Старое мое дело и работа одобрялись и уже нашли признание. Меня так или иначе отличали, меня выдвигали для производства более крупных и важных дел, и, самый молодой по возрасту, я был на линии полковников и генералов, производивших со мной в Петербургском управлении иногда и менее важные дознания, чем те, которые поручались мне. Как я справлюсь с новым делом? Я его не знаю, не знаю техники, не знаю «великого шаблона» его, без которого так трудно управлять подчиненной группой людей. Меня встретит недоброжелательная и придирчивая критика с первых же шагов. На пустых мелочах я сделаю досадные промахи. Ведь в 1906 году поздно уже учиться розыску: надо знать, а не «подучиваться». События грозные, удары революции идут один за другим - надо им противостоять с готовым знанием дела. Одного желания работать на поприще розыска мало. Еще раз я недобрым словом вспомнил тех лиц, которые не дали мне заслуженное мною право по окончании лекций в штабе Отдельного корпуса начать службу в корпусе с прикомандированием к Московскому охранному отделению. Человек предполагает, а Бог располагает. Конечно, тогда я в вихре проносившихся мыслей не мог предвидеть, что через шесть лет, ровно в тот же месяц, я займу должность начальника отделения по охранению общественной безопасности и порядка в первопрестольном городе Москве и моя мечта осуществится в полной мере.
мемуарах
Выслушав Трусевича и поблагодарив его за оказанное мне доверие, я кратко обрисовал промелькнувшие у меня мысли и высказал опасение оказаться не на высоте задачи, главным образом из-за отсутствия у меня знаний «шаблонов» дела.
«Это пустяки, - прервал мои доводы Трусевич, - во-первых, не боги горшки обжигают, а во-вторых, я вас знаю и верю, что вы приложите все силы, чтобы быстро овладеть положением!»
Все еще сомневающийся и колеблющийся в отношении согласия на предложение, я выдвинул пожелание начать розыскную службу не с формирования нового охранного отделения, а возглавить одно из уже существующих, если бы оказалась вакантной такая должность.
Трусевич, однако, настаивал на своем. В Севастополе предстояло раскрыть и ликвидировать революционные организации, внесшие разложение и пропаганду среди моряков. Надо было помимо набора подходящих служащих для нового охранного отделения (заботу о чем брал на себя главным образом Департамент полиции) суметь возбудить к себе доверие в высших чинах морского ведомства на месте, преодолеть в них подозрительность к каждой попытке какого-либо проникновения «чужого» ведомства в «морскую» среду и избежать всяких нареканий на ненужные стеснения. Нужны были такт и удачное разрешение необходимых вопросов при первых же шагах нового учреждения. Выразив мне в лестных для меня словах то, что именно он, директор Департамента полиции, надеется видеть во мне удачного исполнителя его предначертаний, Трусевич настойчиво требовал от меня согласия.
Не видя возможности отказаться от сделанного мне предложения, я, однако, попросил дать мне срок в один день для принятия решения, на что Трусевич согласился. Почему именно я настоял на этом сроке в один день, я едва ли отчетливо сознавал. Может быть, была мысль о том, что Трусеви-чу понравится моя комбинация о назначении меня на должность начальника одного из функционирующих охранных отделений; во всяком случае, я хотел на досуге, а не в кабинете директора решить этот вопрос.
Я провел беспокойную ночь, а на другой день, решив принять новое назначение и подкрепленный в этом решении генералом Клыковым, я снова вошел в кабинет Трусевича с заявлением, что я готов к исполнению новых возлагаемых на меня задач.
