Итак, в Петербургском охранном отделении меня встретили как «своего». Я изложил желание директора Департамента полиции ввести меня поскольку возможно в курс повседневной работы отделения. Мне рекомендовали приходить по ночам к сбору в отделении агентов «наружного» наблюдения. Тогда же я представился полковнику Герасимову и просил его от имени директора дать мне нужные указания в предстоящей мне деятельности. Герасимов считался знатоком розыскного дела. Высокий, солидный, одетый в хорошо сидевший штатский костюм, человек лет сорока пяти, с

мемуарах

несколько татарским лицом, обрамленным небольшой остроконечной бородкой, он стоял в амбразуре окна, когда я вошел в его прекрасный, большой служебный кабинет, гораздо более импозантный, чем скромный кабинет директора Департамента полиции. Я изложил причины своего посещения, прося дать указания и разрешение ознакомиться с работой и порядками в отделении. Ответ Герасимова запомнился мне как весьма характерный.

«Надо иметь только голову на плечах, вот и вся штука! - ответил, помолчав немного, Герасимов. - От знакомства поверхностного, что только и возможно для вас у меня в отделении, вы многого не вынесете Однако заходите к нам, нанюхивайтесь, пока вы свободны!» Вот и все, что я получил в назидание от Герасимова. Конечно, он многое мог бы разъяснить мне, мог бы предостеречь от многих подводных камней, но если принять во внимание, что наш разговор происходил в разгаре событий 1906 года, то, пожалуй, нет ничего удивительного в том, что Герасимов отделался от меня таким именно способом.

В тот же день, часам к десяти вечера, я снова пришел в охранное отделение и, с разрешения помощника начальника отделения, направился в довольно обширную комнату, служившую местом сбора начинавших к тому времени прибывать в отделение агентов «наружного наблюдения», или «филеров», как для краткости их называли на службе. Большая комната стала понемногу наполняться самыми разнообразно выглядевшими личностями Они появлялись обычно по два сразу, садились к столам, расставленным у стен, и писали «рапортички» о своей дневной работе по наблюдению за лицом, которое было поручено их вниманию. Содержание этого рапорта они поочередно, по мере их вызова к устному докладу заведующему наружным наблюдением, дополняли некоторыми подробностями, отвечая на вопросы заведующего, и затем, получив новый наряд на следующий день, уходили. Вся процедура докладов и распределения работы на следующий день тянулась несколько часов.

Из содержания докладов было видно, как тяжела незаметная деятельность скромных и невидных агентов правительственной власти. Согласно имевшейся инструкции, относившейся к набору и приему на службу «филеров», от них требовалось немало: грамотность, трезвое поведение, невыдающаяся наружность, средний рост, хорошее зрение, сообразительность и т.д.⁵⁵, - все эти качества оплачивались в конце концов суммой в среднем около 40-50 рублей в месяц. Если принять во внимание, что определенных праздничных дней у «филера» не было, что условия конспирации в его по-

мемуарах

вседневной жизни требовали большой осторожности в выборе знакомых и в частной жизни, а условия его службы требовали постоянного пребывания на улице во всякую погоду, то легко прийти к выводу, что служба эта была одна из самых тяжелых Несмотря на все, как я убедился впоследствии, среди этих незаметных «героев долга» были подлинные герои. Они, не поморщившись, принимали приказание схватить террориста, который, согласно имевшимся агентурным сведениям, нес под полами пальто разрывной снаряд, и рисковали взлететь на воздух. Они рисковали также постоянно быть подстреленными из-за угла

В прочитанных мной «рапортичках» были и довольно курьезные заметки; например, я помню, была запись об одной наблюдаемой: «немного беременная и все оглядывается назад»!

Заведующий наружным наблюдением, видимо, хорошо знал своих людей и в вопросах часто выявлял сделанное упущение Иногда на этих сборах «филеров» присутствовал офицер из состава охранного отделения, которому желательно было лично порасспросить агентов наружного наблюдения о каких-либо подробностях в поведении наблюдаемых. Иногда появлялся начальник отделения.

