Он обошел вокруг стола и поцеловал дочь в щеку. Лайза его обняла:

— Спасибо за попытку, папа.

— Я не готов признать свое поражение, — сказал Либерман и пошел в спальню.

Хэнраган шесть раз менял намерение относительно того, что надеть на свидание с Айрис. У него было два костюма, один — в приличном состоянии, другой — измятый до невозможности. Однако костюм, возможно, слишком официальная одежда для обеда с последующим кино. Он примерил синие брюки и синий блейзер с белым свитером. Зеркало показало, что он слишком старается выглядеть щегольски. Отец Айрис может подумать, что он человек несерьезный. Хэнраган снял свитер и надел голубую рубашку и строгий галстук. Нет, все же слишком… Он переоделся в белую рубашку и солгал себе и зеркалу, пообещав сбросить десяток килограммов. У Хэнрагана было сильное искушение выпить немного виски. Даже трезвенники позволяют себе такое перед обедом. Но Уильям Хэнраган не мог обманывать себя. Он помнил, как Эстральда посмотрела на него перед смертью.

Хэнраган проверил замки и выключил свет: умелого вора не обманет оставленный гореть свет, он проникнет в дом, что бы Хэнраган ни сделал. А неумеха не найдет, где отключить сигнализацию, и сбежит, когда зазвучит сигнал тревоги.

Хэнраган еще раз проверил, достаточно ли хорошо выбрит. Да, все в полном порядке. Было еще светло, когда он отъехал от дома.

Он двигался медленно, не проезжал на желтый свет и думал о том, как ему следует себя вести, да и вообще, правильно ли он поступает, направляясь на эту встречу. К многоэтажному дому на Хойн-стрит, в котором жила Айрис, Хэнраган подъехал перед самым закатом.

Двое мальчиков лет восьми, один белый, другой китаец, смотрели, как Хэнраган подходит к двери и звонит. Хэнраган посмотрел на них и улыбнулся. Ответных улыбок не последовало. Щелкнул замок, Хэнраган толкнул внутреннюю дверь и вошел.

На противоположной стороне улицы припарковалась синяя «хонда». Она ехала за Хэнраганом от его дома. Водитель соблюдал осторожность, держался не слишком близко, не слишком далеко, всегда пропуская одну, две или три машины между собой и автомобилем Хэнрагана. Да уж, осторожности у него хватало.

Если бы все шло как обычно, то даже после нескольких порций спиртного — или, возможно, именно благодаря спиртному — Билл Хэнраган заметил бы слежку. Но это был не обычный вечер.

Мужчина в «хонде» бросил взгляд на двух мальчиков перед многоэтажным домом. Если бы они обратили на него внимание, он переставил бы машину или вышел из нее и завернул за угол. Но дети просто убежали.

Мужчина, сидевший в «хонде», откинулся на сиденье, надеясь, что еще до того, как Хэнраган выйдет из дома, на улице стемнеет. Он не хотел убивать полицейского, и, возможно, ему не придется этого делать. Убивать проституток — одно дело. Там все уляжется и забудется через несколько дней. Но убийство полицейского — совсем другое дело.

Мужчина наклонился вперед и открыл бардачок. Пистолет лежал там, смазанный, чистый. Он предпочитал — в случае необходимости — использовать именно пистолет. Но иногда, как с той женщиной, нельзя поступить так, как ты хочешь. И тогда приходится использовать то, что подвернулось под руку.

Он снова откинулся на сиденье, подавил искушение включить радио и, чтобы скоротать время, попытался вспомнить имена всех своих двоюродных братьев и сестер.

«Ригли Филд» — это гигантский прямоугольник, масса бетона, балок, поле за стенами, увитыми плющом, окруженное тридцатью с лишним тысячами деревянных сидений, где одни взрослые смотрят, как другие взрослые играют в мяч. Перед каждой игрой ворота «Ригли» открываются, как улыбка, обнажающая металлические зубы, и впускают толпы преданных болельщиков со всех концов страны — и из соседнего квартала, и из далекой Сарасоты, штат Флорида. «Ригли Филд» пахнет домом, настоящей травой, настоящим плющом и сияет ярким солнечным светом, хотя два года назад здесь установили мощные лампы.

