Как глыба мрамора — Архиву, сердце Кэтлин само подсказало свою форму.

— Гвидо, мойтесь, — сказал он. — Попробуем, Робби.

Глаза Робби округлились. Потом с притворной небрежностью он кивнул.

Сначала надо создать межжелудочковую перегородку. Но через предсердие этого не сделать, придется искать другой подход. Он сделал поперечный разрез передней стенки правого желудочка, чуть ниже клапана легочной артерии. Тщательно обошел ветвь правой коронарной артерии — когда операция закончится, Кэтлин понадобится все, чем располагает ее организм.

Робби и Гвидо раскрывали разрез ретракторами. Сердце продолжало биться.

Теперь вид желудочка был более привычным — так он проникал в него для устранения дефекта межжелудочковой перегородки. Он сосредоточенно изучал полость. Митральный клапан и клапан аорты должны быть слева. Трехстворчатый клапан и клапан легочной артерии — справа. Ему придется наложить ряд стежков, чтобы обозначить границу. Как столбы изгороди — на мгновение ему вспомнился отец и Вамагерскрааль.

— Шелк. Четыре-ноль.

Сестра подала ему иглодержатель. Он отвел створки трехстворчатого клапана и начал накладывать стежки. Но он не видел, что делает. Сначала он надеялся, что сможет оперировать на бьющемся сердце — тогда, задень он нервный пучок, кардиограмма тут же это показала бы. Но из этого ничего не получилось. Придется работать с замершей и расслабленной сердечной мышцей.

Техник у машины «сердце-легкие» напряженно смотрел на Деона.

— Охлаждайте, — сказал Деон.

Техник нажал на кнопку.

— Охлаждаю, — отозвался он. — До какого режима, профессор?

— До фибрилляции.

Деон взял сердце, чтобы поместить отвод туда, где будет левый желудочек. Он чувствовал, как холодеет мышца. Ритм становится все медленней. Он закрепил стежком маленькую пластиковую трубку и осторожно опустил сердце обратно в околосердечную сумку. В то же мгновение координированное сокращение мышцы прекратилось, теперь каждое волокно сокращалось по-своему.

— Фибрилляция, — объявил Мортон-Браун.

— Хорошо. Перестаньте охлаждать. Сестра, аортальный зажим.

Теперь, когда они поняли, что он собирается делать, все вошло в привычную, надежную колею. Стежки накладывались и закреплялись почти с автоматической точностью. Снова движения рук — его, и Робби, и Гвидо, и Коллин — слились в единую симфонию, точно они были частями одного безупречно работающего инструмента. То, что они делали, было новым и очень рискованным — словно акробаты на трапеции под куполом цирка пытались исполнить трюк, на который до них никто не решался, а внизу не было сетки. Но все отдельные элементы трюка они проделывали множество раз, а потому оставались спокойными, проносясь по крутым дугам от трапеции, хватаясь за нее, вновь отталкивались без всякого усилия к попросту забывали о пустоте внизу.

Когда швы были наложены, Деон вырезал кусочек пластика нужной величины в форме латинской буквы «V». Он провел стежки через основание и затем по обеим ветвям. Затем натянул шелк, и Робби поставил искусственную перегородку на место. Он надежно завязал каждый стежок и обрезал шелк.

— Как будто неплохо, — сказал Робби.

— Если только я не устроил блокаду, — мрачно ответил Деон.

Он зашивал разрез на мышце справа так, чтобы ясно видеть клапаны, соединяющие предсердия с желудочком, и верхнюю часть новой перегородки. Работая с осторожностью портнихи, сшивающей кружева, он прикрепил к ней внутренние створки клапанов.

Для проверки он впрыснул жидкость в только что созданные желудочки. Створки выпятились. Они надежно сомкнулись. Возможно, трехстворчатый клапан чуть-чуть пропускал, но это было не страшно.

Он придал второму куску дакрона нужную форму и разделил им, как стенкой, общее предсердие, внимательно следя, чтобы легочные вены оказались слева от новой перегородки.

Стежок за стежком — каждый такой же тщательный, как и предыдущий. В его душе мешались отчаянье и решимость, страх и дерзание. Он пытался подавить их, сосредоточиться только на том, что делали его руки. Но несмотря на его усилия, над ним кружили сотни призраков.

Наконец он выпрямился и, откинув голову, тяжело вздохнул.

