– Это ты искалечить его заставляешь. Коль злость затаит, пусть тебе будет мстить.
Ци Юнь вздрогнула и, отвернувшись, сквозь слезы промямлила:
– Бей! Бей, пока я не вижу.
Она сжала уши руками, но всё же расслышала хруст переломанной кости и полный страдания крик. Эти звуки потом еще долго ей снились.
Ми Шэн пролежал целый месяц с постели. Когда же он начал ходить, за походкой его – он едва делал шаг и терял равновесие – с тяжестью в сердце следили все члены семьи. Колченогий. Ми Шэн соответствовал новому прозвищу.
Тетка его навестила лабаз, но помимо избитых, затасканных слов в утешенье, не знала, о чем говорить. Внемля шуму торгового зала, Чжи Юнь и Ци Юнь, восседали на креслах в гостиной. Им нечего было друг другу сказать. Чжи Юнь было вспомнила свежее личико, черные, с влажным мерцающим блеском глаза Сяо Вань, но уже через миг её мысль обратилась к одетому в черное призраку. Как-то под утро, почуяв движенье за окнами спальни, Чжи Юнь приоткрыла окно и увидела тень в глубине цветника.
– Я сама его видела. Духа... – Чжи Юнь распахнула от страха глаза. – Это точно Крепыш. Он при жизни такой был: идет с важным видом и также качает плечами.
Не слыша сестры, «опьяненная собственным горем» Ци Юнь поедала глазами её ярко красные губы.
– Они говорят, что не дух это, а человек. Что Крепыш жаждет мести. Но я им не верю. Ему досточтимый елду отхватил, как он мог не издохнуть...
– Ну хватит! – Ци Юнь перебила сестру. – Надоела до чертиков. Слушать тебя не желаю.
– А может какой-то святой воскресил Крепыша? – размышляла Чжи Юнь, нервно гладя зеленый браслет на запястье. – Они все бояться, и даже достойнейший Лю. Он когда спать ложится, шесть слуг сторожат у постели. А я не боюсь. С Крепышом-то я ладила. Он хоть кому будет мстить, но не мне.
– Тебе в первую голову! – зло закричала Ци Юнь. – Ты всей нашей семьи корень зла. Неужели я, если б не ты, до такого дошла, что и жить невозможно, и смерть не берет. Мне бы плакать, да слезы все вытекли…
Из года в год и из месяца в месяц Чжи Юнь притерпелась к обычным нападкам сестры, но Ци Юнь в этот раз умудрилась хватить через край. Для Чжи Юнь «корень зла» оказался последнею каплей. Взмахнув рукавом, она ринулась прочь:
– Да ноги моей больше не будет в вонючем лабазе! Что, «дырку для выпуска пара» нашла? Не сестра ты мне боле. Отстань от меня! «Ты вода из реки, я вода из колодца».
Чжи Юнь, раздуваясь от злости, вбежала в торговую залу.
– Куда так спешишь? – преградил путь У Лун. – Может с нами на ужин останешься?
Непринужденным движением рук он обжал ее груди.
– Скотина! – Чжи Юнь наградила его оплеухой. – И в этакий день рад мамулю уесть. Да какой из тебя человек?
Чжи Юнь снова ушла из лабаза в расстроенных чувствах, на этот раз вправду исполнив невольный зарок: в отчий дом под поросшей травой черепицей она не вернулась. В особняке досточтимого Лю Чжи Юнь долгие годы влачила незримое сонму знававших её обывателей существование: в пышных покоях дворца её молодость и красота одиноко кружились обрывками драной бумаги. На улице Каменщиков Чжи Юнь звали Шестой госпожой, но не знали насколько постыдно её настоящее, сколь ненадежно и призрачно будущее. Лишь Ци Юнь одной было известно, что всяк во дворце презирает Чжи Юнь. Даже сын Бао Ю не желал называть её мамой.
Через несколько дней оглушительный взрыв всполошил обитателей города. Средь полуночной тиши еще долго был слышен сухой резкий треск и глухие разрывы. Набросив одежду, мужчины спешили на улицу и застывали там, глядя на север. Ночной небосвод был чуть розовым в той стороне, и на нем можно было заметить большой, не спеша поднимавшийся столб синеватого дыма. В воздухе пахло каленым железом и серой. Горит особняк досточтимого Лю?
Весть о взрыве «без ног разбежалась» по улице Каменщиков.