После ухода последнего «филера», а это было около двух часов ночи, заведующий наружным наблюдением докладывал начальнику отделения результаты дневного наблюдения и получал от него различные дополнительные указания. Жизнь охранного отделения тогда только несколько замирала после длинного дня Вернее сказать - замирала только ее «регулярная» сторона, ибо всю ночь до утра появлялись полицейские чины то с экстренными сообщениями, то с результатами обысков, то с арестованными.

Посетив эти сборы «филеров» в течение около недели, я понял, что нового ничего больше не усвою и что в то же время я, как посторонний человек, только мешаю всем в отправлении обычных дел. В ближайшие же дни, получив бесплатные билеты для проезда по железной дороге до Саратова и сделав последние прощальные визиты, снабженный всеми нужными удостоверениями, я выехал с семьей к месту новой службы.

Саратов - провинциальный город. - Конспирация и собачья выставка. - «Старое» и «новое» в жандармском деле - Полковник Померанцев. - Конспиративные квартиры и… Достоевский. - Случай с Азефом. - Сливки жандармского общества в Саратове. - Губернатор граф Татищев. - Большевики и эсеры. - Неудавшееся покушение.

Был конец июня 1906 года. Стояла жаркая летняя погода. До этого мне не приходилось бывать в Поволжье, и этого края я совсем не знал. Что я знал о Саратове? Очень немного. Больше всего запомнились мне высказывания генерала Иванова. Они, как я говорил выше, были неутешительны.

Я дал телеграмму начальнику Саратовского охранного отделения, ротмистру Федорову, которого я ехал замещать, прося его распорядиться выслать на вокзал кого-нибудь из служащих.

Когда поезд подошел к станции и я с семьей с помощью носильщика выгрузился на платформу, ко мне подошел симпатичного вида пожилой штатский и учтиво осведомился, не еду ли я к господину Федорову.

Надо сказать, что, выезжая к месту новой службы, я решил всегда ходить в штатской одежде и по возможности законспирировать как свою личность, так и самое помещение охранного отделения, в целях предохранения от открытых покушений со стороны революционеров, а также в целях более спокойного и успешного выполнения обязанностей службы. Как это ни покажется странным, мое решение было выполнено до конца успешно, и за мою шестилетнюю розыскную службу в Саратове меня знали в лицо только те, кому я не мешал это знать.

Помню, как уже в конце моей службы в Саратове, кажется в 1911 году, была устроена собачья выставка. Жена моя поместила на эту выставку на-

мемуарах

шего испанского пуделя и провела много времени на выставке. В день премирования собак я зашел на выставку навестить жену и посмотреть выставленных собак. Я был, как всегда, в штатском. На выставке ко мне подошел полицмейстер Н.П. Дьяконов, с которым мы были в приятельских отношениях, и, смеясь, рассказал мне, что он, гуляя по выставке с местным присяжным поверенным и главой саратовского отдела кадетской партии Борисом А. Араповым, указал ему на мою собаку, отметив, что пудель этот принадлежит начальнику местного охранного отделения. Арапов, совмещая в себе ярого либерала и светского болтуна, вел, как говорится, довольно рассеянный образ жизни. Театрал, «бонвиван», несмотря на тогда уже почтенный возраст, он появлялся всюду и был в курсе всех городских новостей и, конечно, сплетен. Узнав, кому принадлежит пудель, Арапов пристал к Дьяконову, чтобы тот показал ему как-нибудь при случае и меня, так как до сих пор ему не удавалось меня видеть. Дьяконов после этого разговора подошел ко мне узнать, можно ли ему сказать Арапову, что я являюсь начальником охранного отделения. Я ответил согласием. Дьяконов на другой день при встрече со мной рассказывал: «Подошел я снова к Арапову и, показывая на вас, говорю ему: вот кто у нас начальник охранного отделения! А Арапов снял шапку, перекрестился и говорит: “Ну вот, наконец-то удостоился его увидеть!”»