Либерман любил «Ригли Филд» так же, как он любил «Кабс». Ему нравился запах свежевыкрашенных зеленой краской сидений в день открытия сезона. Ему нравились продавцы, разносившие пиво по проходам. Ему нравились болельщики на дешевых местах, которые неистово размахивали флагами и вопили, вдохновляя своих любимцев и сбивая с толку их противников.

Либерман приезжал насладиться бейсболом четыре-пять раз за лето, опускал солнцезащитный козырек на своей машине, чтобы продемонстрировать карточку «Полицейский на задании» и получить место для парковки, и отыскивал себе место. Одно место можно было найти почти всегда, даже когда трибуны переполнены, даже в последнюю минуту. Оги Слотсоу, который работал в «Ригли» охранником, всегда мог пристроить старого приятеля. У Либермана было только одно правило в отношении «Ригли» — он не ходил на вечерние матчи. Точка. Ни-ког-да. Вечерние матчи создавали ложное впечатление. Как будто играли не «Кабс». По вечерам трава казалась сине-зеленой, а игроки напоминали зомби. По вечерам они не лучились счастьем — бейсбол был для них работой. А днем это была игра, даже если ты зарабатывал два или три миллиона долларов в год.

На этот раз Либерман купил три билета. Места хорошие — в десятом ряду прямо за третьей базой. Он посадил Мелиссу рядом с собой, а Барри рядом с ней, предложил купить им обоим бейсболки с надписью «Кабс», но Барри сказал, что он уже слишком большой для этого. Мелисса согласилась. Либерман купил одну шапочку для себя и одну для Мелиссы.

Они пришли достаточно рано, чтобы успеть до начала игры выпить кока-колы и поесть хот-догов и земляных орехов. Они пришли достаточно рано, чтобы услышать, как четверо парней, сидевших перед ними, обмениваются мнениями об игре, которые — как достоверно знали Барри и Либерман — были ошибочными.

— Я всех здесь успел повидать, — сообщил Либерман внукам. — Когда я был еще в пеленках, мама взяла меня сюда посмотреть, как играет Малыш Рут. Он был в бостонской команде. По легенде, когда он промазал, мяч чуть не снес мне голову.

— Можно мне еще орехов? — спросила Мелисса.

— Позже, — ответил Либерман. — Я дам вам наесться до тошноты, если вы дождетесь последних иннингов. Договорились?

— А попить? — спросила она.

— И это тоже, — согласился он. — Я видел, как Билл Николсон, — продолжал Либерман, — засадил по мячу так, что он угодил прямо на крышу вон того здания. — Барри проследил взглядом, куда показывал дедушка, и снова стал смотреть на Сатклиффа, который появился на поле. — У Хэнка Зауэра как-то раз мяч полетел почти так же далеко, — сказал Либерман. — А Кайнер в конце своей карьеры ударил…

— Это Андре Доусон? — прокричала Мелисса.

«Кабс» выбежали на поле после того, как отзвучало «Знамя, усыпанное звездами»[39].

— Тихо, — сказал Барри. — Это не Доусон. Это Данстон.

— Как-то раз «Кабс» играли против Цинциннати. — Мелисса явно не понимала, о чем говорит Либерман. — Фонди был на первой базе, Тервилиджер на второй. Смоли был шорт-стоп. Бомхольц, скорее всего, был справа. Клузевски — великан, он рубашки на плечах разрезал, чтобы все видели его мускулы, — так он ударил почти…

— Кто играет? — спросил человек рядом с Либерманом.

Эйб даже не посмотрел на Эль Перро. С минуту назад на этом месте еще сидел маленький человечек с зеленым солнцезащитным козырьком на лбу.

— «Кабс» и Цинци, — ответил Либерман. — Хочешь земляных орехов?

— Нет, — сказал Эль Перро, оглядываясь вокруг с широкой улыбкой. В ярком солнечном свете он выглядел здесь неуместно. — Надо бы мне чаще сюда приходить, a, viejo?

— Надо бы, — согласился Либерман.

Барри и Мелисса посмотрели на человека, севшего рядом с их дедушкой. Тот тоже оглядел детей и ухмыльнулся. На нем были узкие черные кожаные штаны и жилет поверх рубашки с коротким рукавом. Шляпа тоже была черная, кожаная, с широкими полями.