У Кулябко нет интуиции, столь необходимой для руководителя политическим розыском. Будь у него интуиция, он, несомненно, заподозрил бы что-то неладное в своих взаимоотношениях с Богровым. Он постарался бы вовремя окружить Богрова другой испытанной агентурой, подвел бы к нему

мемуарах

какую-нибудь бабенку, чтобы та наблюдала за ним и раскусила его. Но для всего этого нужны были и интуиция и другая, хорошая и верная агентура. Видимо, ни того ни другого у Кулябко не было.

Богров на свиданиях своих с Кулябко не мог не видеть, что последний весь в чаду от возможности служебных успехов и наград, мерещившихся ему в связи с приездом Государя. В Киев, чуть ли не за целый месяц до Высочайшего приезда, стали приезжать те чины охраны, которые были назначены в эту командировку из Петербурга и Москвы для подкрепления местных розыскных и общеполицейских сил. Всем руководил все тот же Курлов. Ближайшими его помощниками оказались А.И. Спиридович и занимавший место вице-директора Департамента полиции М.Н. Веригин.

Курлов в цитируемых выше «Воспоминаниях» пишет по этому поводу так: «П.А. Столыпин испросил Высочайшее повеление о возложении на меня высшего наблюдения за охраною с подчинением мне в этом отношении всех должностных лиц, к какому бы министерству они ни принадлежали, и с непосредственным подчинением меня дворцовому коменданту… дворцовый комендант командировал в качестве своего представителя полковника Спиридовича».

Генерал Курлов был, бесспорно, человек одаренный и, конечно, весьма образованный. Юрист, в прошлом прокурор и губернатор, он был в это время признанным знатоком вопросов, связанных с делами внутреннего управления. Но, к несчастью, время, мной описываемое, застало его в состоянии некоей расслабленности, вызванной успехами в его частной жизни…

В это время Курлову был необходим уже человек, который [бы] все за него делал и даже за него мыслил. Курлов в это время «мыслить» уже не любил. Он был способен только на остроумные словечки и на получение наград. Награды любил денежные, ибо в деньгах нуждался постоянно.

Какую же помощь представлял Веригин? Я помнил Веригина еще в бытность его секретарем у директора Департамента М.И. Трусевича. К политическому розыску он никакого отношения не имел, но имел зато много влиятельных покровителей и крепко «за хвостик тетенькин держался». В Киев был послан именно потому, что мог получить очередную награду. Другого повода и смысла его командировка не имела. Тихенький, прилизанный и очень, очень приличный по виду, небольшого роста, худенький петербургский чиновник из правоведов!

Зачем командировывался Спиридович в Киев, я знаю по собственному опыту - потому, что в 1912, 1913, 1914 годах, во время Высочайших приез-

мемуарах

дов в Москву, где я в то время был начальником охранного отделения, Спиридович с той же целью приезжал и туда.

По мысли и плану Спиридовича, введенным в целую систему, он в качестве руководителя дворцовой охраны и, значит, охраны Государя приезжал приблизительно за месяц до Высочайшего приезда в назначенное место и вырабатывал совместно с местными высшими представителями жандармской и общей полиции необходимые, по его мнению и согласно его плану, меры для охраны Государя. Начальник общей полиции представлял ему для сведения все свои соображения по нарядам и численности полиции и т.п. Начальник жандармской полиции или начальник местного розыска (как в Киеве в случае с Кулябко или в Москве со мной) должен был объяснить подробно политическое положение и состояние революционного подполья и указать тех опасных лиц, за которыми следует вести неотступное наружное наблюдение. За этими лицами устанавливалось наружное наблюдение не местными филерами, а специальным отрядом филеров, приезжавших со Спиридовичем. Специальными агентами и офицерами Корпуса жандармов проверялись все лица, жившие по улицам, где должен был проехать Государь.

Принималось и много других нужных и ненужных мер по рецепту

А.И. Спиридовича. Курлов в «Воспоминаниях» приписывает всю эту систему себе и подводит под нее целую теорию.

Богров в это время придумал целую комбинацию с приездом в Киев террористов. Комбинацию неумную и, при его заведомой для Кулябко «прова-ленности», просто невозможную. Мне нет особенной охоты повторять в мелочах эту дикую историю, да она и рассказана достаточно подробно во многих печатных изданиях.

