и вместе с родителями занялись сортировкой целой жизни. Сэм не хотел путаться под ногами, но он же был безработный, а лишние руки могли им пригодиться. Так хоть от него кому-то будет польза. В понедельник Сэм заворачивал в газету бокалы для вина. А еще – тарелки, чашки, вазы, салатницы, стопки и кубки. Он заворачивал светильники и фарфоровую статуэтку, изображавшую двух танцоров, – память о медовом месяце в Париже. И глиняную утку, которую Мередит слепила во втором классе. Постепенно Сэму стало казаться, что он сам, как газетный лист, весь покрыт типографской краской. Закончив, он аккуратно уложил каждый завернутый предмет в коробку.

– Что ты делаешь? – ахнула Джулия, войдя на кухню.

– Я? Упаковываю хрупкие предметы.

– И складываешь все в одну коробку?

– Да, а что?

– Так нельзя! Нужно все разложить по отдельным коробкам, с двойными стенками, и каждую надписать. Давай я лучше сама сделаю. Перевозка керамики – моя специальность как-никак.

– Брось, бабушка все равно кинула бы все в одну кучу, – донеслось из гостиной.

– Но мы потом ничего не найдем! – возразила Джулия.

– Бабушка сказала бы: «Ну и пусть! Начнешь открывать коробки, а там приятный сюрприз», – прокричала Мередит.

– Вряд ли я вообще стану их открывать, – проворчала Джулия. – Ума не приложу, когда это использовать.

– Бабушка сказала бы: «Каждый день! Нет смысла хранить дорогой фарфор в буфете и доставать его лишь по торжественным случаям – они так редки!»

Во вторник они разбирали одежду.

– Бабушка сказала бы: «Выкиньте все на помойку!» – произнес Дэш, уперев руки в боки и критически разглядывая содержимое гардероба.

– Может, отнесем в какую-нибудь благотворительную организацию? – предложила Мередит.

– В какую? Армию спасения старушек?

Проходившая мимо Джулия протиснулась между ними и, сняв с крючка на внутренней дверце шкафа поношенный оранжевый кардиган, тут же надела его на себя.

В среду они разбирали бумаги.

– Бабушка сказала бы: «Выкиньте все на помойку!» – снова произнес Дэш, но на этот раз, пока Сэм готовил сэндвичи и попкорн, все уселись на полу и попытались хоть как-то рассортировать миллионы разных бумажек: личные письма отдельно от деловой переписки, старые счета отдельно от еще не оплаченных, выписки из банка и просто мусор.

– Когда нас не станет, все будет уже совсем по-другому, – рассуждала Мередит. – После меня не останется бумажных писем, счетов, или выписок из банка, или бланков из налоговой. Внуки просто возьмут да удалят содержимое моего электронного ящика – вот и все.

Мередит наткнулась на зеленую рекламную листовку, которую торопливо сложила и спрятала в карман. Затем, найдя еще парочку, на этот раз голубого и розового цвета, она отправила их туда же. Оставшись на кухне наедине с Сэмом, она выкинула их в ведро, убедившись, что сверху их не видно.

– Что это за бумажки? – поинтересовался Сэм.

– Реклама одного гончара из Флориды. Бабушка постоянно пилила маму, чтобы та создала сайт в Интернете, как у Питера-горшечника, и начала принимать заказы онлайн, как Питер-горшечник, и делала садовые фигурки гномов, как Питер-горшечник. Ливви считала: залог его успеха в неиссякающей очереди из пожилых людей, которые мечтают приобрести очередное его творение, – объяснила Мередит. – А мама зовет его делягой и выходит из себя при одном его упоминании. Хочу поберечь ее нервы.

В эту минуту на кухне появилась Джулия. Она выудила листовки из мусорного ведра, расправила их на столешнице и, не говоря ни слова, унесла с собой.

В четверг всем потребовалась передышка. Джефф с Мэдди и Кайл с Джулией отправились в Сьюард-парк – просто погулять на солнышке и развеяться. Дэш с Мередит – втайне от родителей, с виноватыми лицами, но довольные собой – разбирали бабушкины драгоценности.

– Бабушка сказала бы: «Выкиньте все на помойку!» – легкомысленно провозгласила Мередит, восседая посреди постели в окружении кучек из жемчуга, золотых цепочек, оловянных амулетов, бриллиантовых ожерелий (и с настоящими камнями, и со стекляшками), браслетов из нефрита и огромных перстней. Попадалось кое-что ценное, но в основном – обычная бижутерия. Попадались восхитительные вещицы, но в основном – ничего особенного.