– Кто-то склад подпалил, что с оружием под цветником, – утверждал очевидец. – Пол сада в золу, и людей очень много сгорело. А те, что остались, уехали тут же на станцию. В грузовике.
– Выжил кто? – из толпы подал голос У Лун.
– Господин волоска не лишился: залез в грузовик и давай подгонять. Бао Ю тоже выжил. Чжи Юнь... – очевидец, работник кожевни, был явно наслышан о связях дворца и лабаза, – Чжи Юнь я не видел. Наверное, взрывом убило.
– А склад кто поджог?
– Говорят, что Крепыш... – очевидец замялся. – Но он уже мертв десять лет. Может призрак его... Вроде призраки складов с оружием не поджигают.
Нахмуривши брови, кожевник задумался:
– Не понимаю я. Странное дело.
У Лун и Ци Юнь добрались до развалин дворца, когда трупы погибших уже схоронили на пустоши в общей могиле. Недавно являвший собой воплощенье богатства и власти дворец представлял собой ныне лишь скопище рухнувших стен и сгоревших до углей деревьев. Бесцельно бродя средь руин, Ци Юнь вдруг разглядела зеленую искорку меж кирпичами. Склонившись, она не смогла сдержать крик. С побледневшим лицом Ци Юнь вынула из-под камней опаленный пожаром браслет. По щекам покатились невольные слезы.
– Я знала, Чжи Юнь плохо кончит, – Ци Юнь оттирала с браслета приставшую гарь, – но настолько ужасно... За что?
У Лун пнул по железной, изогнутой жаром трубе. Может, ствол от ружья?
– Мы все плохо закончим. Чего разревелась? – шагнув вслед гремящей железке, У Лун обернулся к Ци Юнь. – Все мы сдохем когда-нибудь. Ей повезло, что так рано ушла.
Ци Юнь было надела зеленый браслет, но сочтя, что носить его – только накликать несчастье, сняла и вложила в карман.
– Знаешь, кто это сделал? – откуда-то издалека вдруг послышался голос У Лун’а.
– Крепыш. Говорят, он живой.
– Ну, а если скажу, это я. Ты поверишь?
Ци Юнь изумленно взглянула на мужа. Играясь с железкой, У Лун, поджав ноги, сидел на одной на весь внутренний двор пощажённой пожаром скамейке. Престранною миной своей он слегка походил на привравшее лишку дитя, но куда больше на непритворного татя.
– Я верю, – Ци Юнь, наконец, прервала затяжное молчанье. – Ты в мире во всем самый злобный мужик.
Убираясь в родительском пыльном покое, Ци Юнь извлекла из-под ложа отца родословную книгу. Страницы её пострадали от сырости – пятна подтеков и крапины плесени были повсюду. Листая книжонку – значки имен предков мелькали пред взором, подобно бегущим от света букашкам – Ци Юнь, наконец, натолкнулась на имя отца. Оно было в книге последним. Похоже, при жизни отец не желал продолжать родословец. Ци Юнь созерцала пустые страницы, и «сердце ее, как вода, наполняла печаль». Увлеченная мыслями о пополненьи фамильного древа, Ци Юнь разложила на солнце сырые листы.
В лабаз приглашен был учитель, явившейся вскоре с чернильницей, кисточкой и дорогой сюаньчэнской бумагой. Ци Юнь, накормив его супом из лотоса и красных ягод жужубы, глазела, как тот растирает в старинной чернильнице тушь.
– Пятьдесят три колена, – учитель, зевнув, пробежал родословец глазами. – А следом в роду есть мужчины?
Ци Юнь призадумалась:
– Вслед за отцом напиши «Фэн У Лун».
Разглядев на бумаге три новых значка, Ци Юнь буркнула, злясь на себя:
– Пусть красуется, тварь, раз меня невозможно вписать. Хоть какой-никакой, а мужик.
Пятьдесят пятым коленом записаны были Ми Шэн и Чай Шэн. Учитель, едва начертав «Фэн Ми Шэн», неосознанно сделал приписку: «Хромой, искалечен своим же отцом». Хорошо, что У Лун не умеет читать. Впрочем, гнева У Лун’а учитель не слишком боялся. Он было сказал о приписке Ци Юнь, но осекся, услышав за окнами быструю поступь. У Лун, прижимая к себе две пустые корзины, исчез за вратами хранилища.