— Как будто все. Закрываем.

Он чувствовал себя старым и безмерно измученным. Но остановиться он не может. Ни теперь, ни в будущем.

— Оттепляем.

— Оттепляю, — сказал техник.

Зажужжал насос, подававший горячую воду в радиатор нагревателя. Деон снял аортальный зажим, и кровь, подогретая в термосистеме, начала поступать в миокард. Он закрыл длинный разрез на предсердии.

Теперь, когда все это было сделано, он начал нервничать. Дрожь в пальцах настолько усилилась, что он лишь с большим трудом держал иглодержатель твердо.

Пока он переделывал сердце, он отгонял от себя мысль о последствиях. Но теперь словно рухнула плотина и все сомнения вновь нахлынули на него. Будет оно работать? Сможет оно работать? Возможно это? Столько непредсказуемых неожиданностей. Блокада сердца. Просачивание реконструированных клапанов. И еще что угодно, чего он даже и предположить не мог.

Предсердия работали в правильном ритме, но желудочки сохраняли фибрилляцию. Как будто сердце само еще не знало, как ему качать кровь по новой схеме.

— Температура? — спросил он.

— В пищеводе — тридцать четыре, — сообщил анестезиолог, — в прямой кишке еще низковата. Двадцать восемь.

— Нельзя там прибавить тепла? — нетерпеливо спросил Деон у техника.

— Температура воды в системе сорок два градуса, профессор. Делаю все, что могу.

— Хватит шуточек, слышите! — взорвался Деон. Техник угрюмо взглянул на него из-под насупленных бровей.

Кровь, проходившая через сердце, была теперь нормальной температуры, во фибрилляция не прекращалась. Придется прибегнуть к электростимуляции.

Но когда он поднял трепещущую мышцу, чтобы подложить под нее электрод, она ожила, словно ток был уже пропущен. Сердце раздумывало. Предсердия послали импульсы желудочкам, как бы подстегивая их слабеющие усилия. Еще сокращение. Затем две вновь созданные нагнетающие камеры заработали в нормальном сердечном ритме, который для всех, кто находился в операционной, был исполнен немыслимой красоты.

Робби распрямился во весь свой длинный рост и закрыл глаза.

— Не верю, — сказал он.

Затем поднял руки в перчатках, сжал в кулаки, убрав большие пальцы внутрь, и показал их Деону.

Когда они переодевались, позвонил Питер Мурхед.

— Подойди ты, — попросил Деон Робби. — Скажи, что я уже ушел. Скажи… Ну, что хочешь, то и скажи.

Говорить об этом сейчас с кем бы то ни было — значило разменять целое на мелочи. А он хотел сохранить все в себе, не делясь ни с кем. Этим нельзя было делиться.

Филипп Дэвидс был в маленькой лаборатории, смежной с кабинетом. Увидев его, Филипп, казалось, почти не удивился, хотя они не договаривались о встрече. Да и Деон, собственно, собирался вернуться к себе в клинику, но вдруг неожиданно для себя свернул к соседнему корпусу, где находилась кафедра генетики.

Он постучал, но никто не отозвался. Наконец, испытывая легкую неловкость, он толкнул дверь и вошел. За следующей дверью с табличкой «Лаборатория» трудились несколько человек в белых халатах. Они обернулись, и к нему подошел коротышка в очках без оправы на лисьей мордочке, солидно хмуривший брови.

— Что вам угодно?

Затем узнал Деона, и тон его изменился с почти комической внезапностью.

— Профессор ван дер Риет! Добрый день, профессор.

— Здравствуйте. Извините, что помешал. Я ищу профессора Дэвидса.

— А-а… — протянул тот и добавил уже без всякого восторга: — Он в кабинете, дальше по коридору.

Дверь в кабинет была открыта, дверь в маленькую лабораторию тоже. Деон увидел, как Филипп поднял голову от микроскопа и выпрямился.

— Здравствуй, — сказал Филипп. — Входи-входи! — Они обменялись рукопожатием, и Филипп показал на стул: — Садись. Я сейчас кончу.

— Не торопись.

Деон сел и с интересом осмотрелся. Обычная лаборатория, такая же, как все, которые он видел, в которых работал сам. Разве что чище многих других. Это уж Филипп. Он всегда был чистюля — даже в детстве, если они возились в грязи, он потом старательно отмывался под краном во дворе.