«Ваше превосходительство, - обратился я к директору, - опыт есть сумма сделанных ошибок, как сказал Оскар Уайльд. У меня нет опыта в розыс-
мемуарах
кном деле, но не браните меня за те первые ошибки, которые я, конечно, сделаю и которые создадут мне опыт; поверьте, что я приложу все свои силы, чтобы достигнуть этого опыта, стараясь уменьшить ошибки. Если же они и будут, то явятся следствием не моей воли или нерадения1»
«Отлично, я в этом не сомневался, - сказал удовлетворенный моим ответом Трусевич. - Как раз за вчерашний день произошли некоторые перемещения в личном составе, и я назначаю вас на освободившуюся должность начальника Саратовского охранного отделения. Ротмистр Федоров, исполнявший эту должность, назначен в распоряжение министра внутренних дел Вы, таким образом, примете в свое ведение охранное отделение, функционирующее уже около четырех лет, и ваши первые шаги на новом для вас поприще будут облегчены».
Для завершения всех формальностей в связи с новым моим назначением надо было ждать около двух недель. Это время, по указанию Трусевича, я должен был провести в помещении Петербургского охранного отделения, чтобы, с разрешения начальника его, в то время полковника А.В Герасимова, ознакомиться, насколько возможно, с распорядками службы и ее деталями.
Раскланявшись с директором и получив от него приказание повидать его перед отъездом, я вернулся в свое управление, где наскоро сдал все находившиеся в моих руках дела. Начальник управления и сослуживцы поздравляли меня с новым назначением, но все добавляли опасения относительно предстоящих мне трудностей на новом служебном поприще.
В управлении в то время дослуживал свой срок службы старый генерал А.И. Иванов, несколько лет до того отчисленный за какие-то упущения по службе от должности начальника Саратовского губернского жандармского управления. Он вынес от своей службы в Саратове довольно верное, как я потом убедился, убеждение, что Саратов - это закоренелое революционное гнездо, и уже впоследствии, в Петербурге, на допросах, выяснив, что арестованный - уроженец Саратова, генерал бегал по нашим кабинетам и самодовольно вскрикивал: «Ну что, конечно, саратовец! Я так и знал!» В его устах слово «саратовец» звучало как «подлец»!
Как только генерал Иванов узнал о моем назначении в Саратов, он ворвался в мой кабинет и завопил: «В Саратов7 Ну, батенька, не поздравляю! Да вас там убьют! Я саратовцев знаю!» Впрочем, этот припев «вас там убьют!» неизменно повторялся и другими, когда они узнавали о моем новом назначении. Не знаю почему, но я ни разу не смутился этими предсказани-
мемуарах
ями. Просто, вероятно, не хотел думать об этом. Предсказания не сбылись, но я будущего не знал, конечно; события же в России в середине 1906 года, на пороге роспуска 1-й Государственной думы, среди высоко вздымавшихся революционных волн и непрекращавшегося политического террора, должны были наводить на тяжелые размышления. Однако их у меня не было. Я был готов весь отдаться новому делу, и чем скорее, тем лучше.
Распростившись со своими сослуживцами по Петербургскому губернскому жандармскому управлению, я направился в Петербургское охранное отделение знакомиться с деталями новой моей розыскной службы.
Петербургское охранное отделение, где мне иногда приходилось бывать по делам, находившимся в производстве у меня, помещалось в большом здании на Петербургской стороне. С большинством офицеров и чиновников, служивших в нем, я был знаком. Был знаком «шапочно» и с полковником Герасимовым. Ко мне уже относились как к своему, хотя и новичку. Надо иметь в виду, что офицеры Корпуса жандармов разделяли себя на несколько групп: офицеров, служивших на железных дорогах, как железнодорожная полиция (они держались обособленно и как бы подчеркивали, что они не имеют отношения к политическому розыску54), офицеров, служивших в губернских жандармских управлениях, как помощники начальника управления, ведая жандармской службой в одном или нескольких уездах (это были скромные жандармские работники, просиживавшие по ряду лет на одном и том же месте, со слабой перспективой получить в более или менее отдаленном будущем должность начальника губернского жандармского управления). И наконец, с 1902 года, когда стали формироваться провинциальные охранные отделения, с прежде функционировавшими в Петербурге, Москве и Варшаве большими охранными отделениями образовалась новая группа офицеров, которая получила кличку «охранников». Эта группа, небольшая сравнительно по числу, очень скоро встретила по целому ряду причин скрытое недоброжелательство в остальных группах.