Академик Г Е. Рейн, председатель Медицинского совета, в своих воспоминаниях, рассказывая о деле убийства П.А. Столыпина, между прочим, приводит письменное показание Богрова, записанное им по предложению Спиридовича за два дня до приезда в Киев Государя³⁰.

Это же показание можно найти в книге А. Мушина, анархиста и восторженного поклонника Богрова**.

Вот оно: «Весною 1910 года в Петербург приехала одна женщина с письмом от Центрального комитета Партии социалистов-революционеров для присяжного поверенного Кальмановича, бывшего эмигранта Егора Лазарева

Россия\^в мемуарах

и члена Государственной думы Булата. В передаче этих писем принял участие и Богров, установив, таким образом, связь с Лазаревым¹⁰⁶, причем обо всем этом осведомил начальника Петербургского охранного отделения фон Котена. Вскоре с Богровым познакомился явившийся от имени Лазарева неизвестный, назвавшийся Николаем Яковлевичем. Узнав из происходившей затем между ними переписки, что противоправительственные взгляды Богрова, высказанные при первом их свидании, не изменились, “Николай Яковлевич” неожиданно в конце июля приехал к Богрову в дачную местность Потоки, близ Кременчуга, и вступил с ним в переговоры о том, можно ли иметь в Киеве квартиру для трех человек. Получив удовлетворительный ответ, “Николай Яковлевич” расспросил о способах сообщения с Киевом и одобрил предложенный Богровым план приезда на моторной лодке, в тот же день “Николай Яковлевич” выбыл обратно в Кременчуг и обещал в скором времени дать о себе знать».

Академик Г.Е. Рейн замечает по поводу этого доклада, что он «представляет собой образчик хитро и ловко изложенного мелко-адвокатского произведения, в котором истинные происшествия, как передача письма Лазареву, перемешаны с вымышленным именем “Николая Яковлевича”, приездом его в дачную местность “Потоки” и пр.».

На самом же деле в этом докладе главные руководители розыска в Киеве должны были усмотреть довольно путаное и неправдоподобное изложение, и вот почему: не забудем, что весной 1910 года продолжался развал Партии социалистов-революционеров и ее центрального комитета, находившегося в Париже. Развал этот начался с января 1909 года, главным образом в связи с провалом Азефа. Центральный комитет партии был в то время совершенно дезорганизован, и если бы в Петербург и приехала «одна женщина» с письмами от него, то уже наверное не с поручением террористического характера. Из этого доклада усматривается (что и было на самом деле), что Богров в этот период состоял во временном распоряжении начальника Петербургского охранного отделения полковника фон Котена. Поэтому все руководители политического розыска обратились с телеграфным запросом к полковнику фон Котену, который, согласно записи академика Г. Рейна, «подтвердил показание Богрова о письме к Лазареву».

Если такой или примерно такой ответ последовал от полковника фон Котена, то он представляет собой образчик хитро и ловко изложенного, но не «мелкоадвокатского» произведения, а товарищеской услуги между двумя начальниками охранных отделений. Фон Котен должен был понимать

мемуарах

обстановку и, зная полную никчемность Богрова в то время как сотрудника, должен был не приятельски отписываться, а дать надлежащую оценку явно выдуманным данным Богрова. Для руководителей политического розыска в Киеве такой ответ только играл в руку, подтверждая серьезный характер сообщений Богрова.

Однако всю эту нелепость слушали и ей верили и Курлов, и Спиридович, и Веригин. Вот тут-то и лежит подлинная вина Спиридовича в киевской драме. В самом деле: оставим в данном случае Курлова - он где-то там, наверху; ему докладывают «опытные» помощники - сам Спиридович, сам Кулябко и даже сам Веригин. Отставим и Веригина - в данном случае он розыскной младенец. Но А.И. Спиридович, бывший начальник Киевского охранного отделения, казалось бы, практик политического розыска и свояк Кулябко! Он помогал ему в карьере и, конечно, помогал и в данном вопросе: расследование заявлений Богрова. Он тоже обнаружил если не отсутствие интуиции, то невероятное легкомыслие, погнавшись, быть может, за мелким успехом, если оказалось бы, что Богров говорит правду. Им всем так хотелось, чтобы это была правда, что они все вместе не удосужились сопоставить все данные Богрова, чтобы увидеть их нелепость.